Когда справедливо говорят, что германские назализованные гласные находятся у грамматистов на положении пасынков1, имеют в виду традиционные описания в духе «атомизма» младограмматиков, где ān, īn, ūn, образовавшиеся за счет выпадения носовых перед глухими щелевыми, упоминаются обычно мельком, появляясь и исчезая одинаково неожиданно. Впрочем если большинство ученых старой школы все же были единодушны в характере самой реконструкции2, то в наши дни для одной и той же эпохи предполагают, например, как подсистему из пяти назализованных3, так и полное отсутствие их4. Цель настоящей статьи — попытаться охватить структурным решением звуковые формы и звуковые изменения, описанные в рамках младограмматической традиции, и показать, что именно назализованные могли сыграть решающую роль в становлении древнеанглийского вокализма.
1. Долгое назализованное ān. Долгое назализованное ān должно быть реконструировано в праанглийских диалектах на месте более ранних an, am перед глухими щелевыми h, f, s, þ, где в историческую эпоху всегда находим ō; ср. др.-англ. þōhte «думал», gōs «гусь», sōfte «мягко, тихо», ōþer «другой»5. В грамматиках появление ān объясняется как результат компенсационного удлинения краткого a за счет выпадения носового согласного. Но почему оно произошло именно в данную эпоху? Почему этот как будто общегерманский процесс в разных языках осуществился в неодинаковой мере? Почему, наконец, дальнейшая судьба долгих назализованных сложилась по-разному в различных диалектах? С точки зрения исторической фонологии, выпадение согласного не могло быть случайным, а появление нового долгого гласного не проходило безотносительно к существующей системе фонем.
Действительно, образование одной (двухморовой) фонемы на месте прежних двух (одноморовых) сходно с тем процессом, который уже отме103чался для этой эпохи при стяжении германских «старых дифтонгов»6. Правда, тогда как редукция полугласных не зависела от качества последующего согласного и двухфонемные «дифтонги» типа ay, aw сменились монофонемами как будто во всех германских языках, редукция носовых давала намного более пеструю картину. Однако это не меняет сути дела. В предшествующую эпоху и полугласные и носовые (вместе с плавными) входили в особую систему сонантов, так что и сочетания типа an, am (равно как ar, al) с полным основанием можно тоже относить к германским «дифтонгам». А раз так, то не исключено, что и редукция носовых (подобно редукции полугласных) могла явиться следствием разрушения старой системы сонантов7, т. е. в конце концов быть связанной с просодическими изменениями, вызванными германским ударением в слове. Если общая тенденция по-разному реализовалась в отдельных языках, то причины надо искать в структурных условиях конкретных фонологических систем.
Начнем с того, что фонемы īn, ūn, ān на месте in, un, an, возникшие перед h во всех германских языках8, сначала могли составлять подсистему назализованных. Такую подсистему, в частности, можно предполагать для всех западногерманских диалектов, в том числе для тех «ингвеонских» диалектов, которые составили основу древнеанглийского, и тех «неингвеонских» диалектов, которые составили основу древневерхненемецкого. Однако к эпохе первых письменных памятников назализованные гласные в обоих случаях уже совпали с долгими ротовыми, и задача фонолога состоит, по-видимому, в том, чтобы реконструировать в каждом случае процесс деназализации9. В зависимости от состава ротовых фонем можно предположить два основных случая: 1) система пополнилась новой фонемой ē2, и при этом ē1 уже расширилось до максимально открытой ступени; 2) система еще не имеет особой фонемы ē2, и место максимально открытой фонемы остается свободным10.
Деназализация пары īn — ūn в обоих случаях легко достигается слиянием с имевшимися в языке ротовыми ī — ū. Что же касается ān, то его вхождение в систему ротовых должно было протекать по-разному. В пер104вом случае между ān и ē1 устанавливалось (изолированное) противопоставление по назальности, при котором носовые аллофоны ē1 могли перейти к фонеме ān, укрепляя ее положение в системе. Во втором случае назализованное ān занимало место максимально открытой фонемы посредством простой утраты назальности. Не трудно заметить, что первый случай соответствует праанглийскому развитию: именно здесь (а также в прафризском) рефлексы ān совпали с носовыми аллофонами ē1 — в форме исторического ō11. Второй случай, наоборот, соответствует пранемецкому развитию: позиция перед носовыми здесь никогда не выделялась, и деназализованные рефлексы ān регулярно сливались12 с ē113. Предлагаемая реконструкция, возможно, объяснит также, почему в «ингвеонской» зоне выпадение носовых перед щелевыми осуществилось во всех четырех позициях: дело в том, что сохранение в системе долгих назализованной фонемы, возникшей перед h, могло сделать ее «точкой притяжения» для фонологизации ān и перед остальными щелевыми14.
105В пользу фонологической самостоятельности англо-фризского назализованного ān говорит расширение древнеанглийского и древнефризского рунического рядов с 24 до 28 знаков, где замена прежнего знака для a знаком для о интерпретируется как свидетельство назализации и компенсационного удлинения15. Однако еще более убедительной представляется внутренняя (причинная) реконструкция, согласно которой носовые аллофоны ē1 (в историческую эпоху также совпавшие с рефлексом герм. ō) могли отщепиться лишь в том случае, если в системе имелась некая единица, противопоставленная фонеме ē1 по признаку назальности. Именно такой единицей и должно было быть ān (< anh). С установлением (изолированной) оппозиции по назальности у наиболее открытых фонем, носовые аллофоны ē1 перешли к ān, в котором с этого момента совпали рефлексы корневых гласных герм. mēnō «луна, месяц» и герм. *þanhton «(я) думал», *gans «гусь», *samfti «мягко, тихо», *anþaraz «другой».
Хотя фонологизация ān во всех четырех позициях и переход к нему носовых аллофонов герм. ē1 способствовали упрочению оппозиции по назальности, все же последняя не могла быть достаточно устойчивой, поскольку оставалась изолированной в системе. В этих условиях отдельные случаи образования долгого гласного на месте герм. ai могли быть использованы для заполнения пустующего места максимально открытой ротовой фонемы в ряду с ō, ū16. Однако с закреплением такого ᾱ (< ai) создавалась совершенно новая ситуация для назализованных: ē1 и ᾱ стали противопоставляться сначала как переднеязычная заднеязычной, а затем и как неогубленная огубленной (с переходом лабиовелярных аллофонов ē1 к новому ᾱ; ср. корневые гласные в др.-англ. māgas «родственники», sāwon «они видели»17), в то время как ān оказалось изолированным, чем заметно облегчалось его слияние с одной из ротовых фонем. Именно полная изолированность ān помогает понять его слияние с ō — пункт, который вызывал до сих пор особые затруднения и для объяснения которого постулировали зап.-герм. ā (< ē1)18 или же прибегали к сомнительной «общей фонетической тенденции»19. Между тем историческая фонология вносит в понимание вопроса значительное упрощение. Дело в том, что в структурном плане назализованное ān (< anh и др.; ē1) могло одинаково легко совпасть как с ᾱ, так и с ō, поскольку для единственного назализованного степень раствора как признак вообще не существует20. Однако в функциональном плане возможности были не столь равными, так как слияние с ᾱ (< ai, ē1) вело к образованию омонимических пар, что видно из др.-англ. fōn «ловить» — fān «враги»; ōht «преследование» — āht «нечто ценное»; wōh «заслуживающий порицания» — wāh «стена»; þō «глина» — þā «эти, те».
1062. Краткое назализованное an. Несколько иначе обстоит дело с кратким назализованным an на месте герм. a перед носовым, т. е. там, где в ранних рукописях встречаются рядом то a, то o иногда с перевесом в ту или иную сторону; ср. др.-англ. land, lond «земля», man, mon «мужчина», nama, noma «имя» и т. п.21. До настоящего времени этот гласный не получил убедительной реконструкции, его самостоятельность и назализованное качество обычно не признавались. По результатам i-умлаута А. Погачер22 и О. Бремер23 относили «потускнение» a только к VII в., но этому как будто противоречит засвидетельствованное у Птолемея (II в.) племенное название амбронов, в котором Э. Шварц24 видит указание на более ранний переход a > o. В поисках объяснения он ссылается на К. Луика, который полагал, что степень «потускнения» сначала была незначительной и стала возрастать к VII в., хотя в эпоху i-умлаута здесь было еще не o, а только открытое ǫ25. С фонологической точки зрения не ясны ни сам признак «потускнение» (Verdumpfung), ни роль его постепенного (комбинаторного?) усиления. Между тем высказывалось и другое мнение: в древнеанглийском языке герм. a перед носовым назализовалось, и эта назализация имеет известную параллель в развитии долгих26. Наиболее четко об этом пишет А. Кэмпбелл: «Одновременно с древнеанглийским и древнефризским развитием ān из герм. ē1 перед носовыми согласными имело место развитие герм. a в an в той же позиции»27.
Поскольку деназализация осуществилась здесь не так, как в случае долгого, то и о былой самостоятельности an должны говорить факты иного порядка. Такие факты имеются. Например, результат i-умлаута от герм. a перед носовыми был не похож на результат умлаута от герм. a в других позициях, так что есть основания считаться здесь с самостоятельной единицей (около 700 г.)28. Далее, если в поздних заимствованиях латинское a перед носовыми изображается только через a, например canceler, plant, canon, то в ранних заимствованиях (относящихся к эпохе, для которой существование долгого назализованного ān общепризнано) рядом с a находим o, например candel, condel (о написаниях a/o см. стр. 108). Ниже мы попытаемся показать, что в праанглийском (или шире — в «ингвеонском»29) автономная единица, о которой здесь идет речь, могла быть именно назализованной фонемой, для чего реконструируем историю ее возникновения и исчезновения в языке.
По-видимому, на начальном этапе развития «ингвеонских» диалектов все виды германского a перед носовыми согласными реализовались через носовые аллофоны30. Фонологизация назальности на месте an перед h 107(при возникновении подсистемы из трех долгих назализованных ān, īn, ūn) сначала не отразилась на статусе герм. a перед носовыми в других позициях. Положение должно было измениться, однако, когда эта подсистема разрушилась и когда с переходом носовых аллофонов герм. ē1 к ān (< an + h) изолированная оппозиция по назальности закрепилась у наиболее открытых долгих. Именно тогда, вслед за расщеплением ē1 по признаку назальности, могло аналогичным образом расщепиться и a, поскольку в условиях универсального противопоставления гласных по количеству появление оппозиции по назальности у наиболее открытых долгих должно было способствовать возникновению сходной оппозиции и у кратких. Сходное расщепление одной фонемы на две под действием сил структурного порядка (с сохранением прежних комбинаторных условий) было вскрыто Е. Куриловичем31 в западногерманском развитии o, u < *ů. Чисто структурными условиями объясняет П. Трост32 возникновение фонологического различия и в случае немецких x/ç. Правда, в том случае, который описан у Е. Куриловича, вслед за «косвенной» наступила со временем и «непосредственная» фонологизация (исчезли первоначальные комбинаторные условия), тогда как в нашем случае отличие неназализованного a от an всегда оставалось опосредствованным сходной ситуацией у долгих33. Тем не менее, внутренняя реконструкция (охватывающая широкий круг взаимосвязанных изменений) дает основание полагать, что в праанглийских (или даже в целом в «ингвеонских») диалектах, наряду с долгим ān, существовало еще и краткое назализованное an, автономность которого, впрочем, никогда не была полной.
Когда с появлением ᾱ (< ai, ē1) у наиболее открытых долгих гласных возникла оппозиция по тембру и эта оппозиция распространилась затем на краткие (с обособлением заднеязычных аллофонов герм. a в фонему α и всех прочих — в фонему ǣ)34, назализованное an оказалось изолированным. То обстоятельство, что при последующей деназализации в одних диалектах осуществилось слияние с o, а в других — с α, позволяет предполагать борьбу между собой некоторых функционально-структурных факторов, действовавших в обоих направлениях. И действительно, в каждом из диалектов развитие к o могло направляться аналогией с развитием ān < ō (см. выше). Поскольку, однако, фонологическая самостоятельность an никогда не была столь же полной, как в случае ān, оно, оказавшись изолированным, не могло быть и столь свободным в отношении степени раствора (см. выше), что фактически способствовало его слиянию с α. Если в IX–X вв. формы с o победили на какое-то время в англских диалектах, а формы с α в диалектах саксов35, это может означать, что, кроме названных факторов, общих для всех диалектов, надо еще учитывать в каждом случае и какие-то особые условия. Сопоставляя распределение α в уэссексском, с одной стороны, и в мерсийском и нортумбрийском, с другой, можно заметить, что в последних двух эта фонема встречалась чаще: здесь 108не было «преломления» перед l плюс согласный, а в нортумбрийском также перед r плюс согласный. Поэтому сравнительно меньшая функциональная нагрузка фонемы α могла облегчать слияние с ней an в уэссексском, в то время как у англов сравнительно бо́льшая нагрузка фонемы α могла затруднять подобное слияние.
Если сказанное верно, то, возможно, удастся объяснить и чередующиеся написания a/o в ранних рукописях. Видимо, в них тоже отражены прежние связи между an и ān: поскольку слияние ān с ō означало смену назальности огубленностью, эта смена могла ошибочно переноситься писцами и на деназализованный рефлекс доисторического an. В этом случае написания a/o были бы еще одним косвенным свидетельством в пользу реконструкции автономного an.
*
Появление назализованных гласных фонем явилось узловым пунктом в формировании древнеанглийского вокализма. Именно расщепление герм. ē1 и a по признаку отсутствия — наличия назальности, а не по тембровому признаку36, явилось тем первым звеном, за которым потянулась вся цепочка изменений, обусловивших специфику древнеанглийского, древнефризского, а также первых этапов древнесаксонского развития гласных. При этом развитие кратких следовало за развитием долгих, поскольку у долгих был собственный источник распределения по назальности — ān из anh и др.
Если это так, то основы будущего «севморгерманского» (Nordseegermanisch) в области вокализма были заложены еще на континенте37, что противоречит гипотезе Г. Куна о «западном» происхождении этой языковой общности — после переселения англосаксов на остров Британию38. Закономерности внутреннего развития «ингвеонских» диалектов, а не перенос отдельных новшеств через море — вот источник важнейших «севморгерманских» особенностей. Не исключено, что некое рано возникшее в одном районе новшество могло распространиться на другие районы, но это оказывалось возможным только благодаря «готовности системы» воспринять такое новшество39. Переселение на остров должно было также нарушать «баланс тенденций» — как у переселившихся, так и у оставшихся на старой родине племен. Однако обычно эти противоречия должны были разрешаться каждым диалектом самостоятельно40.
1 H. Lüdtke, Der Ursprung des germanischen ē2 und die Reduplikationspräterita, «Phonetica», I, 3, 1957, стр. 177.
2 Ср.: F. Kluge, Vorgeschichte der altgermanischen Dialekte, 2. Aufl., Strassburg, 1906, § 127; K. Luick, Historische Grammatik der englischen Sprache, Leipzig, 1914–1921, §§ 85, 86; E. Sievers — K. Brunner, Altenglische Grammatik, Halle (Saale), 1942, § 80, примеч. 1.
3 H. Lüdtke, указ. соч., стр. 178.
4 W. G. Moulton, Zur Geschichte des deutschen Vokalismus, PBB, LXXXIII, Tübingen, 1961, стр. 13.
5 Выпадение n перед h является общегерманским и считается наиболее ранним. В скандинавской области носовые выпадали также перед s и f, а «ингвеонские» диалекты провели его во всех четырех позициях. Сходные явления в позициях, кроме позиции перед h, засвидетельствованы и в алеманнском, однако они относятся к более поздней эпохе и не имеют непосредственной связи с интересующим нас вопросом. Ср.: В. М. Жирмунский, Немецкая диалектология, М. — Л., 1956, стр. 351–355; F. Maurer, Nordgermanen und Alemannen, 3. Aufl., Bern — München, 1952, стр. 76.
6 B. Trnka, Fonologický vývoj germánského vokalismu, «Časopis pro moderní filologii », XXII, 1936, стр. 1; А. И. Смирницкий, Вопросы фонологии в истории английского языка, «Вестник МГУ», 2, 1946, стр. 81–83; Y. Krupatkin, Germanic ai, au in Old English, «Philologica pragensia», VI, 2, 1963, стр. 130–134.
7 W. P. Lehmann, The Proto-Indo-European resonants in Germanic, «Language», XXXI, 1955; H. Brinkmann, Sprachwandel und Sprachbewegungen in althochdeutscher Zeit, Jena, 1931, стр. 169. Поскольку история индоевропейских сонантов в германских диалектах еще далеко не восстановлена, речь может идти лишь о первом предположении. Конечно, судьба носовых, плавных и полугласных складывалась по-разному, в зависимости от их фонетической природы и условий развития в отдельных диалектах. Но именно то обстоятельство, что в рассматриваемую эпоху все они пришли в движение и проявили такую активность, и при этом особенно ярко в общей позиции «после краткого гласного, перед согласным», делает маловероятным случайное совпадение. Впрочем мы надеемся вернуться к этой теме в другом месте (о просодических закономерностях древнеанглийского преломления перед r, l ср.: Y. Krupatkin, Old English breaking, «Philologica pragensia», VII, 1, 1964, стр. 63).
8 Примеры см.: A. Noreen, Abriss der urgermanischen Lautlehre, Strassburg, 1894, стр. 24–27.
9 Ж. Фурке тоже предполагает наличие такой подсистемы для праанглийского. Однако он оставляет в стороне вопрос о дальнейшей деназализации. Вот почему, объясняя появление ō на месте ē1 перед носовыми, он вынужден отойти от фонологической точки зрения и сослаться на эволюции, «подсказываемые опытом», на факты других языков и т. п. (J. Fourquet, La système des éléments vocaliques longs en vieil-anglais, сб. «Mélanges de linguistique et de philologie. Fernand Mossé in memoriam», Paris, 1959, стр. 158).
10 Хотя о происхождении ē2 высказываются разные мнения, против цепочки ē2 → ē1 → ā возражений как будто бы нет (ср.: J. Kuryłowicz, The Germanic vowel system, «Biuletyn polskiego towarzystwa językoznawczego», XI, 1952, стр. 51; H. Lüdtke, указ. соч., стр. 162).
11 Древнесаксонские формы не столь однозначны; наряду с ō, на месте an, am перед щелевыми здесь встречается также ā; см.: В. М. Жирмунский, указ. соч., стр. 351; J. Gallée, Altsächsische Grammatik, 2. Aufl., Halle — Leiden, 1910, § 51. Сравнительно редко встречаются здесь ō на месте ē1 перед носовыми (ср.: J. Gallée, указ. соч., § 81, примеч. 2), что объясняется, по-видимому, последующим влиянием франкского и алеманнского диалектов.
12 Такое слияние могло облегчаться и незначительной функциональной нагрузкой оппозиции ē1 — ā (< ān). Переход â > ō, засвидетельствованный во многих новонемецких диалектах и проникший в литературный язык (например, в словах ohne < ср.-в.-нем. âne «без», Monat < ср.-в.-нем. mânet «месяц» и др.), не имеет как будто ничего общего с рассматриваемыми здесь закономерностями развития древнегерманских диалектов. По свидетельству В. М. Жирмунского («История немецкого языка», М., 1956, стр. 144), он встречается не только перед носовыми, но и в соседстве с губными и, более того, захватывает в указанных диалектах все слова с средненемецким долгим â.
13 Соотнести наше структурное решение с данными об относительной хронологии изменений anh > ānh и ē1 glt; ǣ, ā мешает противоречивость последних: одни исследователи считают, что каждое из этих новшеств имело «очаг», откуда оно затем распространялось на периферию (Ф. Вреде, Э. Шварц, Г. Кун), другие допускают независимое развитие из нескольких «очагов» (О. Бремер, Р. Бур, В. Юнгандрес, О. Хефлер). Подробней об этом см.: В. М. Жирмунский, О племенных диалектах древних германцев, сб. «Вопросы германского языкознания», М. — Л., 1961, стр. 17–18. По-видимому, расширение ē1 в англо-фризском ареале происходило в I–II вв. н. э., т. е. никак не позже, а скорее раньше, чем в пранемецком ареале (O. Bremer, Relative Sprachchronologie, IF, IV, 1894, стр. 18–20; K. Luick, указ. соч., § 95, примеч. 3; E. Schwarz, Goten, Nordgermanen, Angelsachsen, Bern — München, 1951, стр. 252). С другой стороны, если выпадение n, m перед h также должно было осуществляться независимо в разных диалектах, то сам собой отпадает тезис о его «очаге» и, значит, более ранней датировке у «ингвеонов» (ср.: F. Maurer, указ. соч., стр. 76; E. Schwarz, указ. соч., стр. 252). Если верно, что упоминаемый в «Анналах» Тацита (кн. XI, гл. 16, 17) хаттский военачальник носил имя Actumerus (ср.: M. Schönfeld, Wörterbuch der altgermanischen Personen- und Völkernamen, Heidelberg, 1911, стр. 61–62) и первый элемент этого имени этимологизируется с первыми элементами др.-англ. Ōht-here и др.-исл. Ōtt-arr < *Āhtu- (ср.: A. Noreen, указ. соч., стр. 24–27), т. е. если на территории современного Гессена в I веке н. э. выпадение носового перед h уже осуществилось, а старое ē все еще оставалось неизменным, наша схема получает важное подтверждение. Во всяком случае, ничто как будто не противоречит ей, даже если где-то на юге у квадов переход ē > ā был более ранним (ср.: M. Gysseling, Proeve van een Oudnederlandse grammatica, I, «Studia germanica gandensia», 3, Gent, 1961, стр. 30): в последующую эпоху мы уже вправе считаться с победой одной диалектной нормы над другой.
14 Первоначальное предположение о том, что качественные различия между немецким и англо-фризским были обусловлены различиями количественными (числом позиций, где выпадали носовые), надо теперь уточнить: скорее эти количественные различия сами были обусловлены качественными (структурными) различиями немецкой и англо-фризской фонологических систем. Ср.: Я. Б. Крупаткин, Была ли англо-фризская палатализация краткого a «спонтанным» изменением?, ФН, 1962, 1, стр. 198, а также H. Lüdtke, указ. соч., стр. 176.
15 T. von Grienberger, Die angelsächsischen Runenreihen und die s. g. Hrabanischen Alphabete, «Arkiv för nordisk filologi», XV, 1898, стр. 20; H. Arntz, Handbuch der Runenkunde, 2. Aufl., Halle (Saale), 1944, стр. 120, 122; P. Sipma, Eat oer Fryske runen, «Fryske studzjes oanbean oan prof. dr. J. H. Brouwer», Assen, 1960, стр. 74.
16 Y. Krupatkin, Germanic ai, au in Old English, стр. 132.
17 H. Penzl, Zur Vorgeschichte von westsächsisch ǣ und zur Methode des Rekonstruierens, сб. «Wiener Beiträge zur englischen Philologie», LXVI, 1958, стр. 165.
18 E. Sievers — K. Brunner, указ. соч., §§ 45.6; 62, примеч. 1; W. Streitberg, Urgermanische Grammatik, Heidelberg, 1896, § 76; K. Luick, указ. соч., § 109; E. Schwarz, указ. соч., стр. 189–190.
19 H. Lüdtke, указ. соч., стр. 178–179; ср. L. Wolff, Die Stellung des Altsächsischen, «Zeitschrift für deutsches Altertum und deutsche Literatur», LXXI, 1934, стр. 143.
20 Н. С. Трубецкой, Основы фонологии, М., 1960, стр. 139.
21 См.: E. Sievers — K. Brunner, указ. соч., § 79, примеч. 1, где отмечается, что в Эрфуртских и Лейденских глоссах, а также в древнейших нортумбрийских текстах обе формы встречаются одинаково часто, тогда как в Эпинальских глоссах в большинстве случаев встречается a, в Корпус-глоссах — чаще o.
22 A. Pogatscher, Zur Lautlehre der griechischen, lateinischen und romanischen Lehnworte im Altenglischen, Strassburg, 1888, стр. 109.
23 O. Bremer, указ. соч., стр. 17.
24 E. Schwarz, указ. соч., стр. 190–191.
25 K. Luick, указ. соч., § 110.
26 R. Girvan, Angelsaksisch handbok, Haarlem, 1931, §§ 49, 50; Э. Прокош, Сравнительная грамматика германских языков, М., 1954, стр. 111.
27 A. Campbell, Old English grammar, Oxford, 1959, § 130.
28 Sh. M. Kuhn, On the syllabic phonemes of Old English, «Language», XXXVII, 1961, стр. 527.
29 Формы с o на месте герм. a перед носовыми победили в восточнофризской и севернофризской областях, тогда как на западе обычной формой в эпоху памятников является уже a (К. Бруннер, История английского языка, I, М., 1955, стр. 73). В древнесаксонском формы с o также не редки (см.: J. Gallée, указ. соч., § 53).
30 Только Э. Антонсен не выделяет таких аллофонов, ср. E. H. Antonsen, Germanic umlaut anew, «Language», XXXVII, 1961, стр. 225.
31 J. Kuryłowicz, указ. соч., стр. 52–54.
32 P. Trost, Systemic support for the x/ç distinction in German, «Word», XIV, 1958, стр. 246.
33 Разумеется, в подобных случаях бесполезно искать минимальные пары. Кстати, их значение в качестве непременного критерия фонологической оппозиции справедливо подвергается сомнению; см.: Л. Р. Зиндер, О минимальных парах, «Конференция по структурной лингвистике, посвященная базисным проблемам фонологии (тезисы докладов)», М., 1963, стр. 28–29.
34 Я. Б. Крупаткин, К истории древнеанглийской системы гласных, ВЯ, 1962, 6.
35 R. Jordan, Handbuch der mittelenglischen Grammatik, Heidelberg, 1925, § 30. В дальнейшем, при переходе к среднеанглийскому, область формы с o перед носовым сузилась до западноцентрального диалекта.
36 Ср.: E. Sievers — K. Brunner, указ. соч., § 46; К. Бруннер, указ. соч., стр. 73.
37 E. Schwarz, Germanische Sprachgeschichte und Sprachgeographie, «Zeitschrift für Mundartforschung», XXI, 1953, стр. 137, 143.
38 H. Kuhn, Zur Gliederung der germanischen Sprachen, «Zeitschrift für deutsches Altertum und deutsche Literatur», LXXXVI, 1955, стр. 38; ср.: Я. Б. Крупаткин, Новое о происхождении фризского языка, ВЯ, 1961, 4, стр. 127.
39 Ср.: В. М. Жирмунский, Сравнительная грамматика и новое учение о языке, ИАН ОЛЯ, 1940, 3, стр. 38 и 46; его же, О племенных диалектах древних германцев, стр. 17–18. Сходную ситуацию обнаруживают и при проникновении иноязычных элементов в систему языка; см.: J. Vachek, On the interplay of external and internal factors in the development of language, «Lingua», XI, Amsterdam, 1962, стр. 434.
40 Автор искренне благодарен М. И. Стеблину-Каменскому, В. М. Жирмунскому и Э. А. Макаеву, с которыми он имел возможность обсуждать вопросы, затронутые в настоящей статье. В частности, именно М. И. Стеблин-Каменский обратил внимание автора на то, что дело не в выпадении n, m, а в приобретении гласным носового признака, и предложил поставить вопрос по-новому: не связано ли появление назализованных фонем с определенными структурными условиями? Важные уточнения были внесены после обсуждения этих вопросов на третьем семинаре по исторической фонологии германских языков. В разное время автор советовался также с проф. Б. Трнкой из Карлова университета в Праге и И. А. Мельчуком из Института языкознания АН СССР, которым он выражает свою глубокую признательность.
Источник: «Вопросы языкознания» № 6, 1964, стр. 102–108.
OCR, подготовка текста к публикации: Speculatorius