К. Хёрбю
(Копенгаген)

Западноевропейские образцы и образование городов в странах Балтийского региона в XII–XIII веках

Монография датского историка Акселя Е. Кристенсена «Скандинавия и продвижение ганзейцев»1, в которой он оспорил идею немецкой гегемонии в экономическом развитии Балтики во второй половине XIII в. и, напротив, отстаивал идею существования независимых скандинавских традиций в организации международной торговли и мореплавания, вызвала большую полемику. Полемика была неизбежной потому, что немецкие исследования по истории Ганзы, проводившиеся в период между первой и второй мировыми войнами, а также после второй мировой войны, были значительно более глубокими и тонкими, чем соответствующие датские и вообще скандинавские труды. В немецких работах, естественно, делался акцент на предпосылки сильного немецкого влияния на Севере, и все сходились во мнении, что ганзейские города заняли там господствующее положение в XVI в. Отход Кристенсена от позиции немецких историков вызвал полемику еще и потому, что еще в 1950-х годах в датском общественном мнении были сильны отзвуки тех противоречий между «датским» и «немецким», которые имели место во время войны. Досадным их следствием явилось то, что некоторые восприняли идею Кристенсена как исключительно национально обусловленную.

Свидетельства того, что в регионе Северной Европы, помимо преобладавшей ганзейской экономики, в средние века существовала также собственная высоко развитая хозяйственная жизнь, организованная не по немецкому образу, были, согласно исследованиям конца 1950-х годов, довольно малочисленными и разрозненными. Но это были красноречивые и надежные свидетельства. Два из них представляются А. Е. Кристенсену особенно значительными. Это, во-первых, обнаружение шведским историком-юристом Г. Хассельбергом следов организованных форм мореплавания в период раннего средневековья, которые бытовали в среде скандинавских купцов. Во-вторых, это документация, собранная шведским историком С. Булином, относительно места Балтики в мировой экономике IX и X вв.2 Эти материалы свидетельствуют о важности связи между Франкским государством и Халифатом, которая осуществлялась именно через Балтийское море и обусловливала особую роль этого региона в международной экономике; конечно, эта роль не могла быть утрачена за короткий период. 8

Начиная с 1950-х годов количество подобных свидетельств значительно увеличилось. Решающее место среди них занимают находки археологами крупных, тесно застроенных поселений в Северной Европе, датируемых X–XI вв., т. е. задолго до того, как начали вырисовываться контуры каких-либо немецких городских союзов. Невозможно и далее считать, что европейский Север, где в период расцвета средневековья обосновались ганзейцы, был до той поры экономическим вакуумом3.

То, что города торговали, очевидно. Но совсем не обязательно, что города в строгом смысле созданы торговлей, как это долго предполагалось в экономико-исторических исследованиях. По крайней мере, что касается раннего средневековья, торговля в значительном объеме могла осуществляться независимо от городов. И при возникновении городов какие-то другие, нежели торговля, обстоятельства могли играть решающую роль. Однако эти размышления имеют, конечно, самый общий характер. Ясно, что торговля в известной мере создает города и что города создают торговлю. Но что здесь первично, а что вторично?

Некоторых датских купцов XII в., — из тех, что торговали с дальними странами, называли «королевскими датскими купцами», и союзы, в которые они объединялись, не были исключительно привязаны к городам4. Гильдия святого Кнута (Кнудстилле) в конце XII в. имела главную контору в городе Рингстеде, при находившемся там королевском монастыре бенедиктинцев. Король Вальдемар Великий сам вступил в эту гильдию1. Рингстед — место захоронения датского королевского рода с 1170 г. — оставался таковым до начала 1320-х годов. Об этом свидетельствует недатированный документ, предположительно от периода между 1170 и 1182 г., который, по всей вероятности, отражает известное преобразование гильдии святого Кнута, вызванное вступлением в нее короля. Важнейшим следствием реорганизации можно считать тот факт, что доходы гильдии (eleemosynae) отовсюду, где происходят праздники гильдии Святого Кнута (conuiuium beati Kanuti celebratur)25, отныне должны поступать именно в Рингстед.

Таможенные предписания XII в. Утрехта свидетельствуют о различии в подходе к уплате пошлин купцами из разных земель6. Так, норвежцы освобождались там от уплаты пошлины. Фризы и саксы платили каждый за себя деньгами или товарами. Датчане платили коллективно за корабль (4 динара). Эти различия могут показаться случайными, если бы не документы, свидетельствующие, что у датских купцов были твердые, в высшей степени совершенные установления относительно того, какой во время плавания должна быть единая корпорация.

Благодаря городскому праву Шлезвига известны некоторые основные правила древнего скандинавского морского закона, в частности регулировавшие отношения между владельцем судна или кормчим, с одной стороны, и командой корабля — с другой. Из них явствует, что те же члены команды, которые в море составляли экипаж судна, по прибытии в место назначения становились самостоятельными купцами, каждый из 9 которых ехал со своими товарами, т. е. людьми, имевшими право собственности на часть груза. Иначе говоря, команду судна составляли его фрахтовщики. Правовые отношения между ними и капитаном корабля должны были строиться с учетом этого обстоятельства. Во время путешествия они подчинялись распоряжениям капитана во всем, что касалось движения судна и общей безопасности. Однако решения о том, когда отплывать, насколько задержаться, ожидая попутного ветра или хорошей погоды, зависели как от руководства корабля, так и от членов экипажа, т. е. конкретных возможностей и ответственности купцов; такие решения принимались сообща.

В XI–XII вв. датское государство в политическом и культурном отношении ориентировалось на Западную Европу, прежде всего на Англию, после того как там впервые было установлено датское господство3, и Францию — когда нормандцы завоевали Англию. Морской путь с Севера в Южную Европу, который был наиболее надежным и наиболее знакомым для жителей Скандинавии, проходил вдоль побережья Фрисландии через Ла-Манш, вдоль французского, испанского и португальского побережий Атлантического океана, а оттуда в Средиземное море. Путь из Бретани датчане делили с норвежцами, следовавшими на юг через Ирландское море. Истоки культурных связей с Западной Европой восходят, таким образом, ко временам викингов. Для этого времени характерны датское культурное влияние в Нормандии и тесные семейные связи между датским королевским домом и государями Фландрии, Франции, Португалии. В период сильной монархии Вальдемаров4 со второй половины XII в. Франция служила образцом для устроения королевской власти в Дании, там черпал образцы для подражания Саксон Грамматик5. Правящая среда, тон которой создавался и поддерживался архиепископами Эскильдом, Абсалоном и Андресом Сунесеном, сформировала многих датчан, известных тогда и за пределами Дании. Из политической и общей культурной истории известно, сколь многое означали для этой среды Франция и Англия. Однако то, что касается их влияния, нельзя отнести в такой же мере к экономическому развитию Дании.

Во Франции, подобно Фландрии и Англии, сеньориальное господство над городами было явлением обычным. Корпоративизм горожан изначально основывался на их общем отношении к определенному повелителю. В то же время власть епископа интегрировалась в городскую администрацию; городское управление почти поглощалось структурой собственно епархии, и епископы входили в светские дела и способствовали гармоничным отношениям общины с королевской властью, которая была гарантом национальной церкви. Аналогичное явление можно обнаружить в Дании, где епископские города (civitates) стали самыми крупными и 10 наиболее важными среди древнейших городов и где монетная регалия с древних времен полностью или частично отправлялась епископом от имени короля7.

Иначе говоря, во Франции, Англии и в той же Дании бюргерские, муниципальные институты первоначально не были автономными, они формировались постепенно, в ходе сложных отношений с верховной властью, или, скорее всего, властью двух господ — князя и епископа. Если вспомнить пример Италии, то там в ряде городов вплоть до XIII в. все наиболее существенные сферы деятельности были непосредственно подведомственны епископу, чью епархию (по определению) составляли город с прилежащими к нему сельскими районами8. Следует признать, что наибольший прогресс муниципального движения в Италии оказался достигнут Ватиканом, где исполнение верховной власти не было одинаково сильным во все времена. Здесь, как и в Англии, институт парламента развился в такой политический форум, где верховная власть в ее обязываюших проявлениях приходила во взаимодействие с подданными государства9. Юридическое право корпораций, которое явилось средневековой модификацией римских правовых понятий — с учетом новых форм общности, возникших в XII в., — эволюционировало преимущественно во Франции10.

Монастыри гармонично вписывались в построение христианской франкской церкви. Они часто располагались вблизи королевской усадьбы, как, например, основанный в XII в. монастырь Фонтевро в Анжу. Монастырь Монте-Кассино и монастырь в Туре сыграли определенную роль в так называемом каролингском ренессансе. Трудно не учитывать тот факт, что и ранние датские монастыри имели следующую социальную основу. Примером может служить монастырь Всех Святых в Лунде, вблизи самой богатой на Севере резиденции епископа, данные о котором, впрочем, весьма ограничены, а также бенедиктинский монастырь в городе Оденсе, родине культа Кнута Святого, короля-мученика и первого в Дании короля-святого (см. ниже). В этот монастырь приблизительно в 1100 г. Эрик Добрый пригласил английских монахов. Монастырь всегда был тесно связан и с королевским двором, и с епископом в Оденсе, чьим кафедральным капитулом он стал. Памятником, свидетельствующим о литературном уровне этой монастырской среды, является житие канонизированного короля, составленное монахом Элнотом11. И наконец, можно назвать бенедиктинцев в Рингстеде, которые служили новому канонизированному королю Кнуту (Лаварду) — того, с именем которого было связано возникновение гильдии святого Кнута.

Близость между датской и французской культурой конца XII в. нашла широкое подтверждение в новых исследованиях, касающихся архиепископа Андреса Сунесена из Лунда12, и в блестящем новом датском исследовании о Саксоне Грамматике — диссертации К. Фриис-Енсена, в которой Саксон рассматривается как латиноязычный поэт13. Фриис-Енсен считает вероятной идею, еще в начале 1940-х годов высказанную Э. Йергенсеном14 относительно того, что контакты Саксона с Францией осуществлялись преимущественно через Реймс.

Такое явление, как участие датчан в крестовых походах, также имело свои корни в культурной общности между Данией и Францией. Энтузиазм 11 возник в Оденсе столь же быстро, как и в Клермон-Ферране. В 1095 г. папа Урбан II в Клермоне прочитал проповедь, которая стала толчком к первому крестовому-походу. И в том же году датский король Эрик Добрый с соответствующими церемониями захоронил в алтаре храма в Оденсе кости своего убитого брата, короля Кнута, что стало началом его канонизации6. Сразу затем тот же Эрик Добрый отправился на богомолье в Святую Землю, однако не достиг ее и умер на Кипре в 1103 г.

Крестовые походы способствовали возникновению в XII в. новой экономики, с ее новыми функциями и новыми формами. На Средиземном море крупные военные мероприятия финансировались итальянскими купцами, которые благодаря этому значительно расширили поле своей деятельности. Конечно, размах крестовых походов, число их участников и расходы на них определялись все же из Западной Европы. Но хозяйственное развитие Балтики в XII в. вполне отражает то обстоятельство, что и это северное море Европы также оказалось втянутым в международную экономическую систему крестовых походов.

Это оказалось возможным, в частности, потому, что доходы и ресурсы церкви, которыми в крестоносном движении распоряжались князья и папы, стали ликвидными и инвестировались в местах, значительно удаленных от места их происхождения. Военные, церковные и коммерческие вклады дополняли друг друга. В свете этого понятно, что значительное экономическое воздействие и последствия крестовых походов не могли ограничиваться районом Средиземного моря.

Когда Дания при династии Вальдемаров, во второй половине XII в., превратилась в основной военный фактор района Балтийского моря, инструментом ее действия стали крестовые походы; таким образом в эпоху Вальдемаров и Дания превратилась в государство крестоносцев15. Крупные королевские крепости в то время сооружались вдали от резиденций епископа (Рибе и Шлезвиг — исключение из этого правила), и при них затем основывались города. Впрочем, мне кажется, что это явление вторично и в хронологическом отношении, и по своей значимости. В других европейских странах крупные княжеские постройки, города, крепости и монастыри могли складываться как в виде единой композиции, так и отдельно друг от друга, причем их функции более сближались в XII в., нежели в XIII в. В Дании же разделение города и замка (или монастыря) было обычным явлением.

Военная активность датской королевской власти на Балтике имела место по крайней мере до 1220-х гг. Походы короля и архиепископа Андреса Сунесена в Эстонию в первые десятилетия XIII в. проходили с согласия епископа Альберта Рижского и были организованы из Любека, властелином которого в это время был Вальдемар Победоносный. Детальному описанию этих событий Хенрика Латвийского, показывающему их масштабы, соответствует описание архиепископа Андреса Сунесена любекским летописцем Арнольдом, датированное примерно 1210 г., в котором Андрес изображен прежде всего как крестоносный епископ16.

Процесс возникновения немецких городов вдоль южного побережья 12 Балтийского моря завершился в 1202 г. основанием Риги, начался же основанием Любека в середине XII в. Когда строительство этого города в начале XIII в. было полностью закончено, то обнаружилось, что он содержит три четко разграниченных компонента: резиденцию епископа с кафедральным собором на юге, княжескую крепость на северной оконечности искусственного острова и купеческий торг в центре. Все это указывает на очевидный западноевропейский образец.

Крестовые походы на Балтике воздействовали на экономическую жизнь в регионе с середины XII в. до 1220-х гг. Они опирались на целый ряд военных и градостроительных пунктов, однако весьма симптоматично, что крепость в Любеке после Вальдемара Победоносного была около 1225 г. перестроена под доминиканский монастырь и никогда с тех пор не использовалась как резиденция герцога в Любеке. Дальнейшее развитие городов на Балтике характеризуется некоторым отступлением от западноевропейских образцов и стремлением к автономии по типу Любека.

Примечания