В. П. Берков

Исландия — без гейзеров

Очерк

Казалось бы, об Исландии писать нетрудно. Действительно, разве сложно начать рассказ хотя бы так.

Исландия, Страна льдов, — это огромный остров, затерявшийся в холодных водах Атлантики. Здесь бьют струи гейзеров, недра земли изрыгают из зияющих скважин столбы пара, сверкают (или: сквозь разрывы бешено несущихся по небу облаков проглядывают) ледники (а можно и еще красивее: глетчеры), насколько хватает глаз тянутся бескрайние лавовые поля и иссиня-черные пески. Населяют страну суровые и молчаливые потомки викингов, невозмутимо попыхивающие прокуренными трубками. Когда эти белокурые гиганты слушают автора путевых заметок, их обветренные лица теплеют, и беседа неизменно заключается крепким мужским рукопожатием. Если еще упомянуть, что в Исландии есть фьорды, пони, траулеры, вулканы, оранжереи, работающие на горячей воде гейзеров, национальные блюда «скир», «свид», «кяйва» и «хаукадль», национальные костюмы, ну, может быть, еще что-нибудь, то и получится весь тот необходимый ассортимент аксессуаров, без которого, как правило, не обходится большинство путевых очерков об Исландии на самых разных языках и который, к сожалению, нередко выдается за главное в Исландии. К сожалению, потому что главное в Исландии — это, конечно, исландцы. Не те гиганты викинги, а совсем обычные и вместе с тем совсем особые люди.

О людях писать трудно — гораздо труднее, чем о фьордах и пони, о гейзерах и национальной кухне.

Автор этих строк не литератор, и если он рискует ступить на скользкую стезю писания путевых заметок, то делает это потому, что давно питал большую симпатию к исландцам, занимаясь их языком, а съездив в ноябре 1966 года — впервые — в Исландию, проникся к ним еще большей симпатией. Он делает это потому, что народ Исландии не может не внушать к себе глубокого уважения. Автор счел бы свою задачу выполненной, если бы эти заметки сумели передать читателю хотя бы часть этого его уважения к подвигу исландского народа — уважения, на которое исландцы имеют полное право претендовать.

Этот очерк, таким образом, не об Исландии вообще, а об исландцах.

* * *

То, что больше всего поражает в Исландии — это противоречие между дикой и совершенно, казалось бы, не приспособленной для человеческой жизни природой и современной цивилизацией, проникшей в самые отдаленные уголки страны.

В тридцатые годы норвежский писатель Сигурд Хуль написал очерк с парадоксальным названием: «Следует ли людям жить в Норвегии?», в котором как бы в шутку доказывал, что его родина настолько сурова, настолько малоплодородна, настолько бедна дарами природы, что людям жить в ней не следует. Действительно, в Норвегии для сельского хозяйства может использоваться только около четырех процентов территории, огромные пространства покрыты каменистыми горами, люди селятся по долинам и узкой прибрежной полосе.

В Исландии люди селятся тоже только по узкой полосе между морем и горами да по долинам — максимум на несколько десятков километров от моря. Вся огромная внутренняя часть страны абсолютно не населена — она называется по-исландски «оубигдир», то есть «нежилые места». Но в отличие от Норвегии в Исландии нет никаких полезных ископаемых. В отличие от Норвегии, давно уже широко использующей свои гигантские запасы гидроэнергии и благодаря этому занимающей с начала века первое место в мире по количеству электроэнергии, производимой на душу населения, — в отличие от нее в Исландии запасы гидроэнергии значительно скромнее. В Исландии нет ни одной пашни, весь хлеб привозной, средняя температура июля в Исландии 11 градусов. В Исландии нет лесов — если не считать искусственных насаждений.

Основное богатство Исландии не в Исландии, а возле Исландии. Это — рыба.

В Исландии самая маленькая в Европе плотность населения: около двух человек на квадратный километр.

Это очень бедная и очень суровая земля.

Вы переваливаете через горы и въезжаете в исландский город. Город в Исландии — это населенный пункт, где больше пятисот человек. Бетонные дома, асфальт, бензоколонки, магазины с огромными витринами и современными товарами. В двухстах метрах от центра города — лавовое поле; в полукилометре, в другую сторону, — отвесные скальные сбросы высоких черно-коричневых гор. И ни деревца. Только камень.

Вы выходите в начале ноября из гостиницы в плаще и без шапки — ведь на дворе пять градусов тепла, светит солнце, на небе ни облачка. Заходите в кафе и выпиваете чашку кофе, а когда вновь оказываетесь на улице, вам в лицо хлещет мокрый снег, хлопьями валящий с безнадежно серого неба. И так порой несколько раз в течение дня. «Наша погода, — сказал мне один из моих исландских друзей, — похожа на женщину в итальянской опере: „La donna è mobile…“». А в общем, жить в таком климате совсем не весело.

Чтобы поселиться в такой стране, требовалось большое мужество. Прожить в ней тысячу с лишним лет, выстоять при всех невзгодах — иноземном иге, стихийных бедствиях, неурожаях, — создать высокую современную цивилизацию, а главное, сохранить свою неповторимую культуру — это уже героизм.

Каковы же современные исландцы, потомки героев-первопоселенцев?

Если хочешь понять нынешнего исландца, необходимо все время помнить два момента: во-первых, как сурова природа страны, а во-вторых, как мало исландцев.

Сейчас в стране живет около двухсот тысяч человек.

В Исландии сравнительно высокий жизненный уровень, хотя он и несколько ниже, чем, например, в Норвегии или Дании, не говоря уже о Швеции. Вместе с тем цены на самые важные товары — продукты питания и одежду — в среднем в полтора-два раза выше, чем в континентальной Скандинавии при примерно таком же уровне заработной платы.

За счет чего же исландцы достигли своего относительно высокого жизненного уровня? Ответ на этот вопрос прост: исландцы очень много работают. Вряд ли будет преувеличением сказать, что почти все исландцы либо работают сверхурочно, либо являются, выражаясь нашим современным языком, «совместителями», либо занимаются и тем и другим одновременно. Сверхурочная работа оплачивается в два-три раза выше, и очень многие работают по девять — одиннадцать часов в день. Часы пик на улицах — это 6–7 часов вечера. «Совместителей», людей, работающих на двух и более должностях, в Исландии много. Причины этого, по-видимому, состоят в том, что в стране с таким небольшим населением, с одной стороны, попросту не хватает людей, а с другой — небогатая страна не может позволить себе роскошь иметь в ряде случаев специальных работников. Есть ведь много должностей, где человеку на весь день дела не хватит, и в таком случае, рассуждают исландцы, зачем же, спрашивается, платить ему полную ставку? Пусть он получает половину, треть, четверть обычной ставки и работает те несколько часов в день, которые ему нужны, чтобы справиться и с этой обязанностью.

Вот несколько примеров. За роман среднего объема исландское издательство платит автору шестьдесят — восемьдесят тысяч крон, то есть примерно столько, сколько составляет ставка рабочего невысокой квалификации за полгода (без сверхурочных). Но такой роман за полгода не напишешь, и поэтому профессиональных писателей в Исландии — считанные единицы. Издательства и при желании не могли бы платить авторам больше: в стране ведь всего двести тысяч жителей, и средний тираж такого романа — тысяча — полторы, от силы две тысячи экземпляров. Книги наиболее известного и читаемого писателя Исландии — Лакснесса (кстати, правильнее писать по-русски Лахснесс) — выходят на его родном языке тиражами в три-четыре тысячи экземпляров. Превосходный писатель Оулавюр Йоухан Сигюрдссон1, неоднократно переводившийся на русский язык (осенью 1966 года у нас был издан сборник его рассказов «Ладья Исландии»), прирабатывает — может быть, и зарабатывает на жизнь — правкой корректур для издательств. Другой писатель, автор четырех сборников рассказов (один рассказ переводился в свое время на русский язык) Эйнар Кристьяунссон, работает в городе Акюрейри смотрителем, или, попросту говоря, завхозом начальной школы, а поскольку ставка завхоза не очень высока, подрабатывает уборкой школы и двора, то есть работает сразу и завхозом, и уборщицей, и дворником, и сторожем. Недавно он выпустил прекрасный сборник рассказов.

Исландцы не гнушаются черной работы, и мне никогда не приходилось замечать у них пренебрежительного отношения к людям, занятым «черной» профессией. Человека оценивают прежде всего по тому, что́ он собою представляет именно как человек, а не по его должности. Пожалуй, наиболее пренебрежительные отзывы я слышал об одном человеке, занимающем сравнительно высокий пост. Мне вспоминается в этой связи еще один пример. Зайдя в субботу часов в 6–7 вечера в контору адвоката Верховного суда Торвальдюра Тоураринссона, я застал хозяина в перепачканных масляной краской старых джинсах: вместе с маляром он ремонтировал помещение. Надо при этом сказать, что адвокаты Верховного суда — довольно высоко оплачиваемая по сравнению с другими группами категория населения.

Но, пожалуй, лучше всего я могу проиллюстрировать тот факт, что исландцы очень много работают и не гнушаются разной работы, примером своего друга и коллеги Аудни Бёдварссона. Ему сейчас сорок три года, у него семья — жена и двое детей. Последнее время Аудни работает главным редактором Исландской энциклопедии. (В редакции этой энциклопедии всего три штатных единицы, а сама редакция размещается в трех комнатах старого деревянного жилого дома, так что где-то рядом со входом в нее вход в чью-то кухню.) Аудни, кроме того, читает лекции в двух училищах в Ре́йкьявике. Два раза в неделю вся Исландия слышит его голос — он выступает с передачами о правильности и чистоте исландского языка. Аудни — единственный автор превосходного большого толкового словаря исландского языка, соавтор исландского-эсперанто словаря и мой соавтор по исландско-русскому словарю. Его перу принадлежит книга по фонетике исландского языка, множество статей и т. д. и т. п. Излишне говорить, что он член нескольких редколлегий, где работы тоже хватает. Активно участвует в работе общества МИР (Меннингартейнгсль Исландс ог Раудстьоуднаррикьянна — Общество культурных связей между Исландией и СССР), был некоторое время председателем столичного отделения этого общества. Словом, ученый-энтузиаст, по горло занятый научной, педагогической и общественной работой.

Так вот, в дополнение ко всем своим многогранным и многотрудным обязанностям Аудни уже несколько лет еще и комендант одного из двух университетских общежитий. Он живет со всей семьей в нижнем полуподвальном этаже общежития, у него ключи от всех комнат; кроме всего прочего, ему приходится успокаивать загулявших студентов, а иногда и выводить слишком шумных или слишком поздних гостей, следить за тем, чтобы студенты своевременно вносили плату за комнаты и т. д. и т. п., и даже открывать своим ключом двери незадачливым обитателям общежития, случайно захлопнувшим замок.

Никто его за это не осуждает: все понимают, что эта дополнительная должность его вызвана материальной необходимостью. Кстати, за эту работу он пользуется только бесплатной квартирой: зарплата коменданту не положена. Как-то в воскресенье я застал Аудни в коридоре общежития за следующим занятием: он кроил дорожку из большого куска зеленого поролона. Мимо проходили студенты, многие из которых наверняка нередко пользуются словарем, составленным Аудни. Это было в воскресенье; в понедельник же Аудни был в гостях у Лакснесса, а во вторник — на приеме у министра культуры.

Итак, исландцы работают очень много. Норвежские учителя начальных школ жалуются — и справедливо — на большие перегрузки: норма у них тридцать три урока в неделю. А вот преподаватель физики в гимназии в Акюрейри Йоун Хафстейдн Йоунссон имеет в неделю сорок четыре часа! Бьёдн Торстейнссон, безусловно лучший историк современной Исландии, автор ряда очень интересных и глубоких книг и десятков статей по истории Исландии и Гренландии, преподает историю в гимназии и на женских курсах — около тридцати пяти — сорока часов в неделю.

При этом надо иметь в виду еще одно очень важное обстоятельство, упомянутое мною вскользь: исландцы очень много времени отдают общественной работе. Людей в стране мало, а организаций очень много, — собственно, есть все, что имеется в «большой» стране. Есть четыре политических партии, в Исландии выходит пять крупных ежедневных газет, есть множество различных обществ самого разнообразного характера (начиная от обществ дружбы — причем не только с такими странами, как СССР, Чехословакия, Англия, Норвегия, но и с малыми: если мне не изменяет память, есть даже общество «Исландия — Марокко» — и вплоть до обществ трезвенников и союза больных туберкулезом). Поэтому получается, что один и тот же человек и участвует в работе своей партии, и пишет в газету, и состоит в нескольких обществах.

Естественно, что исландцы всегда заняты, вечно торопятся, времени им не хватает, спать ложиться приходится поздно, вставать нужно рано. Люди очень устают. По воскресеньям (так во всяком случае было в ноябре) страна отсыпается. Часов до 10–11 утра в воскресенье в городе почти не видно ни прохожих, ни автомобилей.

В Исландии очень много читают.

Я бывал в десятках семей, но не видел дома, где бы не было хотя бы пяти полок книг и на них, разумеется, всех «Саг об исландцах» — родовых саг. Саги — именно родовые саги, такие, как «Сага о Ньяле», «Сага об Эгиле», «Сага о Греттире», «Сага о людях из Лаксдаля» и другие, — фактически знают все. Это совсем не то, что принято называть обязательной литературой, просто люди с детства воспитаны на чтении саг; у нас так знают разве что хрестоматийные стихотворения классиков, например Пушкина. Исландия — уже много веков страна сплошной грамотности, и саги всегда были излюбленным чтением исландцев. В одном описании путешествия по Исландии конца прошлого — начала этого века есть такой эпизод: путешественник зашел на исландский хутор, на стук никто не откликнулся, и он прошел внутрь. В доме царил невероятный беспорядок, никого не было видно. Пройдя в кухню, он наконец увидел хозяйку: она сидела на столе, читала «Сагу о Ньяле» и была настолько поглощена чтением, что даже не заметила пришельца. Она начала утром перечитывать книгу и забыла обо всех своих обязанностях — о кухне, о скоте, словом, обо всем. В одном учебнике исландского языка есть фраза: «Каждый год я перечитываю „Сагу о Ньяле“».

Такой интерес и любовь исландцев к сагам — в первую очередь родовым — объясняется тем, что, во-первых, эти произведения — несомненно, вершина исландской литературы — драматизмом повествования и цельностью характеров героев близки и понятны человеку любого времени, а во-вторых, они повествуют о «золотом веке» Исландии, о свободной стране, населенной сильными и независимыми людьми. На протяжении многих веков, когда страна была под властью Дании и народ порой находился на грани вымирания, исландцы черпали мужество в сагах, в рассказах о прошлом величии страны. Впрочем, об исландских родовых сагах превосходно говорится как в предисловии профессора М. И. Стеблин-Каменского к русскому переводу четырех родовых саг («Исландские саги». М. — Л. 1956), так и в его очень интересной книге «Культура Исландии», которая недавно вышла в свет.

Книги в Исландии очень дороги, значительно дороже, чем, например, в Дании или Норвегии, где они тоже очень дороги. Объясняется это в первую очередь очень небольшими тиражами. Тем не менее у меня сложилось впечатление, что, как правило, в доме среднего исландца книг больше, чем в доме другого среднего европейца. Люди, в общем, следят за современной литературой — как исландской, так и зарубежной.

В частных библиотеках немалое количество книг на иностранных языках. Безусловно, большая часть населения Исландии в той или иной степени владеет хотя бы одним иностранным языком, а многие и двумя-тремя. Знание иностранных языков в Исландии жизненно необходимо: при таком маленьком читательском рынке страна просто не имеет возможности издавать специальную литературу в переводах. Если мы, например, можем издать книгу «Теплообмен в радиоэлектронных устройствах» тиражом в 10500 экземпляров, то в Исландии такую книгу издать вообще немыслимо: вспомним, что население СССР примерно в 1100 раз больше населения Исландии, и, значит, тираж такой книги в Исландии должен был бы составить около десяти экземпляров. По ряду специальностей в Исландии вообще невозможно получить высшее образование, и множество студентов учится за границей — в скандинавских странах, Германии, Англии, США и других. Отсюда очень простая установка: если хочешь получить высшее образование, ты обязан знать иностранные языки, причем не «для экзамена», а для себя. Даже если ты будешь учиться не за границей, а в университете в Рейкьявике, то ты все равно должен будешь пользоваться учебниками на иностранных языках. Впрочем, иностранные языки нужны, конечно, не только тем, кто стремится получить высшее образование: Исландия лежит на воздушных и морских путях из Европы в Америку, страну посещает множество туристов, внешняя торговля играет в экономике Исландии огромную роль, масса товаров, механизмов и прочего — иностранного происхождения, и знать языки нужно очень многим.

Однако вернемся к любви исландцев к книге. Исландия занимает одно из первых мест в мире — если не первое — по количеству печатной продукции на душу населения. По статистике в среднем исландская семья получает минимум две ежедневные газеты. Не имею точных статистических данных, но, по моим подсчетам, исландская семья должна покупать в год в среднем около десятка книг. В стране около двухсот издательств, то есть по издательству на каждую тысячу человек. Правда, некоторые из этих издательств крохотные и выпускают в год лишь по одной книге; самые же крупные издают двадцать — двадцать пять названий в год. Всего в Исландии публикуется ежегодно около четырехсот названий книг: если учесть, что переводной литературы издается много меньше, чем оригинальной, то это значит, что по крайней мере каждый семисотый исландец каждый год выпускает по книге.

Пишут многие, но профессиональных писателей, как уже говорилось, считанные единицы. Одна известная и много печатающаяся писательница — крестьянка. Кстати, среди крестьян довольно много поэтов. Вообще поэтов в Исландии множество, искусство стихосложения имеет в стране многовековую традицию, идущую еще от древних скальдов. Правила исландского стихотворения очень сложны: помимо рифмы, необходимо соблюдать строгие правила аллитерации, словом, исландская поэзия, по удачному выражению М. И. Стеблин-Каменского, — это «поэзия в квадрате».

Любовь к поэзии, способность сочинять стихи, в которых изощренная форма будет сочетаться с архаичными поэтизмами, можно сказать, в крови у исландцев. Как-то в Ленинграде один исландец простудился, и я принес ему какие-то невинные таблетки. Через некоторое время он прочитал мне стихотворение, посвященное этому драматическому событию: я воспевался в нем в самых изысканных выражениях, по сравнению с которыми слова вроде «исцелитель недуга» — грубые прозаизмы… Вспоминается другой случай. В 1959 году покойный Хадльбьёдн Халльдоурссон забыл в Эрмитаже шляпу и обнаружил это спустя минуту в машине. Пока мы с ним ходили в гардероб, двое его спутников по делегации уже вовсю сочиняли стихи, начинавшиеся словами «Хадльбьёдн хитти хаттинн» («Хадльбьёдн нашел шляпу»). Обратите внимание на аллитерацию!

Складывается впечатление, что занятия благородным искусством стихосложения, помимо своего обычного назначения, являются в Исландии еще и чем-то вроде национального спорта. Каждый исландец помнит десятки — если не сотни — так называемых лёйсависур, или висур — четверостиший, сочиненных по какому-то определенному поводу, порой очень давно. Имена авторов таких стихов известны. В воскресенье можно услышать радиопередачу, где читаются стихи — порой фантастически искусные по форме, — сочиненные за прошедшую неделю самыми разными людьми. Среди авторов много крестьян, или, как более принято говорить в середине двадцатого века, фермеров. Пожалуй, это вполне естественно: у фермера больше свободного времени для обдумывания какой-нибудь неполучающейся концовки четверостишия, чем, например, у бухгалтера.

Важно в этой связи помнить то обстоятельство, что исландская культура до самого недавнего времени была культурой исключительно крестьянского общества. Города в современном понимании возникли совсем недавно: еще лет сто назад в столице Рейкьявике едва ли жила тысяча человек. В первой половине прошлого века в Акюрейри, ныне насчитывающем около девяти с половиной тысяч жителей и являющемся центром севера страны, проживало всего полсотни человек. И то, что Исландия до самого недавнего времени была страной крестьян и рыбаков2, чувствуется во многом. Большая часть людей лет тридцати пяти — сорока и старше, живущих сейчас в Рейкьявике, родилась в деревне, точнее — в сельской местности, потому что деревень в Исландии нет, а есть только хутора. Все эти люди выросли на хуторах, с детства знакомы с крестьянским (тогда еще именно крестьянским, а не фермерским) трудом, с нуждами и чаяниями крестьянина, воспитаны в традициях народной крестьянской культуры. Они учились читать по томам родовых саг, обязательно имевшимся на каждом хуторе, они с детства запоминали со слов деда или бабки длинные поэмы «римы», удачные «висы», сочиненные порой за несколько веков до этого.

Кристинн Андрьессон, литературовед и критик, автор ряда книг и, в частности, исследования «Современная исландская литература 1918–1948», переведенного также на русский язык, директор одного из крупнейших в стране издательств, член ЦК Единой социалистической партии, заместитель председателя общества МИР, рассказывал, что вырос на хуторе, где было около трехсот овец, и что он не только помнил каждую овцу, так сказать, в лицо (точнее, по-видимому, сказать: в морду) и по имени, но и родителей каждой овцы. Адвокат Верховного суда Торвальдюр Тоураринссон (тот самый, что субботним вечером красил свою контору) тоже родился и вырос на хуторе и уже в пять лет вовсю читал вслух по вечерам всей семье саги, причем его уже совсем потерявший зрение дед по памяти поправлял его, когда мальчик читал неправильно. Мой друг Аудни Бёдварссон тоже, конечно, родился на хуторе — неподалеку от Геклы — и даже не учился в гимназии, а сдал экзамены экстерном. Один из его братьев и сейчас фермер, и родители живут с этим братом. У очень и очень многих горожан — деятелей науки, культуры, политических и общественных деятелей — близкие родственники живут в деревне. Это, несомненно, является причиной тесной связи города и деревни, уважения горожан к труду крестьянина и его культуре. Исландский крестьянин, со своей стороны, не чувствует в горожанине представителя какой-то иной, чуждой культуры, это просто как бы он сам, попавший в иные условия. Исландский крестьянин держится всегда с большим достоинством и естественностью.

Такая тесная связь горожанина с крестьянином, отсутствие антагонизма между представителями физического и умственного труда могут быть проиллюстрированы одной рассказанной мне историей, типично исландской по своему юмору. В октябре, то есть уже в позднее осеннее время, человек катит по улицам Акюрейри ручную тележку с несколькими мешками картошки. Знакомые спрашивают его, почему он выкопал картошку так поздно. «Это не моя, а брата», — отвечает он. «А что же брат сам не выкопал ее вовремя?» — задают ему вопрос. «Он другим делом занялся, — отвечает брат фермера-отступника. — Он сейчас министр иностранных дел». Меня уверяли, что это реальный случай, но даже если это и не так, то в этой истории несомненно отражается черта, характерная для исландского общества.

Одним из внешних проявлений патриархального демократизма, все еще свойственного современной Исландии, является очень ограниченное употребление личного местоимения «вы» (в обращении к одному человеку). Многие в Исландии вообще против употребления местоимения «вы», считая его «неисландским». Например, на «ты» обычно обращаются друг к другу покупатель и продавец, незнакомые люди на улице, школьники и учителя и т. д. Может быть, иностранцы иногда переоценивают демократизм и фамильярность этого «ты». Если вы спрашиваете в аптеке лекарство, его не оказывается и аптекарь, взглянув на часы, говорит: «Слушай, сейчас еще не поздно, сходи к врачу, может, он выпишет тебе что-нибудь другое, что у нас есть», — то не следует это симпатичное «ты» воспринимать как русское или, скажем, немецкое «ты»: оно более нейтрально. Исландское «ты» соответствует, таким образом, и нашему «ты», и нашему «вы», а исландское «вы» скорее соответствует нашему «уважаемый товарищ». Об этом свидетельствует, в частности, и тот факт, что в исландском парламенте — альтинге — все депутаты обращаются друг к другу на «ты» и, например, в прениях могут сказать: «Ты, Хаукон, продаешь интересы нашей страны…» Впрочем, обращение «вы» обычно при разговоре с незнакомыми иностранцами или когда беседе умышленно хотят придать оттенок официальности или же холодности. Однажды секретарь общества МИР Эйоульвюр Ауднасон и я ехали на машине Эйоульвюра в Коупавогюр, город-спутник или даже скорее пригород Рейкьявика. На обочине дороги мы увидели какую-то даму в меховом манто, стоявшую, вытянув руку: дама «голосовала». Оказалось, что в машине кончился бензин и дама просит подвезти ее. Когда она уселась на заднее сиденье и начала болтать, Эйоульвюр без особой на то необходимости сказал, указывая на меня: «А этот человек из Ленинграда и говорит по-исландски». Дама что-то хмыкнула и за всю дорогу больше не открыла рта. Когда она доехала до нужного ей места, она вежливо сказала Эйоульвюру: «Благодарю вас» — и что-то буркнула мне. Это «вы» означало как бы: «С людьми, которые возят ленинградцев на своей машине, я разговариваю только официально». Впрочем, это был первый и последний случай недоброжелательства к советским людям, свидетелем которого я был в Исландии. Да и то, может быть, я ошибаюсь.

Патриархальный демократизм Исландии, где люди в основном на «ты» друг с другом, оттеняется еще и тем, что в стране — за очень немногочисленными исключениями — фамилии неупотребительны. Обычно у исландца есть только имя и отчество, например Йоун Гвюдмюндссон (Йоун, сын Гвюдмюндюра) или Сигридюр Ауднадоуттир (Сигридюр, дочь Аудни). Сын Йоуна Гвюдмюндссона по отчеству уже будет Йоунссон, а дочь — Йоунсдоуттир и т. д. Поэтому, между прочим, неправильно, как это нередко делается и у нас, и в других странах, заменять имя исландца инициалом (например, Э. Йоунссон): это примерно то же, как если бы мы написали по-русски «И. Владимирович Павлов» или просто «И. Владимирович». В обращении обычно употребляется просто имя. В газете можно увидеть заголовок: «Гильви Т. говорит, что…» Это имеется в виду Гильви Т. Гисласон, министр культуры. Фамилии (то есть не отчества, а именно фамилии) имеют очень немногие исландцы3. Изредка встречается при имени обозначение места происхождения; по функции это, конечно, вроде фамилии: Стефаун фрау Квитадаль (то есть Стефаун из Квитадалюра; фрау, ур — из), Йоун ур Вёр, Бенедихт Гисласон фрау Хофтейи и т. п.

Раз уж я упомянул Бенедихта Гисласона фрау Хофтейи, то, может быть, стоит сказать о нем несколько слов. Бенедихт — фермер, а свободное время посвящает изучению древнейшей истории Исландии. Несколько лет назад он выпустил книгу «Исленда». Правда, идеи, которые он развивает в этой книге, вряд ли разделяются хотя бы десятком историков: Бенедихт пытается доказать, что когда викинги в конце девятого века открыли Исландию, там уже существовали многочисленные кельтские (ирландские) поселения, была своя сложившаяся общественная структура и культура. Однако дело в данном случае не в теории Бенедихта, а в самом факте, что фермер вместе с тем и историк, издающий монографии.

В этом очерке я пытаюсь дать портрет современного исландца среднего возраста. Я говорил о том, что исландцы очень много работают и очень много читают, что они любят и знают свою древнюю литературу, что у них нет четких сословных границ, что они поэтому, в общем, очень демократичны, что даже внешне это подчеркивается употреблением местоимения «ты». Исландцы держатся просто и естественно, открыто и дружелюбно. Вообще традиционный штамп «молчаливый, суровый скандинав» мне кажется совершенно неоправданным — по крайней мере для двадцатого века: среди исландцев есть и разговорчивые, и неразговорчивые, и болтливые, и молчаливые, а больше всего, пожалуй, обычных людей, которые говорят столько, сколько в среднем говорят норвежцы, чехи, русские, эстонцы или немцы. (Пожалуй, один из самых разговорчивых людей, с которыми я встречался в жизни, был датский журналист, который, встретившись со мной, чтобы взять интервью, почти не дал мне раскрыть рта, проговорив полтора часа сам.)

Однако есть еще несколько черт, свойственных характеру современного исландца. Одна из них — глубокий и живой интерес к Исландии. Лакснесс сформулировал это в разговоре еще резче: «Исландца интересует прежде всего Исландия и исландцы». В стране выходит, как я уже говорил, несколько ежедневных газет и ряд журналов. Иностранным сообщениям обычно уделяется, в общем, сравнительно немного места, и понятно, что внутренняя жизнь Исландии освещается очень подробно — ведь страна очень невелика, поэтому многие события, которым в других странах скорее всего не было бы уделено ни строки, являются предметом пристального внимания прессы.

Исландцев особенно интересуют исландцы. Их все-таки двести тысяч, но часто кажется, что все знают всех, во всяком случае, у любых двух исландцев всегда окажется несколько общих знакомых, я в этом глубоко убежден по собственному опыту. Обычно разговор с незнакомым человеком начинается именно с выяснения общих знакомых. Это — специфика небольшого народа, где люди на виду. Если молодые люди вступают в брак, то объявления об этом и портреты молодоженов публикуются во всех газетах. Кто бы ни умер — крупный ли политический деятель, писатель, ученый, рабочий, крестьянин или домохозяйка, — в газетах обязательно появится большой некролог, очень часто со стихами, посвященными памяти умершего. Потому что в представлении маленького исландского народа любой человек — это частичка того коллектива, именуемого Исландией, принадлежность к которому все исландцы ощущают очень живо… Что с того, что покойная была простой домохозяйкой, рассуждает исландец: она была достойной женщиной, любящей женой и матерью, она воспитала трех детей, ставших хорошими исландцами, она самоотверженно трудилась по хозяйству с утра до вечера, она прекрасно пела, сочиняла стихи и т. д.

Если, может быть, все всех и не знают, то наиболее заметные (о знаменитых и говорить нечего) исландцы известны всем. Как-то в разговоре я употребил один «данизм» (исландское выражение, являющееся буквальным переводом с датского). Мне тут же была рассказана история об Йоуне Хельгасоне, исландском профессоре, возглавляющем уже много лет в Копенгагене редакцию словаря древнеисландских рукописей. Один молодой исландец, новый сотрудник этой словарной редакции, употребил в разговоре с Йоуном Хельгасоном это же выражение, и профессор, великолепный знаток языка и блюститель его чистоты4, услышав этот варваризм, сказал: «Тот, кто здесь будет употреблять это выражение, будет убит». Потом я уже из озорства употреблял это выражение, чтобы увидеть реакцию слушателей, и не обманулся в ожиданиях: я выслушал историю о воинственном пуризме профессора еще несколько раз.

Не так давно молодой исландский языковед Фридрик Тоурдарсон, уже много лет живущий в Осло, где он работает в университете в Классическом институте (его основная специальность греческий язык), выпустил исландский перевод «Дафниса и Хлои». Минимум пять человек обратили мое внимание на то, что перевод сделан великолепным исландским языком, и советовали прочесть книгу, очень точно рассказывая при этом, кто такой Фридрик Тоурдарсон (в точности рассказа я мог убедиться лично, так как давно переписываюсь с Фридриком и встречался с ним в Осло5). А уж историю о том, как в конце зимы позапрошлого года в Рейкьявике потерялся семидесятишестилетний исландский писатель Тоурбергюр Тоурдарсон, знает вся Исландия. Правда, о том, что он пропал, объявляли по радио. Тоурбергюр, конечно, нашелся: он просто заболтался со знакомым, проговорил часов шесть-семь (не заботясь о том, что это не к лицу «суровому и молчаливому потомку викингов»).

И, по-видимому, именно потому, что исландцы так хорошо знают друг друга, что их так мало, в Исландии рассказы всегда конкретно связаны с определенным человеком или местом. Впрочем, тут еще, наверное, играет роль традиция, идущая от родовых саг, которые всегда начинаются с родословных героев, скрупулезно точны в отношении времени, места. На это обратил впервые мое внимание М. И. Стеблин-Каменский. Даже народные сказки очень часто начинаются не просто, как у большинства народов, словами «Жили-были старик со старухой, и была у них корова», а «На хуторе таком-то жили-были старик со старухой…».

В Исландии до сих пор очень популярен жанр сказок о привидениях. Трудно предположить, что современный исландец верит в привидения, но считается как бы признаком хорошего тона делать вид, что веришь. Как-то речь, естественно, зашла о привидениях — ведь невозможно, чтобы за три недели пребывания в Исландии привидения не стали предметом разговора. В беседе участвовали пятеро: Йоунас Б. Йоунссон, ведающий всеми школами Исландии (по-нашему, то ли министр просвещения, то ли заведующий облоно), его помощник, ректор педагогического института Бродди Йоуханнессон, Аудни Бёдварссон и я. Бродди начал рассказывать последнюю, самую свежую историю о привидении, которое за два месяца до этого, в сентябре 1966 года, появилось в пединституте: двое студентов сидели в фотолаборатории и проявляли, как вдруг услышали в темноте крадущиеся шаги, хотя дверь была заперта и в помещении, когда они вошли туда, никого не было. Слушателей прежде всего заинтересовало, кто были эти студенты, как их звали, кто их родители, откуда они родом. Ведь история должна быть конкретна!

Йоунас стал рассказывать другую историю, случившуюся полтора года назад летом в горах и состоявшую в том, что с перевала люди увидели в глухой, необитаемой долине двух всадников, непонятным образом попавших туда. На минуту всадников закрыло облаком, а когда туман рассеялся, они бесследно исчезли. В общем, самая обычная история о привидениях. Когда Йоунас назвал долину, Аудни принялся расспрашивать его, в какой именно части долины это было, на каком перевале были путники, увидевшие призраков, каково было расстояние между путешественниками и привидениями, и т. д. — до тех пор, пока он не смог себе совершенно наглядно представить, как все это происходило.

Подобная конкретность рассказа понятна: в стране, где всегда было очень мало народа и люди в основном знали все места, по-видимому, просто невозможен рассказ о происшествии, случившемся неизвестно с кем и неизвестно где. Такой рассказ будет сразу восприниматься как выдумка. Все это очень похоже на альпинистские рассказы: слушатель, как правило, знает, хотя бы понаслышке, все места и очень многих людей, поэтому среди альпинистов рассказы вроде «Шла одна группа на одну вершину, и тут один проваливается в трещину…» тоже невозможны; рассказ должен быть таким: «Шла в 1953 году четверка из ЦСКА под руководством Виктора Некрасова на Восточный Домбай — по тому пути, где годом раньше сорвался Слава Лубенец…»

Есть еще одна черта у исландского народа — это любовь и интерес к родному языку. Язык и литература — это то, что на протяжении многих веков сплачивало народ. О колоссальном богатстве исландского языка писалось много. Много писалось и об исландском пуризме — стремлении не допускать иностранные слова в язык. В исландском почти нет иностранных слов; то, что в других европейских языках выражается интернационализмами, здесь обозначается словами, созданными из средств родного языка. Для таких понятий, как, например, революция, социальный, техника, космос, мутация, калория, спектр, стадион, автобус, кинофильм, атом, факультет, энергия, фотоаппарат и для тысяч и тысяч других понятий современный исландский язык использует свои слова, не прибегая к заимствованиям. При бурном развитии современной науки и техники, когда буквально каждый день приносит новые понятия, такая борьба против иностранных слов, конечно, очень нелегка. Но пока — трудно сказать, что будет дальше, — повторяю, пока борьба ведется довольно успешно. Это очень интересный и поучительный процесс, причина которого кроется в стремлении очень маленького народа сохранить в чистоте то, что он считает одним из своих величайших национальных достояний — язык.

В университете в Рейкьявике уже много лет ведется работа над многотомным словарем исландского языка. Когда можно ожидать появления первого тома, никто не знает: работа идет крайне медленно, так как из-за нехватки средств в редакции сейчас всего четыре штатных сотрудника — три научных и один технический. Однако у этой маленькой, самоотверженно работающей редакции очень много добровольных помощников: люди со всех концов страны — фермеры, рыбаки, рабочие, служащие, словом, все — шлют сотни и тысячи писем со списками различных редких слов и выражений, употребляющихся или употреблявшихся ранее в их говорах. Можно долго листать пухлые папки с этими трогательными свидетельствами исландского патриотизма. Но при исландской занятости писать письма не всегда есть время, и люди прибегают к более современному способу коммуникации: звонят по телефону в редакцию. При простоте исландских нравов это все очень несложно — вы прямо звоните главному редактору д-ру Якобу Бенедихтссону и говорите: «Якоб, здравствуй, говорит Гвюдмюндюр Йоунссон, парикмахер. Слушай, ты знаешь такое слово?..» У Якоба на столе рядом с телефоном наготове стопка карточек, на которые он записывает все эти сообщения. За неделю новых карточек набирается немало. Я провел в редакции словаря полтора часа, и за это время Якобу Бенедихтссону звонили три раза.

Тринадцатого ноября 1966 года, в воскресенье, в университете один профессор читал лекцию о своей теории происхождения исландских географических названий. Лекция прошла при полном зале, собрав самую разнообразную аудиторию.

Один исландец с восторгом рассказывал: «Как-то я приехал на хутор к бабушке. В разговоре она употребила старое слово, которого я не знал. И представь себе, через пять минут мы слышим по радио, как Якоб Бенедихтссон спрашивает слушателей, не знает ли кто-нибудь это же самое слово!» Излишне говорить, что письмо в редакцию словаря было сразу же отправлено. Кстати, один из наиболее активных корреспондентов словарной редакции — крестьянин, виноват, фермер, если не ошибаюсь, с севера страны, регулярно присылающий большие списки редких слов и выражений, бытующих в тех местах, — конечно, с примерами из разговорной речи и фольклора.

Выше много говорилось о любви исландцев к своей стране, ее культуре, языку, обостренном их интересе ко всему, что касается Исландии. Исландцы, безусловно, горячие патриоты своей красивой и бедной, величественной и суровой страны. Однако было бы большой ошибкой считать исландцев националистами. Исландцам совершенно чуждо пренебрежительное или враждебное отношение к другим народам и иной культуре. Исландцев всегда было очень мало, на протяжении многих веков они были лишены национальной свободы, и их существование в качестве самостоятельного народа находилось под угрозой. Вспомним, что независимое государство Исландия появилось на карте только в 1944 году. Но с 1941 года на территории Исландии размещаются иностранные войска, и сейчас, через двадцать три года после провозглашения независимости, политика страны в значительной мере определяется ее членством в НАТО.

В Исландии, как уже отмечалось в начале очерка, довольно высокий уровень жизни, правда, достигнутый ценой очень напряженного труда. В Рейкьявике, например, на восемьдесят тысяч жителей около двадцати тысяч зарегистрированных автомобилей. Однако исландцы знакомятся не только с приятными сторонами современного западного прогресса — автомашинами, нейлоновыми рубашками, газовыми зажигалками, десятиствольными шариковыми ручками и прочими свидетельствами поступательного движения человечества. На экранах кино идут преимущественно довольно слабые американские фильмы, переводится — пока еще, правда, в довольно умеренных количествах — весьма посредственная развлекательная западная литература со всеми обязательными атрибутами: насилием, сексом, культом сильных мужчин и пышногрудых блондинок. И если те исландцы, которым посвящен этот очерк, а именно труженики среднего и старшего возраста, относятся ко всему этому более чем сомнительному прогрессу в области культуры иронически-скептически, то с молодежью дело сложнее и серьезнее.

Вряд ли верно всегда видеть в женских прическах парней и мужских прическах девушек-подростков прямое свидетельство их духовной нищеты, распущенности и прочих грехов, в которых, — к сожалению, нередко с основанием — винят часть нынешней молодежи на Западе. Но думается, можно отличить, когда открытые, скажем мягко, выше колен ноги у девушек и ковбойские наряды у молодых людей — простая дань моде и когда это — выражение мировоззрения. Мне не раз приходилось видеть, как компания подростков где-нибудь в крохотном городке часами болтается у бензоколонки, жует резинку, сосет кока-колу и с безразличными лицами слушает несущиеся из транзисторов вокальные эскапады биттлзов. В кино эта незрелая публика бурно выражает восторги, когда очередной симпатичный американец с великолепной мускулатурой и белоснежными зубами успешно соблазняет ослепительную красавицу с идеальным экстерьером или оставляет в дураках дегенеративного вида негодяя, который, разумеется, выполняет задание одной восточной державы.

Молодежь более избалована, чем их родители. Она в значительной степени не прошла той суровой школы крестьянского труда, которую прошли их отец и мать.

В Исландии принято, чтобы летом молодежь работала — на разделке рыбы или на ферме. Это очень хорошо, но тут возникла новая проблема: молодые люди прилично зарабатывают, деньги эти родители обычно им оставляют, а наличие денег на руках у не очень устойчивого подростка без особых интересов порой к хорошему не приводит.

Молодые люди уже, как правило, гораздо хуже знают древнюю культуру Исландии. Они уже не перечитывают каждый год «Сагу о Ньяле», многих из них гораздо больше привлекает кино или телевизор.

Кстати, о телевидении в Исландии. Несколько лет назад на американской военной базе в Кеблавике, городе километрах в сорока от столицы, был создан телевизионный центр для военнослужащих США и их семей, передачи которого хорошо принимались в Рейкьявике. Излишне говорить о характере телепрограмм, рассчитанных на развлечение американских военных чинов. Это событие вызвало широкую акцию протеста против американизации исландской культуры. В движении против американского телевидения приняли участие многие выдающиеся деятели политической, научной и культурной жизни страны. В одной из газет был помещен снимок приемной телеантенны с подписью: «Виселица исландской культуры». В результате массового движения в Исландии создано свое собственное телевидение, прежде всего — в противовес американскому в Кеблавике. Осенью 1967 года американцам было предложено ограничить радиус действия телевизионной станции районом Кеблавика.

Угроза американизации духовной жизни страны не может не вызвать серьезной тревоги у всех тех, кому дорога исландская культура, национальная самостоятельность страны. «Мы выстояли и сохранились как народ, несмотря на семь веков иноземного гнета, — говорили мне исландские друзья, — и не хотим, чтобы теперь, когда мы наконец стали свободной нацией, наша культура уступила место самому скверному, что создано западной цивилизацией. Было бы горькой иронией судьбы, если бы именно теперь, обретя политическую независимость, мы перестали существовать как нация».

И именно поэтому исландцы так обостренно чувствительны к проявлениям интереса к их культуре и языку. В иностранце, изучившем их язык, знающем их литературу, они видят человека, ценящего то, что ценят они, видят своего союзника в борьбе за сохранение исландской культуры. Зная исландцев, я, честно говоря, предполагал, отправляясь в Исландию, что меня встретят хорошо. Однако теплота, с которой меня действительно встречали, мне в Ленинграде и не снилась. Особенно импонировало исландцам то, что в Советском Союзе, стране, население которой в 1100 раз больше населения Исландии, имеется интерес к их языку и литературе. Представляя меня незнакомым, мои друзья обычно говорили: «Вот человек из Ленинграда, он составил исландско-русский словарь и переводил „Сагу о Ньяле“», а звучало это так, словно говорилось: «Смотри, какой хороший человек!»

В Исландии я несколько раз выступал с лекциями и докладами, где рассказывал о работе наших ученых, изучающих скандинавские языки, и в особенности исландский, о работе наших переводчиков исландской литературы. Интерес аудитории был неизменно очень большим, реакция — самой благожелательной. Нам действительно есть чем гордиться в этой области. Впрочем, на мой взгляд, можно было бы переводить и больше.

То, что такие, казалось бы, специфические темы, как исследования советских грамматистов и фонологов в области исландского языка и переводы исландских авторов на русский язык, так живо принимались исландцами, объясняется, конечно, не только особой чувствительностью исландцев ко всему, что касается Исландии. Очень важным здесь был именно тот момент, что речь шла о работах советских ученых и о переводах на русский язык.

И это вполне понятно. Исландцы, не избалованные ни щедрой природой, ни легкой историей, пожалуй, лучше, чем многие другие народы, могут понять истинную цену подвига нашего народа.

Нам тоже легче, чем многим другим народам, понять подвиг исландцев.

…Осеннее исландское утро. Еще совсем темно, но на улицах уже редеют вереницы автомобильных огней — люди добрались на работу. Вышли в море траулеры. Портовые краны в гавани Рейкьявика подняли первые грузы из темных трюмов пароходов. Аудни Бёдварссон, перечитав текст своего сегодняшнего выступления по радио и напомнив двум студентам о том, что пора платить за общежитие, идет в редакцию энциклопедии. Его брат-фермер закончил утреннюю дойку, отвез на тракторе бидоны с молоком к помосту у дороги (их позднее заберет кооперативный грузовик, идущий на молокозавод) и может наконец позавтракать. Раздается первый телефонный звонок в редакции словаря: Якобу Бенедихтссону сообщают о редком исландском слове. Лакснесс вставляет в пишущую машинку чистый лист. В школах начались занятия. Йоун Хафстейдн Йоунссон ведет свой первый из сегодняшних восьми уроков физики, а Эйнар Кристьяунссон, который уже давно вымел школьный двор и отпер классы, ушел в свой кабинет писать новый рассказ.

Исландия работает…

Примечания