В. П. Берков

С. А. Миронов. Морфология имени в нидерландском языке. «Наука». М., 1967, 280 стр.

Как известно, в современном нидерландском языке существительное имеет два падежа (общий и родительный) и два числа (единственное и множественное). Четкое различение трех родов — мужского, женского и среднего — характерно только для фламандского варианта нидерландского языка (называемого часто фламандским языком), тогда как в языке Нидерландов фактически существует два грамматических рода — общий и средний. Родительный (притяжательный) падеж весьма ограничен в своем употреблении. Фактическое исчезновение женского рода в нидерландском языке (Нидерландов) и значительное сужение функций родительного падежа — следствие длительных и сложных процессов развития парадигматики нидерландского существительного. Эти процессы, о которых можно, по-видимому, сказать, что они не закончились до сих пор, начались еще в период, предшествующий эпохе, от которой до нас дошли первые письменные памятники1. Уже к XIII в. система парадигм существительного, некогда четкая, начинает разрушаться, размываться, возникает омонимия форм. Колебания в употреблении той или иной формы наблюдаются очень часто даже в пределах одного и того же памятника. Изучение этого процесса — задача весьма важная для нидерландистики и — шире — германистики; она имеет также несомненный общетеоретический интерес.

Рассмотрению сложных и многообразных процессов изменения нидерландского существительного в историческом плане посвящена книга «Морфология имени в нидерландском языке» С. А. Миронова — известного специалиста, автора ряда работ и пособий по нидерландскому языку, статей по немецким диалектам и африкаанс. Рецензируемая книга — результат многолетних исследований ученого в области исторической грамматики нидерландского языка. В этом труде, собрав и проанализировав обширнейший фактический материал, С. А. Миронов тщательным образом проследил развитие различных парадигм, обнаружил в калейдоскопе пестрых, противоречивых фактов действие определенных тенденций — разнообразных и порою разнонаправленных. Результаты исследования сформулированы в интересных, хорошо аргументированных выводах. Особенно следует отметить филологическую точность С. А. Миронова. В целом рецензируемая работа — ценный вклад в нидерландистику и германистику.

Книга состоит из введения, шести глав и заключения. К ней приложен обширный список использованной литературы.

Во введении (стр. 3–14) аргументируется необходимость комплексного подхода к изучению всех категорий существительного — рода, падежа и числа. Отмечаются общие тенденции исторического развития нидерландского существительного — постепенное стирание и выравнивание формальных средств выражения рода и падежа и обособление числовой дифференциации от выражения падежа и рода.

В главе первой (стр. 15–29) дана общая характеристика системы склонения и родовой дифференциации в средненидерландском языке, т. е. XIII–XV вв.

Глава вторая (стр. 30–73) посвящена в основном различным преобразованиям парадигматической модели — существительных мужского рода в средненидерландский период, связанным либо с выравниванием падежных форм, либо с колебаниями в роде и переходом существительных мужского рода в другой (большей частью женский). Для первого вида изменений характерно проникновение формы винительного падежа артикля (и атрибутивных слов) в именительный падеж (так называемый аккузативизм, или эмфатический номинатив — de > den) и обратный случай — выравнивание форм винительного и дательного падежей по именительному (den > de). Наиболее активно процесс феминизации происходил в восточно- и севернофламандских говорах.

В третьей главе (стр. 74–120) анализируются существительные женского рода. Преобразования парадигматической модели вызваны у ж. р. теми же основными факторами, что и у м. р. — выравниванием падежных форм и колебаниями в роде. В области падежных форм наиболее важным процессом у существительных ж. р. в средненидерландский период было проникновение формы винительного падежа артикля (и атрибутивных слов) в дательный (der > die). Этот процесс меньше представлен в голландских памятниках, чем во фламандско-брабантских, хотя следовало бы ожидать обратного, так как процессы стирания флексии и редукции более характерны для первых. С. А. Миронов объясняет эту парадоксальную черту стремлением к восстановлению в письменном языке четких формальных родовых различий, уже утраченных в разговорном языке, следованию образцовым фламандско-брабантским нормам, что и приводило к гиперкоррекции. Обратный процесс (вытеснение форм винительного падежа дательным) не получил существенного распространения. Отмечается также переход ряда существительных женского рода в мужской (маскулинизация) и колебания в роде. Этот процесс маскулинизации, равно как и описанный в главе II процесс феминизации, были, по мнению С. А. Миронова, обусловлены зарождающейся тенденцией к нейтрализации категорий м. и ж. р.371

Глава четвертая (стр. 121–157) посвящена средненидерландским существительным ср. р. Ведущим процессом преобразования этой парадигмы было выравнивание формы дат. п. артикля (den) по форме вин. п. (dat, соврем. het, ’t). Характерно, что в этом случае выравнивание падежных форм вело не к стиранию родовой дифференциации, как это имело место в м. и ж. р., а, напротив, к укреплению позиции ср. р., так как форма dat специфична только для ср. р. Впрочем, по памятникам прослеживался и обратный процесс — проникновение формы дат. п. артикля (и атрибутивных слов) в вин. п., хотя и значительно реже. Некоторые существительные ср. р. переходят в ж. р. или реже — в м. р.; эта феминизация наиболее явно отмечается во фламандских памятниках.

В пятой главе (стр. 158–197) анализируется система склонения и родовая дифференциация в XVI и XVII вв. В XVI в. происходит возвышение — политическое и экономическое — северных провинций Нидерландов, и голландская диалектная база литературного языка постепенно сменяет фламандско-брабантскую. В голландских диалектах, по-видимому, к тому времени м. и ж. р. уже давно слились в «общий род». Поэтому в конце XVI — начале XVII вв. процесс слияния м. и ж. р. в письменном языке идет особенно энергично. Однако во второй половине XVII в. вновь возрождается влияние южнонидерландской языковой традиции, и вновь возникает разрыв между устной и письменной речью. В этот период, в общем, в языке выработалась система рода и падежа, характерная для современного языка. Сложился «общий» род, объединяющий существительные, ранее принадлежавшие м. и ж. р. У одушевленных существительных определилась двухпадежная система (падеж: общий и притяжательный); у неодушевленных категория падежа элиминируется. Но мощное влияние южнонидерландской традиции во второй половине XVII в. задержало в письменной речи смену трехродовой и четырехпадежной системы двухродовой и двухпадежной (для одушевленных и однопадежной — для неодушевленных).

Последняя, шестая глава (стр. 198–257) посвящена истории категории числа в нидерландском языке. Основная характерная черта истории числа в нидерландском, как и в ряде других германских языков, — это обособление числовой дифференциации от родовой и падежной. В нидерландском языке, в связи с известной неустойчивостью категории грамматического рода, не устанавливается тесной связи между родовой и числовой дифференциацией: употребление того или иного показателя множественного числа закрепляется за словом в зависимости от его фонетического или морфологического состава.

В заключении (стр. 258–263) формулируются основные процессы развития имени в нидерландском языке.

Замечания, которые могли возникнуть при чтении, очень немногочисленны и в значительной степени носят характер пожеланий.

Таблицы, приводимые в начале глав второй — четвертой и дающие парадигматические модели существительных соответственно мужского, женского и среднего рода, являются «типичной схемой лишь для устойчивых в отношении рода существительных „классического“ средненидерландского языка» (стр. 37). Их полезно было бы дополнить для наглядности сводными таблицами, которые показывали бы не идеализированную, а реальную картину. К сожалению, даже такой «типичной» таблицы, в которой были бы указаны формы артиклей и атрибутивных слов, не дано для множественного числа.

Книга С. А. Миронова представляет, как уже говорилось, интерес не только для нидерландистов, но и для более широких групп лингвистов. Для этой категории читателей работы могли бы быть весьма полезны некоторые сведения о нидерландском языке, которые автор полагает известными читателю. Очень краткие описания чтения некоторых букв в (средне)нидерландском и границ диалектов (здесь полезно было бы дать карту) значительно облегчили бы знакомство не-нидерландистов с этой работой.

Термин «нидерландский», постепенно закрепляющийся в нашей лингвистической литературе, имеет определенные преимущества перед термином «голландский». Голландия — название исторической области, входящей в состав государства Нидерландов, нидерландский язык — государственный язык Нидерландов. Поэтому, например, название «южно-голландский» иногда означает весьма различные вещи: а) относящийся к провинции Ю. Голландия (т. е. к области примерно южнее Амстердама и севернее Роттердама) и б) относящийся к Ю. Нидерландам. «Нидерландский» соответствует названию языка, в этой стране Nederlands (старое написание Nederlandsch). У нас в стране смена традиционного названия «голландский» произошла буквально на наших глазах. Изданный вторым изданием в 1958 г. словарь еще назывался «Голландско-русским словарем» (к нему, естественно, приложен «Краткий грамматический очерк голландского языка»). Грамматический очерк языка (с текстами), написанный С. А. Мироновым и изданный МГУ в 1965 г. в серии «Языки мира», носит уже компромиссное название «Нидерландский (голландский) язык». Впрочем, термин «нидерландский» употреблялся в печати С. А. Мироновым еще в 1960 г. («Диалектальная основа литературной нормы нидерландского национального языка»). Вместе с тем, можно указать и на некоторые отрицательные моменты. Так, С. А. Миронов в рецензируемой работе не пользуется термином «фламандский язык», предпочитая говорить о «фламандской (южной) и голландской (северной) формах нидерландского литературного языка» (например, стр. 263). Для этого есть бесспорные основания, так как различия между этими вариантами372 очень невелики. Однако в литературе названием «нидерландский язык» обозначают иногда только «нидерландский язык Нидерландов», противопоставляя его, таким образом, «фламандскому языку». К сожалению, в нашей литературе встречаются оба эти употребления термина «нидерландский язык». Название «голландский язык» при всех его минусах имеет у нас большую традицию.

Несколько мелочей. Посессивная конструкция с притяжательным местоимением называется на стр. 7 притяжательным дативом и сопровождается примером из современного языка (что для современного языка неточно, так как дательного падежа в нидерландском теперь нет), на стр. 87 «посессивным оборотом датива с притяжательным местоимением», а на стр. 43 «посессивной конструкцией вин. п. с притяжательным местоимением» и снабжается примером из средненидерландского: die dorpre sijn wijf ‘жена крестьянина’. На наш взгляд, в этом примере die dorpre можно рассматривать как форму дат. п., поскольку замена формы дат. п. артикля формой вин. п. имела место в ряде случаев уже в то время (стр. 45). Во всех случаях речь идет явно об одной и той же конструкции.

Неудачно выражение «датив с предлогом van» (7). Точнее говорить о конструкции «предлог van + датив».

Представляется не вполне строгой формулировка «… с его четырьмя частично уже омонимичными падежами» (8). Уместно говорить об омонимичных падежных формах, но не о падежах — элементах падежной системы, тем более, что имеется в виду лишь совпадение отдельных элементов общей парадигмы в средненидерландском: ни один из падежей по всем родам и числам не омонимичен полностью какому-либо другому так же взятому по всем родам и числам падежу.

Наконец, можно отметить в некоторых случаях непоследовательность в транскрипции; неоднократное приведение полных выходных данных цитируемых работ.

Перечисленные мелочи никоим образом не умаляют бесспорных достоинств этого серьезного и интересного труда.

Примечания