Л. С. Ермолаева

Семантическое и формальное варьирование в морфологии и его роль в развитии морфологических категорий германских языков*

1. Дискуссионность критериев установления отношений вариативности и оппозитивности и вытекающие отсюда разногласия при описании развития морфологических категорий. Среди различных направлений изучения вариативности как онтологического свойства языковой системы [1–8] особая роль принадлежит динамическому аспекту, вскрывающему роль данного явления в становлении, развитии, разрушении единиц различных уровней языка, в формировании его частных систем и категорий, в осуществлении межуровневых сдвигов, типологических преобразований в системе языка. Не будет преувеличением утверждение, что распределение некоего мыслительного содержания между единицами языка, соотношение категориальной и некатегориальной семантики этих единиц, принцип, лежащий в основе сбалансированности отношений оппозитивности и вариативности в системе и структуре языка, — все это определяет типологическую характеристику каждого конкретного языка на определенном историческом этапе его развития. Отсюда следует вывод о необходимости онтологически надежных критериев установления отношений вариативности и оппозитивности в системе языка.

Критерии отграничения отношений вариативности от отношений оппозитивности остаются, однако, спорными. В частности, существует целый ряд расхождений по этому вопросу между различными фонологическими школами (ср., например, концепции Трубецкого, Московской и Ленинградской школ). В связи с тем, что во многих грамматических исследованиях последних десятилетий широко использовалась теория фонологических оппозиций Трубецкого (см. об этом [9, с. 42 и сл.]), назрела необходимость рассмотрения критериев установления отношений оппозитивности и вариативности в грамматике, в частности в морфологии, тем более что по целому ряду вопросов относительно статуса той или иной словоформы среди лингвистов нет единства мнений. Рассмотрим некоторые примеры.

Осуществление оппозитивного подхода уже на начальном этапе анализа приводит исследователя к установлению оппозитивных отношений между формами флективного ирреалиса и кондиционалиса в германских языках (например, нем.: käme и würde kommen «пришел бы»). Лишь после этого решается вопрос о статусе кондиционалиса: новая временна́я форма сослагательного наклонения или же новое наклонение. При другом подходе, осуществляя синтагматическую идентификацию словоформы, 497 приходим к выводу о неидентичности статуса «кондиционалиса» в различных языках: аналитическая словоформа в западногерманских языках и синтаксическая конструкция в скандинавских языках (например, шведск.: skulle, ville komma). Следующий этап анализа — парадигматическая идентификация словоформы, осуществляемая уже только в отношении западногерманского кондиционалиса и флективного ирреалиса, приводит к выводу о наличии отношений вариативности между этими формами [9, с. 77–78]. (Определение семантических и формальных вариантов словоформы см. ниже).

Другой пример. Остается дискуссионным вопрос о наличии морфологического императива в современном английском языке. Если исходить из факта употребления формы типа help «помоги» в побудительных структурах (Help me, please «Помоги мне, пожалуйста»), не принимая тезиса об автономности единиц морфологического уровня и их семантики, остается признать наличие в современном английском языке специальной формы императива, омонимичной индикативу. Исходя же из тезиса об автономности уровней языковой системы и их единиц, следует признать становление в английском языке XVII в. синкретической формы реалиса, одним из семантических вариантов которой является значение побудительности [10, с. 253].

Остается спорной и трактовка таких случаев, когда в определенной синтаксической структуре допускается употребление различных глагольных форм без изменения смысла предложения. Ср. нем.: Er sagt, das er krank sei (ist) «Он говорит, что он болен». Согласно одной точке зрения, здесь, т. е. в слабой позиции, имеет место нейтрализация противопоставления между формами sei/ist, иными словами, появляются морфологические варианты [4, с. 50–51]. Согласно другой точке зрения, здесь имеет место варьирование синтаксической структуры косвенной речи путем чередования в ней словоформ — противочленов оппозиции [11, с. 60–62].

Число таких примеров можно было бы увеличить. Во всех рассмотренных случаях установление отношений вариативности или оппозитивности весьма важно для адекватного описания процессов развития и современного состояния языка, так как соотношение явлений оппозитивности и вариативности исторически изменчиво: в процессе исторического развития языка имеет место преобразование отношений вариативности в отношения оппозитивности и наоборот.

2. О видах варьирования в морфологии. Единое определение «морфологического варианта» представляется едва ли возможным. Формальное, семантическое, категориально-лексемное, лексемное варьирование словоформы, а также морфологическое варьирование лексемы составляют перечень тех явлений, которые являются предметом рассмотрения в морфологии. Инвентарная единица морфологического уровня — словоформа, обладающая, в отличие от фонемы, как планом выражения, так и планом содержания, допускает двоякое варьирование, причем варьирование плана выражения и плана содержания словоформы осуществляется строго независимо друг от друга (в противном случае имело бы место отношение оппозитивности). Соответственно при переходе от фонологического анализа к анализу более сложных единиц языка усложняется и методика анализа с учетом их специфики, в частности отождествление семантических и формальных вариантов представляет собой две разные процедуры, каждая со своим конечным результатом.

К сожалению, семантическое варьирование в морфологии, особенно варьирование морфологических значимостей, пока что мало исследовано, и следует согласиться с В. Н. Ярцевой в том, что «введение понятия вариативности в плане содержания, а не только формального варьирования, может привести к новому освещению известных фактов» [12, с. 18].

Если семантическое варьирование словоформы основано на нетожде498 ственности ее смысла при тождестве формы, то формальное варьирование словоформы основано на нетождественности плана выражения (в рамках морфологического уровня) при тождестве плана содержания. Если семантические варианты (оттенки) словоформы всегда обусловлены контекстом и семантическое варьирование, следовательно, является обязательным, то формальное варьирование, напротив, имеет факультативный характер.

Роль формального варьирования в организации языковой системы столь значительна, что представляется возможным в связи с вышесказанным дополнить характеристику инвентарных единиц уровней языковой системы следующим признаком. Инвентарная единица какого-либо уровня языка должна допускать варьирование путем чередования в ней единиц низшего иерархического уровня. Этот признак обязателен не для каждой конкретной инвентарной единицы языка, а лишь для инвентарной единицы какого-либо уровня как таковой; например, морфема допускает варьирование путем чередования в ней фонем, следовательно, она может считаться инвентарной единицей особого уровня. Данный признак представляется более информативным, чем признак, формулируемый как «состоит из …» (например, морфема состоит из фонем и т. д.). Дело в том, что наряду с инвентарными единицами в каждом языке могут быть выделены еще и конструктивные единицы, которые «создаются по мере надобности в процессе речевой деятельности на базе инвентарных» (13, с. 162]. Если признак «состоит из фонем», одинаково приложим и к морфеме как инвентарной единице морфематического уровня, и к слогу как конструктивной единице фонетического же уровня, то признак «допускает варьирование путем чередования фонем» приложим лишь к морфеме, но не слогу, т. е. только к инвентарным, но не конструктивным единицам языка.

Формальное варьирование словоформы возникает вследствие чередования в ней единиц низших уровней: морфем (нем. Worte ~ Wörter «слова») или фонем (нем. spränge ~ sprünge «прыгал бы»). В свою очередь, чередование словоформ, как уже говорилось, является причиной варьирования единиц более высокого, синтаксического уровня — синтаксической формы.

Разграничение инвентарных и конструктивных единиц языка, как и сам факт учета наличия конструктивных единиц разных уровней, весьма важны для интерпретации процессов развития в языке, так как конструктивные единицы могут развиваться в инвентарные при соответствующих типологических сдвигах в структуре языка, например слог развивается в инвентарную единицу фонетического уровня (так называемые слоговые языки [14, с. 118 и сл.]), определенные словосочетания1 развиваются в аналитические словоформы. Как правило, этот процесс сопровождается преобразованием отношения семантического варьирования в оппозитивное отношение (см. об этом далее)2.

3. Методика установления отношений вариативности (семантической и формальной) и оппозитивности в морфологии. Л. В. Щерба видел в оттенке фонемы зародыш будущей фонемы [15, с. 17]. В настоящей статье предпринята попытка установления критериев, лежащих в основе разграничения отношений вариативности и отношений оппозитивности, 499 в соответствии с концепцией щербовской школы. Обращаясь к методике фонологического анализа, предложенной В. Б. Касевичем [14, с. 18–99] и основанной на общетеоретической и фонологической концепции Л. В. Щербы, можно наметить следующие основные этапы морфологического анализа: 1) синтагматическая идентификация словоформ; 2) парадигматическая идентификация словоформ (отождествление ее формальных и семантических вариантов); 3) оппозитивный анализ (установление морфологических категорий и входящих в их состав противочленов); 4) проверка онтологичности полученного описания путем применения установленных правил на практике.

Синтагматическая идентификация словоформы как основной единицы морфологического уровня осуществляется на основе двух принципов: семантического и функционального. Согласно этим принципам вычленяемая единица морфологического уровня отграничивается от других смежных с ней в речевой цепи (тексте) словоформ при наличии двух условий: 1) вычленяемая единица должна обладать некоторым цельным грамматическим значением; 2) внутри вычленяемой единицы морфологического уровня не должны проходить синтаксические и лексемные границы. Примеры: 1. Сочетание Abschied nehmen «прощаться» в немецком языке не может рассматриваться как одна словоформа, несмотря на то, что представляет собой лексическое и синтаксическое единство, так как данное сочетание не обладает какой-либо единой грамматической семантикой. Ср. сочетание hat gemacht «сделал», в котором значение прошедшего времени выражается совокупностью обоих компонентов. 2. Сочетание muss kommen «должен прийти» не может быть признано словоформой уже потому, что допускает лексическую и синтаксическую членимость. Ср. wird kommen «придет», представляющее собой, как и сочетание hat gemacht, единую словоформу, не допускающую синтаксической и лексической членимости.

Этих двух критериев достаточно для разграничения аналитических словоформ и конструктивных единиц. Наличие конкурирующих с аналитическими словоформами неморфологизованных сочетаний и сравнительная частотность их употребления на данном этапе анализа во внимание не принимаются; задача состоит в том, чтобы зарегистрировать все инвентарные единицы, представленные в тексте на данном этапе развития языка, а не в том, чтобы установить степень их продуктивности. Лишь в таком случае в рамках описываемой морфологической подсистемы рассматриваются и инновации, и архаизмы, что весьма важно для построения динамического описания.

Однако то, что дано нам в непосредственном восприятии при работе с текстом, представляет собой не единицу языка (в данном случае — словоформу), а лишь ее вариант (семантический и формальный). Поэтому исследователь должен стремиться к тому, чтобы зафиксировать на данном этапе как можно большее число вариантов (и семантических, и формальных), хотя это практически не всегда возможно. Л. В. Щерба говорил о необходимости «зарегистрировать по возможности все оттенки фонем, появляющиеся в данном языке, и дать посильное их описание» [15, с. 20]. О том, что оттенки одного грамматического значения, т. е. семантические варианты, вычленяются носителями языка, как правило, не изолированно, а допуская всевозможные пересечения, т. е. на основе зонного восприятия, свидетельствуют опыты, проведенные А. Шёнберг на материале категории императивности в русском и немецком языках [16, с. 11–14].

На втором этапе анализа выделенные морфологические отрезки текста (условно названные выше словоформами) испытываются на отношение вариативности. Надлежит установить: 1) не сводимы ли вычлененные отрезки к семантическим вариантам одной словоформы? 2) не сводимы ли те же отрезки к формальным вариантам одной словоформы? 500

Формальными вариантами словоформы будем считать конкурирующие между собой в идентичном контексте морфологические отрезки с одинаковой системной значимостью и одинаковой способностью к семантическому варьированию. Поскольку системная значимость словоформы может быть окончательно установлена лишь на третьем этапе анализа, будем оперировать на втором этапе термином «значение». Основанием для парадигматической идентификации семантических вариантов (оттенков) словоформы служит тождество выделенных на первом этапе анализа морфологических отрезков в плане выражения при контекстуальной обусловленности общего для них диапазона различий в плане содержания. Позднее, когда будут установлены системные значимости всех словоформ, будем разграничивать внутризначимостные и внезначимостные оттенки значения словоформы. Таким образом, отождествление семантических вариантов основано на единстве, тождестве формы, выступающей в разной дистрибуции, и имеет своим результатом установление категориального значения этой формы; отождествление же формальных вариантов основывается на единстве, тождестве содержания в условиях одинаковой дистрибуции и имеет своим результатом установление самостоятельной, парадигматической единицы плана выражения морфологического уровня, соотнесенной с определенным категориальным значением. Поэтому процедуры отождествления семантических и формальных вариантов словоформы взаимно предполагают друг друга, точно так же, как и установление отношений вариативности и оппозитивности (третий этап анализа) взаимно предполагают друг друга. Так, например, отождествляются различные оттенки настоящего, выражаемые единой формой презенса в немецком языке, или различные формальные варианты spränge ~ sprünge ~ würde springen «прыгал бы», выражающие нереальность действия. При этом обычно возникают трудности из-за неоднооднозначного соотношения формы и значения. Установление этих несоответствий является необходимым моментом второго этапа анализа и служит прологом к следующему этапу. Дело в том, что процедура отождествления оттенков с самого начала должна подчиняться принципу системности, т. е. необходимо учитывать, что, наряду со значением какой-либо словоформы должна существовать и ее, хотя пока и не установленная, системная значимость [17, с. 149]. Это значит, например, что, отождествляя оттенки, выражаемые презенсом, мы должны учитывать факт наличия или отсутствия в данном языке на данном этапе его развития специальной формы для выражения различных оттенков будущего. В первом случае оттенки будущего, выражаемые формой настоящего, не должны отождествляться в его категориальном значении, во втором случае категориальное значение презенса должно включать и эти оттенки будущего и характеризоваться как непрошедшее, т. е. настоящее-будущее. Иными словами, некатегориальный остаток оттенков словоформы должен быть обязательно приписан к значимости какой-либо другой словоформы.

Хотя системная значимость каждой конкретной словоформы может быть сформулирована лишь на третьем этапе анализа, уже здесь мы подходим к установлению значимостных связей между планом содержания и планом выражения. Как отмечает С. Д. Кацнельсон, «сложность дистрибутивных связей не исключает, однако, наличия некоторых закономерностей в распределении значений внутри одной многозначной формы и в распределении значений между формами одной парадигмы. Эти закономерные связи, позволяющие отграничить первичнее (в синхронно-дистрибутивном плане) значения одной формы от вторичных ее значений и первичную (в том же синхронно-дистрибутивном плане) форму от других форм одной парадигмы, можно назвать значимостными» [18, с. 75–76].

Поэтому будем считать конечной задачей парадигматической идентификации на морфологическом уровне сведе́ние множества выделенных на первом этапе отрезков морфологического уровня к некоторому конеч501ному числу формальных единиц, соотнесенных с равным конечным числом семантических значимостей, которые, в свою очередь, сводят воедино многообразие семантических оттенков словоформы. Совпадение этих конечных чисел должно сигнализировать о том, что каждая словоформа представляет собой единство плана выражения и плана содержания, иными словами, словоформа как единство всех ее формальных вариантов сигнализирует о наличии в данном языке определенной системной значимости как единства всех ее внутризначимостных семантических оттенков. Тем самым значимость оказывается той единицей плана содержания, которая максимально тесно связана с планом выражения. Значение какой-либо словоформы, естественно, шире ее системной значимости.

Пользуясь термином «значение», мы должны признать, что презенс, будучи многозначной формой, имеет в качестве своих семантических оттенков не только оттенки настоящего, но и оттенки прошедшего (praesens historicum) и будущего (praesens futuralis), что и составляет проблему изучения многозначности и синонимии. Пользуясь же понятием значимости, мы уже не можем признать прошедшее и будущее семантическими оттенками значимости настоящего, если прошедшее и будущее образуют в данном языке самостоятельные значимости. В таком случае семантическими оттенками значимости настоящего могут быть признаны, например, в современном немецком языке следующие: в качестве основного (минимально зависимого от контекста) оттенка — протекание действия в момент речи: другие оттенки, как, например, квантитативный презенс, генеральный презенс и др. Эти оттенки можно назвать некатегориальными, внутризначимостными.

Осуществляя парадигматическую идентификацию семантических и формальных вариантов словоформы, исследователь, как и на первом этапе анализа, не должен руководствоваться сведениями о наличии в языке каких-либо морфологических категорий (они должны быть установлены на третьем этапе анализа). В результате второго этапа анализа мы устанавливаем только инвентарь единиц морфологического уровня. При этом наряду с ясными случаями могут встретиться и переходные, так как абсолютной границы между единицами языка и их вариантами нет, «как вообще в природе нет никаких резких разделений, которые обыкновенно принимаются нами лишь ради удобств научного изучения» [15, с. 16].

Закономерен вопрос: могут ли среди установленных таким образом словоформ оказаться формы-омонимы? Отметим, что наличие омонимов в макропарадигме какой-либо части речи является естественным, признание же омонимов в микропарадигме (внутри какой-либо категории) при описанной выше методике анализа практически исключается. Существенно отметить, что этот вопрос решается уже на втором этапе анализа, т. е. до того, как установлены свойственные языку морфологические категории. Например, вычленив отрезок erzählte из контекста er erzählte «он рассказал» и die erzählte Geschichte «рассказанная история», пытаемся отождествить значения данных отрезков, выводимые из контекстов, что явно не удается вследствие их разноплановости. Другой случай представляет собой отрезок sagt, вычлененный из контекстов: er sagt₁ «он говорит», ihr sagt₂ «вы говорите», sagt₃ mir, bitte «скажите мне, пожалуйста». В этом случае sagt₁ и sagt₂ не поддаются отождествлению, так как различаются в своей семантике по двум параметрам (лица и числа), напротив sagt₂ и sagt₃ отождествляются в плане лица, числа, модальности (реальность), отличаясь лишь в плане целеустановки высказывания, и, следовательно, должны рассматриваться как единая форма реалиса [9, с. 78–79], включающая семантические оттенки повествования — вопроса и побуждения.

Третий этап анализа — установление оппозитивных отношений между выделенными словоформами и, следовательно, установление номен502клатуры и внутреннего состава морфологических категорий для данного языка. Взяв какую-либо форму за исходную, подстраиваем в один ряд с ней другие формы, отличающиеся от нее по своей семантике в каком-либо одном направлении, например по признаку лица или числа: baut «строит»/baue «стpoю»/baust «строишь» (категория лица): baut «строит»/wird gebaut «строится» (категория залога) и т. д. до полного распределения всех форм по микропарадигмам.

Лишь после установления оппозитивных отношений могут быть окончательно сформулированы системные значимости словоформ. Здесь же вырисовывается соотношение значения и значимости отдельных словоформ. Несовпадение значения и значимости словоформы является ее естественным состоянием, отражающим результат ее предыдущего развития и обеспечивающим ее дальнейшее развитие. Так, для молодых или, напротив, отмирающих словоформ показательна малая емкость значимости на фоне довольно емкого значения. Кроме того, на несовпадении значения и значимости основывается стилистический эффект употребления словоформы вопреки ее системной значимости (явление транспозиции).

Таким образом, в предложенной методике анализа установление вариантов (и формальных, и семантических) предшествует установлению инвентаря словоформ, установление инвентаря словоформ предшествует установлению морфологических категорий, установление отношений тождества предшествует установлению отношений оппозитивности, установление значения формы предшествует установлению ее значимости.

Результаты конечного этапа анализа, как и результаты предыдущих этапов, весьма существенны для адекватного типологического описания языка. Как справедливо отмечал С. Д. Кацнельсон, то, чем языки отличаются друг от друга, есть именно системная значимость грамматических форм, а не их значения, смешение же грамматических значений с так называемыми значимостями может явиться источником возникновения квазисемантических категорий [18, с. 7]. При значимостном подходе становится очевидным, что одна и та же семантика в одном языке может явиться самостоятельной значимостью, в другом — лишь оттенком какой-либо значимости. Так, для английского языка значимость, соответствующая Present Indefinite, будет у́же, чем для немецкого презенса, а для шведского, где нет морфологического футурума, — напротив, шире. В немецком языке «настоящее длительное» — не самостоятельная значимость, а один из оттенков значимости настоящего. Аналогично в шведском языке оттенок будущего входит в значимость «непрошедшее». Подобные различия вскрываются и при описании исторического развития языка.

4. Роль семантического и формального варьирования в развитии морфологических категорий. В ходе перестройки грамматического строя германских языков в соответствии с типологическими тенденциями их развития наблюдаются следующие процессы: 1) преобразование вариативных отношений в оппозитивные (становление новых граммем путем расщепления старых); 2) преобразование оппозитивных отношений в вариативные (разрушение старых граммем путем их слияния, становление новых, укрупненных, граммем; 3) наполнение оппозиции граммем новым содержанием (переморфологизация).

Применяя описанную выше поэтапную процедуру анализа, мы убеждаемся в том, что становление в языке новых словоформ (в германских языках, как правило, аналитических) есть не что иное, как морфологизация оттенков значимостей уже имеющихся форм, их категоризация, развитие их в самостоятельную значимость. Когда мы говорим о морфологизации синтаксической конструкции, например, о развитии конструкции «модальный глагол + инфинитив» в английском языке в форму будущего времени, то обычно имеем в виду изменения в уровневой при503надлежности данной единицы: от синтаксической формы к морфологической. Но это преобразование неизбежно сопряжено и с морфологизацией оттенка значимости исходной словоформы. Этот процесс целесообразно рассматривать как процесс расщепления исходной словоформы и ее значимости, имеющий своим результатом дискретизм значений. Так, развитие футурума есть процесс расщепления граммемы презенса и в плане выражения, и в плане содержания. С одной стороны, вспомогательный глагол футурума стоит в презенсе, с другой — это уже не презенс. Значимость непрошедшего расщепляется в таком случае на две новых значимости — настоящего и будущего, которые до того являлись некатегориальными оттенками одной значимости. Исходная форма при этом сохраняет будущее как один из оттенков своего значения, но уже не как оттенок своей значимости.

Аналогичные семантические процессы протекали в германских языках и в системе имени при эволюции артиклевых форм существительного, выражающих категории определенности/неопределенности, соотнесенности/несоотнесенности. Если первоначально форма существительного с определенным артиклем противостояла форме с нулевым артиклем (противопоставление «определенность/не-определенность»), то в дальнейшем происходит процесс расщепления значимости «не-определенность», в результате чего возникают две формы: форма с неопределенным артиклем (значимость «неопределенность») и форма с нулевым артиклем (значимость «несоотнесенность») [19, с. 66]. Речь идет, таким образом, уже не о развертывании одной морфологической категории, а о развитии на ее основе новой категории, т. е. о ветвлении категорий.

Таким образом, первичность лексического перед грамматическим означает первичность синтагматики перед парадигматикой, первичность конструктивных единиц перед инвентарными, первичность оттенка перед самостоятельной значимостью, первичность некатегориального перед категориальным. Как уже отмечалось, семантическое варьирование в морфологии тесно связано с лексическим варьированием словоформы. Чаще всего морфологизации подвергается какой-либо семантический оттенок, обусловленный не только лексическим окружением словоформы, но и ее лексическим наполнением. Как правило, это лексемы с расширенным значением. В процессе морфологизации завершается процесс утраты ими лексической семантики. Первоначально же их широкая семантика являлась одним из факторов, определяющих семантический оттенок значимости исходной словоформы. Таким образом, и морфологизации синтаксической конструкции, и делексикализация служебного элемента аналитической формы сопряжены с процессом морфологизации определенного оттенка значимости.

Если в момент возникновения новой формы ее значимость совпадает с одним из оттенков прежней значимости, то в дальнейшем вновь возникшая значимость получает самостоятельное развитие; расширяясь (или сужаясь) под влиянием контекста, сама приобретает новые смысловые варианты. Ср. первоначальное временно́е значение кондиционалиса I — будущее, затем расширение его значимости до непрошедшего. Или же расширение значимости перфекта в немецком языке, его темпорализация. Всякое расширение значимости одной словоформы происходит за счет сужения значимости другой или же за счет ее отмирания как самостоятельной формы. Так, расширение значимости кондиционалиса I от будущего до непрошедшего привело к снятию оппозитивного отношения между исходной формой næme «взял бы (в настоящем)» и новой wuͤrde nemen «взял бы (в будущем)» и превращению этих форм в формальные варианты ирреалиса, что явилось важным шагом на пути перестройки системы наклонений. Получается как бы следующая картина: формирующаяся значимость стремится обрести свою собственную форму, которая, в свою очередь, от504почковывается от прежней формы за счет вовлечения в парадигматику (инвентарную единицу языка) элементов контекста, входящих в соответствующую конструктивную единицу морфологического уровня. Обязательный характер семантического варьирования и факультативный характер формального варьирования демонстрируют одно из проявлений ведущей роли содержания по отношению к форме, более тесную связь семантического варьирования с контекстом, следовательно, ее большую чувствительность к импульсам развития, лежащим за пределами морфологии.

Одним из наиболее интересных случаев преобразования оппозитивных отношений в отношения вариативности является судьба противопоставления индикатив/ирреалис в скандинавских языках. Эта засвидетельствованная во всех древних германских языках оппозиция обнаруживала маркированность ирреалиса не только в плане содержания, но и в плане выражения по отношению к претериту индикатива (готск. halp/hulpi, д.-в.-н. half/hulfi, др.-англ. healp/hulpe, др.-исл. halp/hylpi, др.-норв. halp/hylpi, др.-датск. halp/hulpe «помогал/помогал бы»). Позднее в западногерманских языках формальная маркированность данной оппозиции еще более усилилась в связи с развитием аналитической формы кондиционалиса. В скандинавских языках, однако, процесс морфологизации кондиционалиса нельзя считать законченным, так как соответствующие сочетания модальных глаголов долженствования, желания, намерения с инфинитивом не отвечают критериям выделения аналитической формы. Вместе с тем датский, норвежский (риксмол) и в значительной степени шведский утратили (как, например, и английский) формальную маркированность ирреалиса по отношению к претериту индикатива: дат. hjalp, норв. hjalp «помогал ~ помогал бы».

Думается, это явление не случайно, а связано с агглютинативными тенденциями развития скандинавских языков3, проявившимися также, например, в становлении постпозитивного артикля. В результате преобразования отношений оппозитивности в отношение вариативности в датском и норвежском возникает форма, трактуемая в скандинавских грамматиках как единая форма, выражающая неактуальность в момент речи.

Процессы слияния и расщепления граммем обычно протекают в языке одновременно. Так, в английском языке сузилась значимость презенса в связи с морфологизацией оттенка длительного настоящего. Одновременно же в английском языке протекал процесс расширения значимости индикатива за счет оптатива и императива, т. е. процесс становления синкретической формы реалиса. Как справедливо замечает Т. Л. Маккэй, все языки разрушают и создают грамматику, но различными темпами и на разных уровнях в разное время [20, с. 404]. Это целиком применимо и к происходящим одновременно процессам преобразования отношений вариативности в оппозитивные и наоборот.

Иногда одни и те же формы на протяжении истории их развития не единожды изменяют свой статус. Так, после завершения процесса морфологизации форм кондиционалиса в английском языке формы типа bound в значении нереальности («связывал бы») и формы should, would bind «связывал бы» отвечают критериям установления отношения формального варьирования и, следовательно, bound₁ «связывал» и bound₂ «связывал бы» должны рассматриваться как омонимы (т. е. bound₁/should, would bind ~ bound₂). Однако до вхождения кондиционалиса в парадигму глагола и, следовательно, до нового формального размежевания категорий времени и наклонения (ср. др.-англ. bond «связывал»/bunde «связывал бы», ср.-англ. bond «связывал»/bounde «связывал бы») необходимо признать (для ранненовоанглийского периода) наличие синкретической формы времени-наклонения bound «связывал (бы)» — состояние, сохранившееся по на505стоящее время в датском и норвежском. Эти изменения в соотношении категорий времени и наклонения на протяжении истории английского языка представляют собой интереснейшие свидетельства противоборства агглютинативных и аналитических тенденций развития, получивших свое проявление и в других исторических процессах в системе английского языка.

Закономерен вопрос: что является причиной расщепления значимости? Почему какие-либо из ее оттенков начинают развиваться в самостоятельную системную значимость? Почему значимость может превратиться, в свою очередь, в оттенок синкретической формы? Здесь, по-видимому, должны быть отмечены причины как структурного, так и функционального плана. К первым может быть отнесена широта значимости словоформы, ее широкий диапазон, т. е. богатство оттенками. Однако эта причина не должна абсолютизироваться, так как процессы слияния и расщепления граммем часто затрагивают одну и ту же форму. Значительно существеннее в этом плане фактор взаимодействия морфологического и синтаксического уровней. Если, например, семантика императивности, синтаксическая по своему характеру, выражаемая синтаксической формой (структура предложения и интонация), лишь дублируется морфологическим императивом, то, напротив, семантика будущего не имела до развития футурума каких-либо парадигматических способов выражения. Стратегия же сбалансированности парадигматики и синтагматики, инвентарных и конструктивных единиц языка, отношений вариативности и оппозитивности определяется типологическими тенденциями его развития. В частности, развитие синтаксической парадигматики приводит к возникновению сложных синтаксических маркеров, внутри которых морфологические средства обладают малой функциональной значимостью, что и может служить причиной их разрушения. (Понятие функциональной значимости, отличное от понятия системной значимости, используется в современной функциональной лингвистике [21, с. 96].) Снятие формальной вариативности синтаксической формы путем устранения чередования в ней словоформ (например, устранение чередования наклонений в определенных типах придаточных предложений) может явиться причиной становления синкретизма чередующихся форм, что, однако, не обязательно, так же как не обязательно и само устранение чередований (в зависимости от наличия и интенсивности тенденции развития к изоляции в данном языке). Судьба чередующихся форм может оказаться принципиально иной в случае их переморфологизации, т. е. их переосмысления вследствие морфологизации одного из оттенков их значимости в самостоятельную значимость, приходящую на смену прежней. Ср., например, становление в немецком языке комментатива как особого морфологического показателя косвенной речи на базе оптатива, т. е. переморфологизации оппозиции индикатив/оптатив > индикатив/комментатив.

В качестве функциональной причины морфологизации семантических оттенков следует назвать частую повторяемость словоформы (в одном из неосновных оттенков), т. е., пользуясь термином В. Н. Ярцевой, — коммуникативную ценность модели [22, с. 141], которая может возрастать в связи с развитием определенных функциональных стилей. Так, на развитие кондиционалиса и футурума могло повлиять развитие деловой прозы, канцелярского стиля. Частая повторяемость одних и тех же конструктивных единиц создает условия для их воспроизводимости в готовом виде, преобладания эвристического момента над алгоритмическим.

В заключение необходимо еще раз подчеркнуть большую роль семантического и формального варьирования в становлении морфологических систем современных германских языков. Следствием преобразования отношений вариативности в отношения оппозитивности явилось становление словоформ перфекта, плюсквамперфекта, футурума, кондиционалиса, неопределенной и несоотнесенной форм существительного и др. Следствием преобразования отношений оппозитивности в отношения вариатив506ности явилось возникновение синкретических форм общего падежа, реалиса, формы неактуальности в момент речи (в датском и норвежском языках). Следствием переморфологизации оппозитивных отношений (смена основного семантического оттенка) явилось становление формы комментатива как показателя косвенной речи в немецком языке. Заслуживали бы внимания вопросы о переморфологизации оппозиции общий/притяжательный падежи в английском языке, оппозиции индикатив/субъюнктив в исландском языке и многие другие процессы. Дальнейшим шагом в изучении вариативности может стать изучение роли семантического и формального варьирования единиц одного уровня на становление и развитие единиц и категорий иных уровней. Особая роль принадлежит при этом конструктивным единицам различных уровней языковой системы ввиду того, что: а) наличие в языке конструктивных единиц стирает резкую грань между парадигматикой и синтагматикой, обеспечивая выход парадигматических единиц в синтагматику; б) конструктивные единицы не только могут служить резервом для пополнения системы инвентарных единиц, т. е. парадигматики, но и создают благоприятные условия для внутренних преобразований в парадигматике путем обеспечения взаимодействия парадигматических единиц с широким контекстом, лежащего в основе их семантического варьирования.

Литература

Примечания