Рассказ об Ауртни из Стада в Хрутафьёрде

Saga af Árna á Stað í Hrútafirði

Одного бонда звали Йоуном; он жил в Стаде в Хрутафьёрде; он был очень богат и порядочен. Его жену звали Ингигерд. Из детей у них был один сын по имени Ауртни; ему было шесть лет, когда начинается этот рассказ. Он рос у своих родителей, пока ему не исполнилось девять лет, а тогда отец его заболел и умер. Ему устроили достойные похороны. Теперь Ингигерд осталась без защитника; поэтому её друзья хотели, чтобы она снова вышла замуж или же перестала заниматься сельским хозяйством, в противном случае у неё бы быстро закончились деньги. Она заявила, что не хочет ни первого, ни второго, и сказала, что будет жить, как прежде.

Вот прошло время, пока Ауртни не исполнилось пятнадцать лет, и все её средства были почти растрачены. Рассказывают, что однажды Ауртни пришёл побеседовать со своей матерью и молвил:

— Так уж сложилось, мать, что мне очень хочется отправиться на юг этой зимой и постараться получить денег и образование по примеру других юношей; может случиться так, если улыбнётся удача, что это принесёт нам какую-нибудь пользу, хоть я ещё не достаточно возмужал; мне также кажется, что так не может больше продолжаться с ведением твоего хозяйства, поскольку деньги у тебя исчезают с каждым годом, а дохода почти нет.

Его мать говорит:

— Это добрые намерения, сын мой, однако ты ещё не способен на такое путешествие из-за своей молодости, и поэтому я хотела бы, чтобы ты пока передумал.

Но он настаивал всё сильнее и говорил, что всё равно отправится. В конце концов было решено, что зимой Ауртни поплывёт на юг. Мать снарядила его в путь по своим возможностям и затем поручила заботу о нём людям из Хрутафьёрда, которые отправлялись на юг и которым она доверяла больше всего.

Вот люди из Хрутафьёрда тронулись в путь, когда были готовы, и Ауртни вместе с ними; всего их было двадцать три человека. Об их путешествии не говорится, пока они не пришли на юг к Ставхольту. Тогда той усадьбой владел священник, которого звали преподобный Гвюдмюнд1; он был пробстом и очень влиятельным человеком, ведь он был весьма богат; также он был гостеприимен, но несколько честолюбив, что не редкость у некоторых богачей. Он был женат, и у них с женой была одна дочь по имени Ауслёйг; она была красива собой и весьма хороша во всех женских искусствах; она была уже взрослой, когда появляется здесь, и всеми считалась лучшей невестой в той округе, и даже если поискать ещё дальше. Родители тоже очень её любили.

Был конец дня и плохая погода, когда люди из Хрутафьёрда пришли в Ставхольт; поэтому они попросились на ночлег, который им сразу и предоставили. Всем им был оказан радушный приём, их лошадям дали сено, а их промокшую одежду высушили.

Вечером их распределили по кроватям, по трое в каждую, потому что было очень тесно; последним остался один малыш Ауртни из Стада, и тогда девушки в шутку сказали, что придётся им засунуть его где-нибудь у себя между складок. Прежде чем лечь спать, рыбаки вышли наружу и стали подшучивать над Ауртни, попросили его не ударить в грязь лицом перед этими девушками, а также пообещали дать ему десять далеров каждый, если он проведёт ночь с дочерью пробста и подтвердит это доказательствами. Ауртни уделил мало внимания этой шутке, однако спросил, сдержат ли они своё слово, если это произойдёт. Все они подтвердили это.

После этого они вернулись внутрь, и Ауртни указали на кровать рядом с другим юношей в глубине бадстовы, напротив кровати дочери пробста, но немного ближе к двери.

Когда народ улёгся и Ауртни решил, что все заснули, он тихонько ускользнул из своей кровати от того, кто лежал там с ним, пошёл внутрь бадстовы к ложу дочери пробста и осторожно разбудил её. Она сразу проснулась и спросила, кто там. Ауртни назвал себя и попросил её вести себя тихо. Она спросила, что он хочет. Он рассказал ей всё о беседе со своими товарищами и что они пообещали ему, если он сможет спать с ней вместе, но тут же попросил её простить его за свою дерзость.

— Плохо будет не помочь тебе, — говорит она, — и можешь залезть под одеяло рядом со мной, если хочешь, потому что мне всё равно, где ты лежишь.

Тут он залез в кровать рядом с дочерью пробста, и они спали всю ночь; не говорится о том, как они забавлялись, но до рассвета Ауртни вернулся в свою постель так, что никто не заметил.

Утром товарищи Ауртни полюбопытствовали, как он поладил с девушками; он выразил удовлетворение и сказал, что позже они смогут узнать об этом лучше. Больше от него в тот раз ничего не добились.

Теперь расскажем о том, что рыбаки задержались там из-за вьюги на целых четыре дня, не имея возможности уйти, и каждую ночь Ауртни спал с дочерью пробста. После этого вьюга утихла, и тогда рыбаки собрались прочь. Они хорошо заплатили пробсту за ночлег и еду и затем попрощались с ним добрыми пожеланиями.

Теперь люди из Хрутафьёрда продолжали свой путь, пока не пришли в рыбацкое местечко. Они дали Ауртни хорошее место на борту судна, и зимой у него была хорошая добыча; он остался со своим капитаном до конца весенней путины, но написал своей матери на север, чтобы она прислала ему на юг караван из такого количества лошадей, сколько он решит. Весной он тоже получил хорошую долю.

Вот начали прибывать караваны, и лошади Ауртни пришли с севера. Свою весеннюю долю он отправил на север, а зимнюю продал в торговом посаде, получил деньги и накупил различные предметы необходимости для своей матери. О его путешествии не рассказывается, пока он не вернулся домой в Стад. Мать радостно встретила его и считала его поездку удачной. Летом он оставался дома и занимался хозяйством вместе со своей матерью; вскоре стало очевидно, что у него нет недостатка ни в усердии, ни в предусмотрительности.

Зимой Ауртни опять объявил о поездке на юг, и теперь не упоминается, чтобы мать пыталась его удержать. Он отправился в путь в начале месяца торри, и с ним было большинство из тех жителей Хрутафьёрда, что были с ним прошлой зимой. Но когда они шли на юг через пустошь, то вскоре услышали новость о том, что дочь пробста из Ставхольта совсем недавно родила ребёнка и в отцовстве обвинили беззаступного рыбачка с севера из Хрутафьёрда, который ночевал там по пути на юг прошлой зимой; также им рассказали, что её родители приняли эту беду близко к сердцу, как и можно было ожидать; пробст печалится и злится из-за несчастья со своей дочерью и всего этого позора, и он очень враждебно настроен против того юноши, который опозорил его и его дочь. Северяне сказали, что такой хёвдинг, как пробст, скорее всего не оставит это событие без последствий. Но когда северяне ушли к себе, люди из Хрутафьёрда стали насмехаться над Ауртни из-за этого и говорили, что ему нужно зайти в Ставхольт и встретиться со своим будущим тестем и своей невестой. Ауртни доброжелательно относился к их шуткам и теперь напомнил о том уговоре, что они обещали ему прошлой зимой. Они восприняли это по-разному: одни заплатили ему деньги, но другие отказывались и заявляли, что говорили такие вещи в шутку, а не всерьёз. Ауртни сказал, что те ведут себя словно мальчишки, но они угадали верно: он собирается пойти в Ставхольт; он сказал, что у него важное дело к пробсту и он намерен посвататься к его дочери; это будет самый лучший способ исправить то недоразумение, случившееся при их прошлой встрече, если это возможно. Товарищи Ауртни сказали, что он не малодушен, и много подтрунивали над этим, считая, что вряд ли пробст поступится своей честью и честью своей дочери. Ауртни сказал, что они не должны так насмехаться, поскольку эту невесту получит он и никто другой.

Теперь они продолжили свой путь и в начале дня пришли в Ставхольт; они повстречали там людей, и Ауртни попросил передать пробсту, что хочет он повидаться с ним. Пробст вышел, и северяне вежливо поздоровались с ним, как и Ауртни. Он резко ответил на их приветствие и сразу стал чрезвычайно груб, как только узнал Ауртни. Ауртни сделал вид, что не замечает этого, и произнёс:

— Мне сказали, добрый пробст, будто у вас родился мой ребёнок.

Пробст сразу перебил его и сказал в великом гневе:

— Ты удивительно дерзок, раз посмел показаться мне на глаза после того, как ты обесчестил мою дочь и причинил мне и моему дому позор и огорчение, что мне вряд ли забудется.

Ауртни сказал:

— Это плохо, господин пробст, если мне не посчастливилось оскорбить вас; но есть древняя поговорка, что искупить возможно всё; по той причине я явился сюда к вам, что хочу посватать вашу дочь себе в жёны и таким образом загладить свой проступок; мне кажется, для вас будет более подобающим решением выдать её за меня, если она не против, чем осыпа́ть меня бесполезными словами; потому что отныне сложно ожидать, что появятся мужчины получше, чтобы посвататься к ней, в её-то положении.

Пробст разгневался ещё сильнее и сказал:

— Убирайся отсюда, скверный мошенник, и больше не появляйся мне на глаза! Ты опозорил меня гораздо больше, чем чтобы имелась хоть какая-то надежда, что я выдам за тебя мою дочь; ты, наверное, величайший дурак и простак, раз смеешь говорить подобное, и было бы заслуженно, чтобы ты не ушёл отсюда невредимым.

— Ваша ругань меня не волнует, — говорит Ауртни, — но сейчас выбирайте то, что всех нас устроит, поскольку я хочу сказать вам, что будет дальше: я сделаю вашу дочь беременной во второй раз против вашей воли, раз вы не хотите выдать её за меня добровольно.

Пробст сказал, что этого никогда не случится. Разгорелся между ними спор, пока они не побились о заклад, и каждый из них поставил сто специев2. После этого они расстались без добрых пожеланий друг другу.

Ауртни и его товарищи поехали своим путём; они очень укоряли Ауртни, что он был настолько глуп — поспорить с пробстом на такие большие деньги, и называли сомнительным, чтобы он породнился с ними при текущем положении вещей.

— Редко падает дерево от первого удара, — говорит Ауртни, — и это закончится лучше, чем кажется.

Теперь товарищи прекратили эту беседу, но продолжили свой путь туда, куда направлялись. До прибытия караванов Ауртни опять ловил рыбу с тем человеком, что и раньше, и очень хорошо заработал. Затем он отправился на север со своим караваном и летом оставался дома. Его все любили, и теперь он считался одним из лучших юношей там в округе, как по своим качествам, так и по свершениям. Он стал также большим щёголем и наездником; у него были хорошие лошади, и он успешно их разводил.

Однажды осенью Ауртни собрался из дому и нарядился в красивую одежду; он взял двух лошадей для верховой езды, и никто не знал, куда он направился. Теперь он поехал по дороге, ведущей на юг через Хольтавёрдюхейди и до самого Ставхольтстунгюра; к вечеру он прибыл на ближайший к Ставхольту хутор и попросился там на ночлег; ему его предоставили. Бонд был разговорчив и общителен и спросил у Ауртни, как его зовут, откуда он и куда направляется. Ауртни назвался именем Оулав и притворился, что послан купцами из Акюрэйри на юг в Рейкьявик. Ему оказали радушный приём. Бонд расспрашивал его о многих вещах с севера, но Оулав на всё отвечал, где-то правду, где-то ложь; бонда и домочадцев очень позабавили его речи. Затем Оулав начал спрашивать бонда о различных новостях там с юга; он повёл так свой разговор, что они стали обсуждать некоторых выдающихся людей, в том числе пробста из Ставхольта; бонд хорошо отозвался о его богатстве, руководстве и великодушии. Оулав спросил, женат ли он и есть ли у него дети. Бонд рассказал всё, как есть.

— А дочь пробста красивая девушка? — спрашивает Оулав.

— Она красива и хорошо образованна, — говорит бонд, — но все считают, что есть большой изъян в её положении.

— Что же это за изъян? — спрашивает Оулав.

— Она родила ребёнка в прошлом году, — говорит бонд, — от какого-то негодяя с севера, из Хрутафьёрда, который ночевал там по пути к месту рыбной ловли, кажется, его зовут Ауртни, и либо он дурак, либо смелее, чем большинство остальных людей, потому что этой зимой никто опомниться не успел, как он примчался на юг в Ставхольт и попросил руки дочери пробста; он выразил уверенность, что вряд ли к ней посватается кто-то получше. Эта наглость доставила пробсту новое огорчение поверх того, что уже случилось; он сразу ответил отказом, как и следовало ожидать. Но парень не обиделся на это, а сделал ещё хуже и сказал, что соблазнит дочь пробста во второй раз против его воли, раз он не захотел выдать её за него по-хорошему. Затем они побились о заклад насчёт этого, поставив сто специев каждый, а после этого расстались в гневе, на том и дело кончилось. От всего этого родителям девушки великие страдания, а ей самой — позор.

— Это плохо, — сказал Оулав, — и большой недостаток для такой красивой и благородной девушки; мне кажется, нет ничего странного в том, что её родители приняли это близко к сердцу, — и он жалел их в каждом слове.

Теперь они прекратили этот разговор.

На следующее утро Оулав захворал, а погода была холодная и промозглая; поэтому он попросил бонда позволить ему отдохнуть там в течение дня и сказал, что заплатит ему за еду и ночлег. Бонд ответил согласием. К концу дня погода начала улучшаться, а Оулав — поправляться; тогда он сказал бонду, что поскольку день уже на исходе, ему не хочется трогаться в путь раньше утра, но он собирается как можно скорее пойти в Ставхольт для своего развлечения и поздороваться с пробстом; ему казалось весьма неразумным пройти мимо этой усадьбы и не посмотреть на такого хёвдинга и его жилище. Бонд сказал, что это хорошее и мудрое решение.

Теперь Ауртни пошёл к усадьбе, надев шапку с ниспадающими полями, чтобы нельзя было разглядеть его лица. На дворе никого не было. Ауртни подошёл к ограде хлева и заметил там человека, который укладывал сено. Он поздоровался с этим человеком; тот ответил на приветствие и спросил пришельца, как его зовут. Он ответил, что его зовут Ауртни и живёт он на севере в Стаде в Хрутафьёрде. Человек улыбнулся, когда услышал это. Тут Ауртни достал из своего кармана двадцать специев, положил их на ладонь скотника и сказал:

— Я собираюсь обратиться к тебе с двумя просьбами, приятель.

При виде монет тот весь просиял и спросил, что это за просьбы. Ауртни говорит:

— Первая — спрячь меня ненадолго здесь в каком-нибудь укромном месте, а другая — приведи туда на встречу со мной дочь пробста так, чтобы никто не узнал.

— Трудновыполнимой мне кажется вторая просьба, — говорит скотник, — потому что пробст строго следит за своей дочерью с тех пор, как вы поспорили прошлой зимой. Заметил ли кто-либо твой приход сюда?

— Нет, — говорит Ауртни.

— Тогда я постараюсь помочь тебе, — говорит скотник, — во что бы то ни стало, и скорее иди со мной.

После этого он отвёл Ауртни в хлев и попросил его подождать там, а потом ушёл. Некоторое время спустя в хлев вошла девушка, и Ауртни сразу узнал дочь пробста. Случилась там радостная встреча, и они откровенно рассказали друг другу о своём положении. Они недолго пробыли там, и никто другой не знает, что произошло между ними; затем они расстались. Дочь пробста отправилась обратно в дом, а Ауртни — на тот хутор. Ни одна живая душа не заметила его прихода, кроме дочери пробста и скотника.

Когда дочь пробста вошла в дом, её отец был с ней весьма суров и спросил, где она была всё это время. Она притворилась, будто сидела в передней со своим шитьём; он не придал этому особого значения, и они закончили разговор.

А об Ауртни рассказывают, что он хорошо заплатил бонду за ночлег, затем попрощался и поехал своей дорогой, как собирался. Но как только хутор скрылся из виду, он повернул обратно на север. О его путешествии не рассказывается, пока он не пришёл домой. Теперь до самой зимы он вёл себя тихо.

В месяц торри Ауртни собрался в поездку на юг, как обычно, и сейчас велел одному из их с матерью работников поехать вместе с ним. Он выходил в море на том же судне, что и раньше, и его работник тоже. У него опять был хороший улов, как зимой, так и весной. Их весеннюю долю он отправил на север, то, что поместилось на его лошадей, а остаток, как и всю зимнюю долю, перевёл в деньги и потратил на необходимое. Это были очень большие деньги, и теперь Ауртни сильно разбогател, как имуществом, так и скотом. Лето прошло без особых происшествий.

Осенью на север в Стад дошли вести, что дочь пробста в Ставхольте родила ребёнка во второй раз, и отцовство приписывают Ауртни из Стада, как и в прошлый раз. Эти известия также сопровождались слухами, что пробст в бешенстве от гнева из-за этого позора своей дочери и теперь стал с ней так суров, что держит её в ежовых рукавицах. Слышать это Ауртни было неприятно, однако он повёл себя сдержанно. Прошла середина зимы. Тогда мать Ауртни не захотела, чтобы он уезжал на юг, и сказала, что не может больше обходиться без него в управлении их хозяйством, так как дела их идут с большим размахом; пусть он лучше отправит ловить рыбу кого-нибудь из их работников, а сам останется дома. Ауртни сказал, что в этот раз поедет, как обычно, но это также и будет в последний раз. Получилось так, как захотел Ауртни. После этого он собрался в поездку на юг с одним человеком, как в предыдущий год, а свою мать попросил отправить другого их работника, которого он выберет, с их лошадьми на юг с караванами, потому что может случиться так, что сам он не сможет присоединиться к каравану, который пойдёт на север. Она согласилась, и после этого они попрощались.

Теперь Ауртни направился на юг, и с ним несколько жителей Хрутафьёрда; теперь он словно был их предводителем. Однажды они пришли в Ставхольт. Ауртни попросил передать пробсту, что хочет встретиться с ним. Пробст вышел наружу, и Ауртни поздоровался с ним, но пробст не ответил на его приветствие. Ауртни сказал:

— У меня к вам дело, добрый пробст, поговорить о моих детях; кажется, вы должны получить от меня деньги на их содержание, и они будут приготовлены. Теперь в наших взаимоотношениях исполнится то, о чём я говорил вам в прошлый раз, но я всё же хочу опять сделать то же самое предложение, что и раньше, чтобы я женился на вашей дочери и мы заключим дружбу вместе с родственными узами.

Услышав это, пробст так разгневался, что едва мог говорить; но когда он вновь обрёл дар речи, то сказал:

— Нет никакой надежды на то, что я выдам мою дочь за такого негодяя, как ты; можешь смириться с тем, что ты никогда не увидишь ни её, ни ваших детей, и я не хочу никакой платы за их содержание от тебя.

— Тогда будет лучше всего, — говорит Ауртни, — чтобы вы пока взяли на себя их содержание — тот заклад, который вы ныне проиграли.

На этих словах пробст бросился внутрь, но вскоре вернулся с сотней специев, бросил их в Ауртни и сказал:

— Иди к чёрту с глаз моих и никогда не возвращайся.

Ауртни припрятал деньги и сказал:

— До сих пор я имел право сам решать насчёт моих приездов сюда и ожидаю, что так будет и впредь, но я могу сказать вам, мой пробст, что будет дальше: чем больше вы меня ненавидите, тем хуже вам будет от наших взаимоотношений, и я опять соблазню вашу дочь, в третий раз, как бы вам это ни понравилось.

— Это тебе никогда не удастся, — сказал пробст. Вспыхнул между ними спор, пока пробст не поставил ещё сотню специев. Ауртни поставил столько же и сказал, что ему же лучше, если пробст потеряет больше денег. Без прощальных слов они расстались. Люди много обсуждали столкновение пробста и Ауртни, и большинство считали Ауртни удивительно дерзким. А о нём и его товарищах рассказывают, что они направились на юг. Ауртни ловил там рыбу всю зиму, как и его работник.

Весной Ауртни велел своему работнику оставаться на берегу до караванов, а сам отправился в Рейкьявик и устроился там в магазин, потому что он научился хорошо писать и считать; теперь он стал щегольски одеваться и носил сюртук, как и другие приказчики. Он жил в Рейкьявике всю весну. Там он купил себе женскую одежду высочайшего качества, которая вполне могла подойти важной женщине, и заодно женское снаряжение для верховой езды. С караванами его мать прислала ему человека и лошадей, как они и договаривались. Затем Ауртни снарядил свой караван и велел этому человеку отправиться вместе с ним на север и присоединиться к их землякам, а сам остался с тем человеком, с которым ловил рыбу, и пятью лошадьми. Через несколько дней он выехал из Рейкьявика; одна лошадь была нагружена чемоданами, и по две лошади были для верховой езды каждому. Лошади Ауртни были упитанные и ухоженные.

Об их путешествии не рассказывается, пока в конце дня они не прибыли в Ставхольтстунгюр. Там Ауртни спешился в укромном месте совсем недалеко от Ставхольта. Затем он сказал своему спутнику, что кое-что задумал и попросил его доказать сейчас свою преданность ему; тот пообещал это.

— Я намерен, — говорит Ауртни, — притвориться дочерью епископа с севера, из Хоулара, а ты будешь моим сопровождающим.

Вот Ауртни надел женское платье, которое он привёз с собой с юга, и нарядился как можно лучше, а свой сюртук отдал спутнику. Ауртни был человек невысокого роста и красивый собой, к тому же волос на лице у него росло мало, поскольку ему ещё не было и двадцати лет; поэтому по его внешнему виду никто не мог заподозрить, что это не женщина. Спутник Ауртни положил теперь дамское седло на одну хорошо откормленную лошадь, а его седло с уздечкой спрятал там. Закончив с этим, они поехали в Ставхольт. Сопровождающий с великим почтением ссадил барышню с лошади. Они поздоровались с домочадцами, которые находились снаружи. Те тихо спросили сопровождающего, кто это с ним. Он ответил, что это дочь епископа из Хоулара, и она направляется на юг, в Рейкьявик. Эта новость быстро облетела усадьбу. Пробст сразу же вышел наружу с непокрытой головой, ласково поздоровался с дочерью епископа и попросил её проявить снисходительность, чтобы войти в комнату. Она приняла приглашение; пробст был весьма вежлив и разговорчив с ней и много расспрашивал её о севере. Она на всё отвечала с умом и учтивостью. Она сказала, что много слыхала о богатстве и благородстве пробста в Ставхольте и его супруги и потому сделала крюк, заехав сюда, чтобы развлечь себя, а остальные её спутники продолжают путь на юг через горы. Но ей уже кажется, что сразу видно, что всё оказалось правдой: убранство усадьбы и великодушие и учтивость хозяев; она говорила об этом многими красивыми словами. Пробст был очень доволен похвалой и смиренно попросил её проявить снисходительность и остаться здесь на ночлег, хотя вряд ли ей смогут оказать такой приём, который подобает её положению. Она ответила, что с радостью принимает приглашение, и поблагодарила пробста за учтивое предложение. Тут в комнату вошла также жена пробста и с большим радушием поздоровалась с дочерью епископа. Теперь для дочери епископа накрыли стол с красивыми приборами и дорогими кушаньями, и для этого не жалелось никаких средств. Пробста восхищало поведение и учтивость дочери епископа, не меньше, чем её ум. За весельем и хорошим развлечением свечерело. Вечером супруги сказали дочери епископа, что она, вероятно, утомилась от поездки, и потому она может лечь спать, когда ей будет угодно. Она приняла это с благодарностью, но сказала, что ей будет лучше спать во внутренней комнате, чем в передней, если возможно, и, во-вторых, она никогда не привыкла спать одна; поэтому будет лучше, если рядом с ней будет спать какая-нибудь девушка; она смиренно попросила супругов простить её за эту причуду и что она ведёт себя как дома; но она по какой-то причине чувствует себя здесь словно в родительском доме. Супруги одновременно ответили, что они хотят, чтобы так и было, и для них будет сердечным удовольствием выполнить её пожелание; но тогда им придётся осмелиться просить её спать рядом с их дочерью, хоть это никоим образом её недостойно. Дочь епископа сказала, что это предложение очень любезное, тем более что она ещё не имела удовольствия видеть их дочь. Пробст тяжело вздохнул и сказал, что для него большое огорчение то, что с ней произошло. Теперь супруги рассказали дочери епископа всю историю о рождении её детей и многословно описали ей, какие мучения они испытывают по поводу этого несчастья их дочери, и потому она не вышла сегодня, что они стесняются показывать её добрым людям, также она сама не может поднять глаза на незнакомого человека из-за стыда; вряд ли они позволили бы дочери епископа увидеть её и тем более спать рядом с ней, однако пусть теперь будет так. Дочь епископа сказала, что оба они всё так же милы ей, даже если та и попала в такую беду, но можно только посочувствовать, что это затронуло её родителей; однако у неё есть предчувствие, что в этом несчастье случится какое-то улучшение. Эта беседа прекратилась, а супруги проводили дочь епископа в спальню своей дочери, и там всё было хорошо устроено. Эта комната была за спальней самих супругов; пробст повелел сделать так после того, как они с Ауртни поспорили в прошлый раз, чтобы он смог лучше присмотреть за своей дочерью. Вечером он всегда сам запирает её и забирает ключ. Когда дочь епископа вошла, дочь пробста встала ей навстречу, и они нежно поздоровались друг с другом. Жена пробста сказала своей дочери, что дочь епископа собирается оказать им почёт, переночевав там рядом с ней, и она должна прислуживать ей во всём, как только она сможет. Дочь пробста сказала:

— Само собой разумеется, добрая матушка, раз вы говорите мне это.

После этого хозяйская чета пожелала дочери епископа доброй ночи, и барышни спали там всю ночь, и не говорится, что произошло между ними. На следующее утро они встали с постели, и тогда было не менее весело, чем прошлым вечером. Тогда супруги предложили дочери епископа остаться у них на день и отдохнуть; и сталось так, что она приняла предложение. Они развлекали её, как только могли, и показали ей все свои богатства, как снаружи, так и внутри. Дочь епископа была в полном восторге и расхваливала супругов всяким словом. Вот она оставалась там два дня с наилучшим приёмом и каждую ночь спала рядом с дочерью пробста. На третий день дочь епископа приготовилась к отъезду; она ласково поблагодарила супругов за любезность и дружбу, которую они оказали ей, и сказала, что их роскошь и щедрость поражают. Теперь пробст хотел взять себе коня и поехать по дороге вместе с дочерью епископа, но та смогла убедить его, что достаточно выйти с ней за ограду. Теперь дочь епископа нежно попрощалась с матерью и дочерью, и никому не пришло в голову обратить внимание на то, что она поцеловала дочь пробста при расставании, а пробст проводил её с непокрытой головой за ограду, и там он с величайшей заботой попрощался с ней и попросил её оказать ему честь и доставить удовольствие заехать к нему, когда она будет возвращаться с юга. Она пообещала, и на этом они расстались.

Теперь Ауртни и его спутник поехали туда, где были спрятаны его седло с уздечкой, и там переоделись; после этого они сели верхом и поехали домой на север. Этим летом Ауртни остался дома, как и следующей зимой, но велел двум своим работникам ловить рыбу на юге.

Следующей весной, как рассказывают, Ауртни был избран старостой в Хрутафьёрде. Теперь он целиком взял на себя хозяйство своей матери, и во всём приходе там не было более уважаемого человека, чем он, как по богатству, так и по всеобщей любви. Летом до него дошло известие с юга, из Ставхольта, что дочь пробста родила ребёнка в третий раз, и теперь в этом обвинили дочь епископа с севера, из Хоулара; также говорили, что её родители как опечалены, так и рассержены этими несчастьями своей дочери, и теперь пробст стал с ней так суров и груб, что она едва могла там находиться, но он хорошо относится к её детям. Об этом деле много судачили, и Ауртни делал вид, что не слышит этого.

Вот прошло лето, и наступила пора собирать овец в горах. Тогда Ауртни позвал двух хороших бондов из прихода в поездку с ним на юг через пустошь. Они пообещали приехать и в определённый день прибыли в Стад. Ауртни тоже был уже готов к поездке; у него была лошадь с женским седлом, а на другой — сумки. Теперь они поехали все вместе на юг через пустошь и прибыли в Ставхольт. Там они повстречали людей, и Ауртни попросил сказать пробсту, что он хочет побеседовать с ним. Пробст вышел неохотно и не поздоровался. Ауртни сказал, что пришёл туда с тем же делом, что и в прошлом году, — предложить ему примирение и посватать его дочь. Это привело пробста в ярость, и он набросился на Ауртни с самыми ужасными ругательствами, называл его мошенником, бабником и всеми злыми именами, так что Ауртни не мог ответить ему ни словом. Тогда он попросил какого-то домочадца пойти для него в дом и передать дочери пробста, что он просит её выйти наружу, чтобы побеседовать с ним. Тот человек сделал так, и вскоре вышла дочь пробста. Ауртни ласково поздоровался с ней и попросил её теперь сказать ему, предпочтёт ли она остаться здесь у своих родителей в тех обстоятельствах, что у неё сложились, или же отправиться с ним на север в Стад и стать его женой. Она сразу выбрала последнее. Тогда Ауртни подошёл к своим сумкам, достал оттуда роскошное женское платье и вручил ей; он попросил её надеть эту одежду, а свою оставить там. Она так и поступила. Не упоминается, чтобы пробст вмешался в их разговор хоть словом или попытался как-либо воспрепятствовать отъезду своей дочери. Теперь Ауртни посадил Ауслёйг на лошадь, но тут вышла её мать с маленьким сундучком, дала его своей дочери и сказала, что она может по крайней мере забрать из отцовского дома свой сундучок из-под кровати. Ауслёйг поблагодарила свою мать и ласково попрощалась с ней. После этого Ауртни и его спутники вскочили на лошадей; но прежде чем уехать со двора, он обратился к пробсту и сказал, что увозит его дочь, нравится ли ему это или нет; он женится на ней и никогда не расстанется с ней, а их последний заклад он оставляет у него, и пусть его потратят на содержание его детей до весны, но потом он их тоже заберёт. Ответ пробста не сохранился, и на этом они с Ауртни расстались. Теперь Ауртни поехал на север в Стад со своей невестой и той же осенью женился на ней. Их свадьбу сыграли дома в Стаде с величайшей щедростью и пышностью; они очень любили друг друга и радовались своему счастью. Говорят, что в сундучке, который Ауслёйг взяла из отчего дома, было четыреста специев и много женских украшений3 вдобавок. Зимой Ауртни оставался на своём хуторе.

Следующей весной, когда дороги стали проезжими, Ауртни опять поскакал на юг в Ставхольт и встретился с пробстом, своим тестем; он сказал, что явился затем, чтобы увезти своих детей, как он замыслил осенью, поскольку пробст был больше ему не нужен, чтобы воспитывать их. Пробст теперь был гораздо тише, чем раньше, хотя и очень подавлен, и он сказал Ауртни:

— Никак не надоест тебе, Ауртни, причинять мне позор и огорчения; сперва ты хитростью и уловками соблазнил мою дочь, затем силой похитил её, и теперь ты даже не хочешь доставить мне удовольствия оставить при себе её детей мне в утешение.

Ауртни отвечает:

— Конечно, это правда, что до сих пор наши отношения были хуже, чем должны быть, но вы можете винить в этом самого себя, поскольку вы не хотели принимать никакие соглашения; я не мог бы предложить вам лучшего возмещения, кроме как жениться на вашей дочери и стать вам вместо сына; но вы отказались от этого из-за гордыни и высокомерия. С другой стороны, меня можно извинить, что мне пришлось прибегнуть к некоторым уловкам, чтобы получить такую хорошую невесту, как ваша дочь; мы также полюбили друг друга с самого начала и ясно чувствовали, что всё наше счастье и довольство зависят от того, сможем ли мы наслаждаться друг другом. Также некоторые люди на севере скажут, что ваша дочь не так уж сильно обесчещена мною, если правильно посмотреть, хоть я и простолюдин, также теперь нужно выполнять обещанное, раз так произошло. Но вряд ли вам может показаться странным, что мне не по душе оставлять у вас детей на воспитании, покуда эта враждебность, что сейчас имеется между нами, не исчезнет.

Теперь они поговорили об этом ещё немного, пробст начал смягчаться и наконец пригласил Ауртни внутрь. Он принял приглашение, и в конце концов благодаря уговорам жены пробста они все вместе полностью помирились там, и Ауртни обрадовался этому. Он переночевал там, и теперь между ним и пробстом был полный лад. Они договорились, что старший ребёнок должен остаться у своего деда и бабки, это был мальчик по имени Йоун, а младших детей Ауртни забрал с собой. Теперь пробст хотел выплатить Ауртни приданое своей дочери, но Ауртни не захотел этого и сказал, что у него нет недостатка в деньгах; пусть пробст сохранит эти деньги для его сына Йоуна. Пробст ответил, что будет так, как хочет Ауртни, и теперь они расстались друзьями. Ауртни радушно попрощался с тестем и тёщей и затем поехал домой со своими младшими детьми и теперь зажил спокойно, а Йоун остался у своего деда и рос там. Пробст очень его любил и отдал его в учение, когда он стал достаточно взрослым. Говорят, позднее он стал викарием у своего деда и в конце концов получил эту усадьбу. Ауртни жил со своей женой в Стаде до старости и всегда считался достойным бондом. Так заканчивается эта история.

Примечания