Однажды по дороге в Исландию на старом пароме «Смириль» я познакомился с одной немкой, если мне не изменяет память, из Гамбурга, которая ехала в Исландию в первый раз. Она везла с собой свой автомобиль и собиралась объездить всю страну и осмотреть всё, что только можно. Как и следовало ожидать от немца, она очень хорошо подготовилась к поездке и знала об Исландии буквально всё, ведь, как она сказала, она планировала это путешествие много лет. Её огорчало лишь одно: а именно, что, насколько она понимала, объехать вокруг острова невозможно, не заезжая в Рейкьявик. Она заявила, что решила проехать через этот город на максимальной скорости и лучше всего с закрытыми глазами.
Во время обучения в Университете Исландии я часто вспоминал эту женщину: мне казалось, что многие литературоведы, как исландские, так и зарубежные, проезжают через историю исландской литературы именно таким образом.
Судя по количеству самих саг, а также по количеству рукописей каждой отдельной саги, рыцарские саги были самым популярным у исландцев чтением на протяжении 700 лет с XIII и вплоть до конца XIX века, и даже дольше: подобного рода саги ещё переписывали в первые десятилетия XX века.
В своей истории литературы Стефаун Эйнарссон утверждает, что общее количество «лживых саг» — примерно 265 (1). Эта цифра считалась завышенной, но если считать по отдельности каждую сагу из некоторых переводных сборников, она соответствует действительности. Вдобавок, количество сохранившихся рукописей некоторых из этих саг достигает 70, т.е.. больше, чем рукописи какой-либо из «саг об исландцах».
Как известно большинству, рыцарские саги бывают двух видов. Во-первых — переводы, в основном с французского, сделанные по большей части в Норвегии в XIII веке. Самая старшая из них — вероятно, «Сага о Тристраме», переведённая, как говорится в самом тексте, в 1226 году; примерно к тем же годам относятся три саги по романам Кретьена де Труа: саги об Эреке, об Ивене и о Парсивале, а также переводы других рыцарских романов. Сюда же относится «Игра на струнах» („Strengleikar“), состоящая из 21 повести в стихах (по-французски lais). «Сага о Карле Великом» (Karlamagnúsar saga) стоит немного особняком по причине тематики, но она также составлена из нескольких самостоятельных рассказов, которые все имеют французское происхождение. Другие переводные тексты, имеющие отношение к рыцарским сагам — это, например, «»Сага о Тидреке» — сборник немецких рассказов. Кое-что из этого было явно переведено в Исландии, например, «Сага об Александре», переведённая с латыни епископом Брандом Йоунссоном. «Сага о Кларусе» (Klári/Klárus saga) приписывается другому епископу — Йоуну Хатльдоурссону из Скаульхольта, и также считается переводом с латыни, но латинский оригинал не обнаружен. И в заключение можно назвать «Саги о британцах» (Breta sögur)и «Сагу о троянцах» (Trójumannasaga); и то, и другое — перевод с латыни.
Об этих переводных сагах написано немало, но только зарубежными учёными (2), в основном немецкими и французскими, так как эти саги часто являются ценными источниками о средневековых текстах других европейских народов. Их ценность состоит в том, что они проливают свет на свои первоисточники — произведения, которые в других местах оказались искажены, а порой и утрачены. В остальном на них обращают внимание только в связи с их разлагающим влиянием на исландскую литературную традицию, о чём я скажу ниже.
Во-вторых, существуют рыцарские саги, сочинённые в самой Исландии; самые старшие из них датируются концом XIII века, а всего с дореформационного периода сохранилось около 30 таких саг. Иногда их называют «лживыми сагами» (lygisögur), чтобы отличать от переводных саг. Это название неудачно, т.к. содержит в себе негативную оценку, но одно время оно было в ходу, особенно у зарубежных учёных. Густаф Седершёльд, один из первых инициаторов научного издания оригинальных рыцарских саг (3), придумал для них название «саги о древних временах южных краёв» (fornsögur suðrlanda), но оно не прижилось. Широко используется также немецкое наименование „Märchensagas”, особенно в последние годы. Однако весьма часто между сагами этого типа и переводными сагами не делается никаких различий. Я считаю, что относить эти два типа саг к одной и той же категории неправомерно. Хотя переводы вне сомнения влияли на соответствующую культурную среду, они не возникали из этой среды таким же образом, как оригинальные произведения, каким бы сильным ни было зарубежное влияние. Для сравнения: изучать влияние переводов Габриеля Гарсиа Маркеса или Сервантеса, сделанных Гвюдбергом Бергссоном, не только на самого Гвюдберга, но и на всех современных исландских писателей — полезное занятие, но было бы довольно странно рассматривать «Сто лет одиночества» или «Дон Кихота» как современные исландские романы или творчество самого Гвюдберга Бергссона как испанскую литературу. А ведь подобное часто делается в отношении рыцарских саг: многие не считают рыцарские саги — не только переводные, но и оригинальные — настоящими исландскими сагами. (4). Однако исландские рыцарские саги, пусть даже в той или иной степени основанные на зарубежном материале, всё же были сочинены исландцами, в Исландии и для исландцев. То есть, они являются исландскими сагами.
Я не погрешу против истины, сказав, что популярность этих саг в минувшие века была велика: многие из них, например, «Сага о Бэринге» (Bærings saga), «Сага о Ярлманне и Херманне» (Jarlmanns saga ok Hermanns), «Сага о Магусе» (Magús saga), «Сага о Сигргарде Доблестном» (Sigrgarðs saga frækna), «Сага о Сигурде Молчаливом» (Sigurðar saga þögla) и «Сага о Вильхьяльме Мошне» (Vilhjálms saga sjóðs), сохранились в более 50 рукописей, а одна, «Сага о Нитиде» (Nítíða saga) — в более 70, то есть, она без сомнения является самой популярной сагой. Однако она оставалась неизданной, пока Агнете Лот (Agnete Loth)не включила её в сборник „Late Medieval Icelandic Romances“(5) в 1965 году.
Тем не менее, у литературоведов рыцарские саги не пользовались большой популярностью. Факты таковы, что в основных обзорных работах по истории литературы они почти не упоминаются.
Например, в труде «Литература Норвегии и Исландии до конца Средних веков» („Norges og Islands litteratur inntil utgangen av middelaldrern“)(6) Фредрика Поске (Fredrik Paaske) об оригинальных рыцарских сагах нет ни слова, это же относится к главе „Den Høviske Litteratur” (Куртуазная литература) Торкиля Дамсгора Ольсена (Thorkild Damsgaard Olsen) в книге «Повествовательное искусство Скандинавии» («Norrøn fortællekunst»). (7). В своей объёмной истории литературы, насчитывающей более 1700 страниц, Финн Йоунссон посвящает оригинальным рыцарским сагам от силы 20 страниц. (8). Там он пересказывает сюжеты некоторых из них и обращает внимание на пару-тройку интересных мотивов. Кое-где Финн предпринимает своеобразную оценку саг; например, о «Саге о Бэринге», любопытной во многих отношениях, он говорит следующее: «Som helhed er sagaen lidet interessant og æmnet meget almindeligt“ («В целом сага малоинтересна, и содержание её банально»). (9)
То же самое можно сказать об „Altnordische Litteraturgeschichte“ Яна де Фриса — двухтомном труде, насчитывающем в общей сложности 900 страниц: оригинальным рыцарским сагам в ней посвящена одна глава объёмом всего в 5 страниц, и в ней приводятся названия всего 12 саг. (10)
История литературы Стефауна Эйнарссона в исландском издании насчитывает ок. 500 страниц; из них 10 страниц посвящены всем рыцарским сагам, как переводным, так и оригинальным. (11)
В книге Сигурда Нордаля „Sagalitteraturen“, вышедшей в серии „Nordisk kultur“, оригинальным рыцарским сагам посвящена лишь пара строк. Однако эти строки очень хорошо иллюстрируют мнение учёных об этом типе саг — мнение, которое уже успело превратиться в своего рода кредо и постоянно повторяется без существенных изменений. Нордаль пишет:
«Эти саги по большей части — неоригинальные и убогие тексты, хотя в них, помимо явных заимствований из существовавших переводов, есть разнообразные бродячие мотивы и отдельные остроумные выдумки. В общем и целом им присущи те же недостатки, что и поздним «сагам о древних временах», но кроме них и другие, например, искусственный и небрежный язык, сентиментальность, вычурность в описаниях. Самая старшая и самая лучшая из этих саг — «Сага о (ярле) Магусе» („(Bragða) Magús saga (jarls)“) — существует в старшем и младшем (более длинном и переделанном) вариантах; о старшем неясно, является ли он норвежским или исландским. Перечислить же все эти саги здесь не представляется возможным. Многие из них без сомнения датируются XIV веком, и ещё много веков спустя саги в подобном духе продолжали создаваться». (12)
Часто исследователи делают вид, будто традиция создания саг в Исландии прекратилась в эпоху Реформации, — хотя, как совершенно верно говорит Нордаль, рыцарские саги продолжали создаваться ещё на протяжении многих веков. Причём это довольно большая группа саг. Они подобны неумытым детям Евы из исландской народной легенды: их существование замалчивается. Из веков после Реформации до нас дошло около двух сотен таких саг. О них известно мало, так как напечатаны были лишь немногие из них, да и то лишь в лубочных изданиях XIX и первых десятилетий XX веков. (13). Большинство из них так и лежит непрочитанное и неизученное, в отделе рукописей в Центральной библиотеке Исландии, а может быть, также и в областных и личных библиотеках, или даже в ящиках на чердаках у частных лиц. Некоторые из этих саг — переводы датских, немецких, а в отдельных случаях и голландских «народных книг», которые недавно исследовал Хюберт Сеелов. (14). Кроме того, некоторые из таких саг представляют собой пересказы саксонских текстов (15) или других средневековых повествований. (16). Но подавляющее их большинство, более сотни саг — без сомнения, творчество исландцев.
Это деление саг на средневековые и относящиеся к более позднему периоду вряд ли основано на веских основаниях. Мне представляется, что оно, скорее, порождено культом Средних веков, характерным для многих учёных XIX века и вызвавшим к жизни, в т.ч., предрассудки против бумажных списков саг, которые считались по определению лишёнными текстологической ценности. (17). А саги, никогда не записанные на пергаменте, считались лишёнными вообще какой бы то ни было ценности.
Но отношение к поздним рыцарским сагам всё же — только часть большого целого, т.е., концепции развития исландской саговой традиции. Нордаль (и другие) исходили из того, что саговая традиция достигла расцвета в XIII веке, сперва в трудах Снорри (18), а затем в «Саге о Ньяле». А всё остальное помещали где-нибудь снизу по обеим сторонам этой высшей точки. Ключом к истории исландской литературе была «борьба между простонародным вкусом и материалом саги — и требовательностью переписчиков саг». (19). Нордаль делит письменную фиксацию саг на пять стадий, в той ли иной степени на основе их возраста, насколько его возможно определить по интертекстуальным связям, но однако также (а возможно, в первую очередь) на основе их степени литературного развития, как он это называет. (20). Пятая стадия, по Нордалю — это упадок. Нордаль пишет, что никогда «не было существенных разногласий в том, какие саги отнести к периоду упадка в XIV веке, по причине влияний рыцарских саг и саг о древних временах, которым они подверглись, а также в силу вкусов и интересов их авторов». (21)
То есть, «плохие» саги об исландцах — это саги, написанные в период упадка; то, что они написаны именно в период упадка, очевидно, так как они явно подверглись влиянию рыцарских саг и саг о древних временах; следовательно, они плохие.
Точно так же «лучшие» саги о древних временах хороши именно тем, что больше других похожи по тематике и стилю на саги об исландцах; а те немногие рыцарские саги, которые удостоились похвалы, например, «Сага о Сигурде Ноге» (Sigurðs saga fóts) не сами по себе удачнее других или лучше рассказаны, а просто больше похожи на саги о древних временах. «Сага о Сигурде Ноге», которую Кнут Лиестёль (Knut Liestøl) назвал ”millom dei beste i sitt slag” (одной из лучших в своём роде) (22) настолько похожа на саги о древних временах, что её не относят к этой группе исключительно из-за того, что её место действия — за пределами Скандинавии. Стоит заметить, что саги, избежавшие однозначной негативной оценки — это, как ни странно, именно саги о героях, носящих исконно исландские имена, например, Вильхьяльм и Сигурд.
Ясно, что в основе такого подхода к истории исландской литературы лежат отнюдь не только эстетические предпосылки. Вряд ли сейчас нужно в который раз вспоминать, что пристальное внимание к «сагам об исландцах» в своё время имело политическое значение, и что взгляды Нордаля и других следует рассматривать в контексте борьбы исландцев за независимость. Расцвет саговой традиции был в эпоху народовластия, с её завершением пришёл упадок литературы, а с борьбой за независимость пришло возрождение. Саги типа рыцарских не вписывались в желаемую картину истории исландской культуры. История литературы и политическая история страны должны были быть едины, и рыцарские саги, наряду с голодом, вшивостью и датским владычеством, следовало забыть.
Но отнюдь не для одних лишь исландских учёных ореол «саг об исландцах» затмевал всё остальное. Интересно, что было на уме, например, у такого человека, как В.П.Кер (W.P.Ker), который в конце XIX века заявил, что «саги об исландцах» — не только вершина исландской литературы, но и средневековой литературы вообще. Взгляд Кера на рыцарские саги был столь же бескомпромиссным; он говорил, что они — „among the dreariest things evermade by human fancy“ (в числе самых кошмарных вещей, когда-либо порождённых человеческим воображением) (23). Едва ли Кер заявлял такое в силу чисто патриотических причин.
Подобные оценки — прежде всего эстетические. Но на чём основаны такие мнения? Как мы можем говорить, что одна сага лучше другой, или что один вид литературы лучше другого? В конечном итоге ответ будет: «А нам так кажется!» — но почему нам кажется именно так?
На мой взгляд, Кер сам в той или иной степени отвечает на этот вопрос; во всяком случае, в отношении зарубежных учёных. Сразу после процитированных мною слов он пишет:
«Обычно форма саг не содержит привычных для средних веков ограничений взгляда. Они сразу воспринимаются современными читателями без дополнительных введений и без поправок на старомодность, потому что в сущности это форма, знакомая современным читателям по современным рассказам; а в особенности, потому что язык у них безыскусный и идиоматичный, а никоим образом не «причудливый», и потому что разговоры в них похожи на беседы живых людей». (24)
То есть, «саги об исландцах» лучше других видов средневековой литературы, потому что они больше похожи на современные романы. Я полагаю, что сходство «саг об исландцах» с современными романами имеет большое значение. Это касается в основном прославленной «объективности» «саг об исландцах», в точности совпавшей со взглядами многих литературоведов в первые десятилетия XX века о том, что писатель должен прежде всего не «рассказывать о чём-либо», а «показывать». (25). Но также за себя говорит тот факт, что «саги об исландцах» читаются легче, чем, например «Беовульф» или «Роман о розе», тем более, когда они уже выпущены издательством „Penguin“.
Также не надо забывать, что за пределами Скандинавии большинство «первооткрывателей» исландской литературы в XIX веке имело классическое образование.
Многие английские гуманисты XVIII и XIX веков стали поклонниками Исландии. Один из них, Уолтер Сэведж Ландор, описывает свой восторг в письме к поэту Роберту Саути в 1811 г., в частности, он говорит:
«Римляне — самый антиживописный и антипоэтичный народ во вселенной. О них не написано и никогда не будет написано ни одного хорошего стихотворения. А Север открывает для гения широкий простор. Что за люди были исландцы! Что за божественные поэты! (…) Никакие оды, кроме Пиндара, не достигают таких вершин. У меня под рукой, — правда, только в переводе из «Северных древностей» Малле, — ода Регнара Лодброга. [т.е., Krákumál]… Что за гадкий жаргон этот французский язык! „Nous nous sommes battu a coups d´epées“! [т.е., «Höggvum vér með hjörvi» — «рубили мы мечами…»]. (26). Там есть одно место, которым я восхищаюсь. «Ах, если б мои сыновья знали, как страдает их отец… ибо я дал моим детям мать, от которой они унаследовали доблестное сердце» [из строфы 26]. Лишь немногие поэты могли бы выразить это естественное и благородное чувство». (27)
Разумеется, здесь речь идёт о поэзии, а не о сагах о древних временах, но слова Ландора хорошо отражают перемену, произошедшую со многими из этих первых скандинавистов.
В XVIII и XIX веке многие европейцы устали от чересчур изысканного общества, и им казалось, что в сагах они обретут истинное, изначальное — человека, не испорченного европейской культурой, «прекрасного дикаря». Не удивительно, что таким людям вовсе не хотелось обнаружить в Исландии большое количество саг романского происхождения.
Пресловутый лапидарный стиль саг, вероятно, больше всего по нраву современным читателям. Как они могли сказать так много в столь немногих словах? ”Replikerna kan falla med ödesmättad tyngd och skärpa” (Реплики могут произноситься с многозначительной весомостью и остротой), сказал Петер Халлберг (28), но можно задуматься: а не привнесена ли эта «весомость и острота» частично самим читателем? Это напоминает человека на сборище, который говорит мало и держится замкнуто; всё, что скажет такой человек, может показаться многозначительным; но при более тесном знакомстве на месте ожидаемой глубины нередко обнаруживается поверхностность.
Этот скупой стиль «саг об исландцах» также хорошо иллюстрировал, а также в значительной степени формировал идею о немногословном и упорном викинге, без трепета встречающем ранения и смерть, верящем лишь в свою силу, эдаком средневековом Клинте Иствуде. Указывалось также и на сходство стиля «саг об исландцах» с т.н. стилем «крутого замеса», который считается характерным для Э.Хемингуэя и других писателей того поколения, которое Гертруда Стайн назвала «потерянным». Предпринимались даже попытки провести параллели между оторванностью от корней, характерной для представителей этого поколения, и силами, господствовавшими в Исландии в эпоху Стурлунгов. (29). Хотя это, возможно, и сомнительно, всё же можно сказать, что у многих иностранцев, воспитанных на романах Хемингуэя и других подобных авторов, «саги об исландцах» встретили более живой отклик, чем у кого-нибудь иного. Но это, очевидно применимо только к иностранцам; исландец вряд ли полюбит саги только из-за того, что они похожи на романы Хемингуэя; впрочем, кто знает…
Хотя нет, что касается исландцев, — точнее, современных исландцев, так как у их предков явно был другой вкус, — то, по-моему, здесь ответ прост: исландцы больше интересуются собой, чем другими, и саги, действие которых происходит в Исландии, саги про исландцев, всегда вызовут у народа больший отклик, чем истории о каких-то людях в дальних странах.
Часто обращают внимание на то, как в «сагах об исландцах» редки скопления прилагательных. Например, там не говорится: «Он взял свой острый меч», а говорится: «Он взял свой меч. Он был острым». (30). Влияние этого заметно по сей день: «саги об исландцах» до сих пор в большой степени являются мерилом хорошего литературного слога. По-моему, едва ли какие другие книги, за исключением Библии и Корана, оказали такое огромное влияние на литературный язык отдельно взятого народа, как саги — на исландский язык. Например, специфически исландской чертой считается избегание прилагательных и даже существительных. Очевидно, считается, что древние исландцы не описывали качества предмета и не называли предмет, они просто действовали.
Забавы ради можно подумать, каким было бы наше представление о древних исландцах, а также современный исландский язык, если бы до нас дошли одни лишь висы в дроттквете.
Противоположность этому чистому кристальному стилю «саг об исландцах» — стиль рыцарских саг, считающийся искусственным, сентиментальным, вычурным. Здесь типично мнение американского литературоведа Ли М.Холландера, который пишет:
«Тот, кто только что прочитал исландские родовые саги, расстроится, когда посмотрит какую-нибудь из рыцарских саг. Это всё равно, что войти с улицы, со свежего живительного воздуха, в душную и затхлую атмосферу будуара». (31)
Стиль большинства оригинальных рыцарских саг на самом деле не является т.н. куртуазным стилем, который считается характерным для переводных саг. Однако в оригинальных рыцарских сагах многие ожидают найти совершенно определённые стилистические черты, а когда их там не находят, то считается, что за это надо благодарить мощную отечественную саговую традицию. Также говорят, что самые ранние оригинальные рыцарские саги — более исландские, чем поздние, и как мы уже видели, подтверждением этого считается «Сага о ярле Магусе». «Сага о Магусе» сохранилась в двух вариантах; считается, что первый возник ок. 1300 г., а второй на 50 лет позже. Хотя от XIV века до нас дошёл один манускрипт варианта, считающегося более ранним, мне кажется, что датировка вариантов основана главным образом на том, что стиль более раннего варианта похож на стиль «саг об исландцах», и именно поэтому он и датируется 1300м годом. А дата 1350 получилась из-за того, что к тому времени вкусы должны были измениться, и более длинный, более многословный вариант как раз больше соответствует этим новым вкусам.
Мои друзья-исландцы говорят, что, хотя стиль рыцарских саг, возможно, и интересный, он какой-то неисландский, в нём всегда присутствует эдакий зарубежный колорит. Но возможно, это представление исландцев о том, что является сугубо исландским, а что нет, сложилось на уроках родного языка в школе, где их учили, что стиль «саг об исландцах» — как раз исконно исландский, а всё остальное — нет? В «Антологии исландской литературы», которая была призвана представить или создать своего рода „great tradition“ (великую традицию) в исландской литературе и по крайней мере какое-то время использовалась в качестве школьного учебного пособия, помещены только два отрывка из оригинальных рыцарских саг. Это глава как раз из раннего варианта «Саги о Магусе»и крошечный фрагмент из «Саги о Конраде императорском сыне» (Konráðs saga Keisarasons), которая также существует в двух вариантах, и также считается одной из лучших и старейших рыцарских саг на основании того, что у неё очень исландский стиль. (32). С другой стороны, боюсь, что если подвергнуть рассмотрению всё написанное в Исландии (в прозе) с 1200 по 1750 гг., то бОльшая часть этого материала окажется не такой «исландской», как образцы, помещённые в «Антологии». Но, как бы то ни было, можно сказать, что исландцы и иностранцы сообща создали шаблон, который всё ещё «работает»: с одной стороны — исконные, древние, чистые, германские «саги об исландцах», с другой — поздние, зарубежные и вычурные рыцарские саги.
Однако у нас до сих пор нет ответа на один простой вопрос: как могли исландцы, народ, достигший вершин средневекового повествовательного искусства, вдруг впасть в такую безвкусицу?
Об этом рассуждает американская научная сотрудница Маргарет Шлаух (Margaret Schlauch) в первой главе своей книги „Romance in Iceland“ (Роман в Исландии» (Лондон, 1934). Шлаух одной из первых обратила внимание на оригинальные рыцарские саги, и её книга во многих отношениях является лучшим трудом о них. Тем не менее, она не сомневается в превосходстве «саг об исландцах», а «лживые саги» аттестует как „lamentably inferior to the older type of narrative“ (прискорбно уступающие повествованию старого типа). Затем она говорит:
«Многие авторы думали над этой удивительной переменой в литературных вкусах. Это как если бы в современных реалистических романах о современной американской цивилизации вдруг появились в качестве абсолютно достоверных персонажей драконы, инкубы, тролли и вампиры. Такое же впечатление несоответствия создаётся, если перевести взгляд со строгой простоты «Саги о людях из Лаксдаля» на фантасмагорию типа «Саги о Гиббоне и Греге» (Gibbons saga og Gregu). Трудно поверить, что одна и та же нация создала и то, и другое — и явно восхищалась и тем, и другим — за сравнительно короткий временной период». (33)
Как и Кер, Шлаух ставит «саги об исландцах» в один ряд с реалистическими романами. Однако примечательно, что вещи, в 1930х годах казавшиеся Шлаух невероятными, то есть, наличие сверхъестественных явлений в серьёзном романе о современном обществе, в наши дни считаются в художественной прозе сами собой разумеющимися.
Однако мы так и не ответили на наш вопрос.
Весьма популярным всегда было одно объяснение, которое можно назвать «теорией отказа способности критически осмысливать реальность» (dómgreindar-lömunar-kenning). Стефаун Эйнарссон формулирует её таким образом:
«Викинги, прежде странствовавшие по всему свету, теперь удалились на покой в свои землянки, и, став заядлыми домоседами, были вынуждены довольствоваться грёзами. Они стали более охочими до рассказов о великих событиях в далёких странах, но способность критически осмысливать реальность у них отказала, и они позволяли своему воображению свободно играть с отрывками, фрагментами и темами, которые прибили к их берегам волны зарубежных повестей. Хорошей литературы на этом романтическом материале они не создали, но сохранили интерес к чтению и созданию книг, — а заодно и свой рассудок, сбежав от суровой действительности в мир желаний и грёз». (34)
Здесь интересны два момента: с одной стороны, зарубежные истории оказали парализующее воздействие на способность исландцев критически осмысливать реальность и тем самым, возможно, исказили их литературу, — но наряду с этим они помогли исландцам забыть, как им плохо живётся; ни дать, ни взять, настоящий «опиум для народа»!
То же говорит Ян де Фрис:
«В ночной темноте, накрывшей Исландию, единственным утешением для крестьянина в безутешном однообразии его бытия было чтение таких детских фантазий, в которых ему рассказывали басни о самых немыслимых приключениях, а описание дворцов, отделанных золотом и драгоценными камнями, оружия и нарядов давало ему хоть на миг забыть о своей нищете». (35)
Эта теория до сих пор в ходу, хотя сейчас отношение к подобным сагам стало, возможно, чуть более толерантным. Например, в недавно вышедшей книге Йоунаса Кристьянссона „Eddas and Sagas“ можно прочитать следующее:
«В наше время эти доморощенные рассказы о рыцарях мало ценятся. Они проигрывают в сравнении с другими произведениями и находятся в тени классических саг. Тем не менее, у них есть свои достоинства, и они заслуживают бОльшего уважения и изучения. Нити их повествования часто выводят нас в большой мир, а сами эти саги — главный вклад позднесредневековых исландцев в прозаическую литературу. Они восхищали многие поколения, как в своём повседневном прозаическом одеянии, так и в воскресном наряде — в форме рим — народной литературе, действительно принадлежавшей народу. Для живших в нищете исландцев они представляли далёкие миры грёз, где царило наслаждение и изобилие». (36)
Как я уже упоминал, одна из причин, по которой рыцарские саги, особенно поздние, оказались «за бортом», был своеобразный культ Средневековья, который, судя по всему, господствует до сих пор.
Представления о превосходстве «саг об исландцах» и, соответственно, некачественности рыцарских саг, были так сильны среди исландцев (которые обычно действуют весьма решительно, когда требуется доказать, что они чего-нибудь да стоят), что они не заметили великих свершений своих предков в одном из важнейших типов средневековой словесности — рыцарской литературе. Многие из ранних рыцарских саг — настоящие жемчужины; они хорошо скомпонованы и написаны великолепным слогом. Я не сомневаюсь, что, даже если бы «саги об исландцах» не дошли до нас или никогда не были бы записаны, исландцам всё равно было бы, чем гордиться в литературном наследии своих предков.
За рубежом в последнее время сильно возрос интерес к «народной» культуре, в т.ч. к т.н. «массовой» литературе („Trivialliteratur“). Наиболее хорошо изучен в этом отношении период между Возрождением и индустриализацией, т.н. «раннее Новое время». В Исландии граница между старым и новым временем обычно проводится по эпохе Реформации, но мне представляется, что на самом деле Реформация мало что изменила в повседневной жизни исландцев. Здесь полностью отсутствовало градообразование, характерное для Западной Европы тех лет, а индустриализация, оказавшая ощутимое влияние на западную культуру, едва ли наличествовала до двадцатого века. Исландское общество было если не в прямом смысле средневековым, то, по крайней мере, доиндсутриальным до наших дней. Поэтому неудивительно, что литературный жанр, характерный для Европы до индустриализации, продержался здесь дольше, чем в других странах. Рыцарские саги в Исландии записывались и читались на протяжении добрых 700 лет, а стало быть, являются нашим важнейшим источником по исландской народной культуре. Следовательно, пора бы рассмотреть эти саги, особенно поздние. Их можно было бы изучить с разных сторон. Очевидно, что эти саги в той или иной степени имеют зарубежные корни, — но в какой именно степени? Как они связаны с ранними рыцарскими сагами и сагами о древних временах? Как развивалась традиция написания рыцарских саг за этот долгий период? Также их необходимо сравнить с народными книгами соседних стран той же эпохи. Но важнее всего, без сомнения, изучить роль этих саг в самой Исландии: кто читал их и почему?
Не пора ли прервать это великое молчание?
© Ольга Маркелова, перевод с исландского
Источник: Skálskaparmál I, Reykjavík 1990.
(1) Stefán Einarsson; Íslenzk bókmenntasaga 874–1960; Reykjavík 1961: bls. 205.
(2) Исключение составляет Аульврун Гюннлёйгсдоуттир (Álfrún Gunnlaugsdóttir), но её главный труд в этой области, докторская диссертация „Tristán en el Norte“, вряд ли может считаться вкладом в историю исландской литературы, так как написана на языке, которым владеют лишь очень немногие исландцы.
(3) Gustaf Cederschiöld, Fornsögur suðrlanda. Magus saga jarls, Konráðs saga; Bærings saga, Flovents saga. Med inledning. Lund; 1884.
(4) Вина в этом отчасти лежит на указателях мотивов и подобн., подчёркивавших мысль, что рыцарские саги по сути своей — зарубежные, независимо от того, переводные они или оригинальные. Любопытно, что к народным сказкам (þjóðsögur) никто не подходит с такой меркой: они считаются исконно исландскими, хотя содержат большинство тех же мотивов, что встречаются в рыцарских сагах, и часто явно основаны на европейских письменных источниках.
(5) Nitida saga; Late medieval Icelandic Romances V, Editiones Arnamagnæana Series B, vol. 24 (Köbenhavn; 1965); bls. 3–37.
(6) Fredrik Paaske; Norges og Islands litteratur inntil utgangen av middelalderen. Oslo; 1924; второе издание, переписанное Анне Хольтсмарк (Anne Holtsmark) — 1957.
(7) Thorkil Damsgaard Olsen, „Den Høviske litteratur”, Norrøn fortællekunst; Kapitler af den norskíslandske middelalderlitteraturs historie,udg. af Hans Bekker-Nielsen; Thorkil Damgaard Olsen, Ole Widding, København, 1965, ss. 92–117, 163–166.
(8) Finnur Jónsson, Den oldnorske og oldislandske Litteraturs Historie III; København, 1924, ss. 102–125.
(9) Finnur Jónsson, 1924, s. 104.
(10) Jan de Vries, Altnordische Literaturgeschichte II, Berlin, 1967, ss. 534–539.
(11) Stefán Einarsson, 1961, bls. 201–210.
(12) Sigurður Nordal; Sagalitteraturen, Nordisk kultur 8b (1953), цитируется в переводе Ауртни Бьёрнссона по изданию: Um íslenzkar fornsögur, Reykjavík, 1968, bls. 167.
(13) В лубочных изданиях рубежа XVIII–XIX веков вышли следующие саги: Sagan af Ambáles kongi (Reykjavík, 1912), Sagan af Andra Jarli, helga hinum prúða og Högna Hjarandasyni (Reykjavík, 1895); sagan af Ásmundi víkingi hinum írska (Reykjavík, 1866), Sagan af Faustusi og Ermenu (Gimli, Manitoba, 1892); Sagan af hálfdáni Barkasyni (Reykjavík, 1889); Sagan af Héðni og Hlöðvi (Reykjavík, 1978); Sagan af Hinriki heilráða (Bessastöðum, 1908); Sagan af Huld drottningu hinni ríku (длинная версия) (Reykjavík, 1909); Sagan af Huld hinni miklu og fjölkunnugu trölldrottningu (короткая версия) (Akureyri, 1911); Sagan af Kára Kárasyni (Reykjavík, 1886); Ketlerusar saga keisaraefnis (Reykjavík, 1905); Sagan af marsilíus og Rósamundu (Reykjavík, 1885), Sagan af Marteini málara (Reykjavík, 1880); Sagan af ikulási konungi leikara (Winnipeg, 1889; Reykjavík, 1812); Sagan af Parmes loðinbirni (Reykjavík, 1884; Gimli, Manitoba, 1910; Vestmannaeyjum, 1943); Sagan af Starkarði stórvirkssyni (Winnipeg, 1911); Sagan af Vígkæni kúahirði (Reykjavík, 1886); Sagan af Villifer frækna (Reykjavík, 1885).
(14) Hubert Seelow, Die isländischen Übersetzungen der deutschen Volksbücher, Reykjavík, 1989.
(15) См. Rosemary Power, „Saxo in Iceland“, Gripla VI (1984), bls. 241–258.
(16) Например. Можно назвать «Сагу о Гризельде» (Gríseldis saga) или «Сагу о Титосе и Гиссипосе» (Títos saga og Gissipos), восходящие к Боккаччо, или «Сагу об Аргенисе» (Argenis saga) — перевод «романа с ключом» «Аргенис», написанного по-латыни британским гуманистом Джоном Беркли (John Barclay) (первое издание — 1621 г.).
(17) См., напр.Foster W.Blaisdell, „The Value of the Valueless: A Problem in Editing medieval Texts“; Scandinavian Studies 39 (1967); pp. 40–46.
(18) Ср. Sigurður Nordal, Formáli að Egils sögu, Íslenzk fornrit II, Reykjavík, 1933, bls. lxiii, где он, в т.ч., говорит: «В трудах Снорри саговая традиция достигает полной гармонии науки и искусства интересно рассказывать в рамках исторического мышления».
(19) Sigurður Nordal, 1933, bls. lxiii; ср. Árni Sigurjónsson, „Um hugmyndafræði Sigurðar Nordal“; Tímarit Máls og menningar 45. Árg. 1. Hefti (1984), bls. 50: «Одно из распространённых мнений, большую роль в формировании которого сыграл Сигурд Нордаль, таково, что в культуре должно было равновесие между зарубежными и отечественными факторами».
(20) Sigurður Nordal, 1968, bls. 114.
(21) Sigurður Nordal, 1968, bls. 110.
(22) Knut Liestøl, ”det litterære grunnlaget for Sigurðar saga fóts og Ásmundar Húnakóngs”, Festskrift til Halvdan Koht på sekstiårsdagen 7de Juli 1933 (Oslo 1933), s. 154, см. также Saga og folkeminne (Oslo, 1941), s. 53.
(23) W.P.Ker, Epic and Romance, London, 1908, p. 282. Первое издание — 1896 г.
(24) W.P.Ker, 1908, р. 183.
(25) См.: Wayne C.Booth, The Rhetoric of Fiction; Chicago, 1961.
(26) Книга Малле „Monumens de la mythologie et de la poésie des Celtes et particuliérement des anciens scandinaves“ являлась переводом на французский язык различных эддических песней и под., была издана в Копенгагене в 1856 году. В 1770 году она была переведена на английский язык английским епископом Томасом Перси (Thomas Percy). Судя по всему, сначала Ландор цитирует французский вариант, а затем перевод Перси.
(27) Здесь приводится по: E.V:Gordon, Introduction to Old Norse, Oxford, 1962, p. lxxii.
(28) Peter Hallberg, Den isländska sagan, Stockholm, 1964, s. 66.
(29) См., напр. Peter Hallberg, 1964, ss. 71–72.
(30) Эти примеры взяты из книги Andreas Heusler, Germanentum: Von Leben- und Formgefühl der alten Germanen, Heidelberg, 1934, s. 136.
(31) Lee M.Hollander, рецензия на издание Foster W.Blaisdell´ом «Саги об Эреке» ( Erex saga), Modern Language Notes 83 (1968), p. 780.
(32) Отрывок из «Саги о Магусе» помещён на стр. 254–258, а из «Саги о Конраде» — на стр. 258–259.
(33) Margaret Schlauch, Romance in Iceland, London, 1934, p. 10.
(34) Stefán Einarsson, 1961, bls. 210.
(35) Jan de Vries, 1967, s. 539.
(36) Jónas Kristjánsson, Eddas and Sagas: Iceland´s Medieval Literature, Reykjavík, 1988, pp. 338–339.