Юнатан Линдстрём
(Jonathan Lindström)

Швеция до шведского языка

Слова в земле не сохраняются. Однако археолог и писатель Юнатан Линдстрём всё же попытается представить гипотетическую версию истории языка в Швеции.

Примерно 6 тысяч лет назад между культурами северной и южной Швеции существовала большая разница. По всей видимости, главное различие крылось в самом незаметном для археологии аспекте культуры — то есть, в языке. Уже охотники и собиратели в каменном веке, то есть примерно 4 тысячи лет до н. э., должны были говорить на разных языках на севере и юге страны.

По всей видимости, на территории центральной Швеции население было двуязычным: южная граница этой области проходила по Уппланду и Вермланду, а северная — по Емтланду. Однако у каждого человека был основной родной язык. Маленькие группы, составлявшие большие популяции, могли также иметь свои собственные диалекты и региональные языковые различия.

Если допустить это, то можно констатировать, что имеется в основном только один случай, когда иммиграция была настолько чётко разделена с двух направлений, что могла привести к возникновению двух совершенно разных языков. Речь идёт о самой ранней иммиграции, когда носители аренсбургской культуры1 мигрировали с юга, с территории Германии, а с севера, с территории современной России, мигрировали представители бутовской культуры2.

Южные переселенцы, возможно, говорили на различных диалектах до сих пор совершенно неизвестного языка, который мы можем назвать палеоюжноскандинавским. Конечно, существует маленькая вероятность того, что следы этих самых ранних языков с юга могли сохраниться в обозначениях более крупных территорий и уцелеть под волнами более поздних миграций.

Но это всё ещё выглядит довольно безнадёжно, поскольку жившие куда более скученно земледельцы накрыли южную Швецию толстым ковром из своих языков и топонимов. Что касается языка северных жителей Швеции, который мы здесь будем называть палеосеверноскандинавским, то тут ситуация выглядит более оптимистично, поскольку на севере сохранились очень архаичные топонимы.

В северных областях, населённых саамами, есть множество гор, названия которых имеют окончание -ir и с трудом поддаются переводу, как, например, Gealbir, Hoalgir, Nuhppir, а в нескольких десятках километров от Трериксрёсет (пограничной точки Швеции, Норвегии и Финляндии) в долине среди маленьких озёр возвышается гора Šuošmir. Именно тот факт, что топонимы сложно истолковать, свидетельствует о том, что они очень древние и имеют ещё досаамское происхождение. В этом повторяющемся окончании -ir мы можем заподозрить значение «гора». И таким же образом ещё несколько вероятных значений мы можем выудить из тьмы веков. Вот несколько примеров.

*-ir — «гора»

*skiehč(č) — «разделяющий воду» (некоторое природное возвышение, например, камень, заставляющий ручей или реку разливаться на два притока)

*jeahk(k) — «одиноко стоящая гора»

*nuss — «цепь гор»

*čára — «высоко расположенное озеро»

*sáll — «большой остров в море»

*čiesti — «песчаный пляж»

*ičč-/ižž — «самый дальний остров в море»

Č и ž здесь отмечают шипящие звуки, похожие на комариное жужжание, что хорошо подходит для севера Скандинавии. Звёздочка перед словами указывает, что слова реконструированы лингвистами, а дефисы в конце или в начале — что эти части могут быть присоединены к другому слову и склоняться.

По всей видимости, эта лексика относится к какой-то другой языковой семье, а не к уральской, куда входят саамские языки. Существует, конечно, риск того, что слова могут быть связаны с культурой более ранней, чем упомянутая выше первая волна миграции, но более старой, чем появление саамов (примерно совпадающим по времени с рождением Христа), например, с культурой ямочно-гребенчатой керамики3 приблизительно 7000 лет назад.

Поскольку более резких изменений в технологиях или населении мы пока не можем выделить, вполне возможно, что топонимы восходят к первым жителям севера — тем, кто путешествовал пешком и на лодках, обнаруживал и давал названия горам и озерам с самых древнейших времён.

Основываясь на наших знаниях о том, что на севере процветали культ лося и технология отпечатков на камнях, а на юге — культ благородного оленя и технология насечек на камнях, можно предположить, что пересечение и наложение языков друг на друга происходило южнее в более ранние периоды каменного века, чем в его конце. Возможно, с южной границей чуть южнее озера Меларен, а северной границей там, где позднее пролегла южная граница, — по Уппланду и Вермланду. Сдвиг к северу мог произойти в связи с ростом населения, начавшимся приблизительно около 5500 года до н. э.

В ходе расселения земледельцев после 4000 года до н. э. к палеоскандинавским языкам, в первую очередь к палеоюжноскандинавскому, добавился ещё один язык, исследователями названный Early European Neolithic language, то есть ранний европейский язык неолита, или новокаменного века. Многие элементы словарного запаса этого языка сохранились в современных индоевропейских языках, на которых говорят в Европе, в первую очередь в германских языках, однако следы их находят также и в южноевропейских языках, например, в греческом.

То, что эти слова использовались ранними переселенцами-земледельцами, видно частично из того факта, что они сохранились только в тех частях Европы, где эти земледельцы селились, а частично из того факта, что они не следуют правилам и нормам индоевропейского языка, что свидетельствует об их заимствовании. Кроме того, они часто обозначают предметы и явления, с которыми ранние жители Европы, охотники и собиратели, были совершенно незнакомы, например, сельскохозяйственные продукты и технологии.

Нередко слова заимствовались сразу в двух вариантах, с или без первого слога a-, который каким-то образом влиял на значение слова в неолитическом языке, но не имел значения в индоевропейском. Можно также заметить, что в тех случаях, когда индоевропейцы заимствовали вариант с a-, они часто отбрасывали гласные в конце слова, чтобы их не становилось слишком много. Это показывает, что индоевропейцам приходилось иметь дело с чужим языком, который они постепенно приспосабливали к своему собственному. Вот лишь несколько примеров.

Вероятно, этот ранний европейский язык неолита очень скоро стал господствующим на юго-западе Швеции, хотя в районе озера Меларен он закрепился не так прочно. Можно предположить, что расцвет некоторых из палеоязыков произошёл после примерно 3400 г. до н. э. с распространением культуры ямочной керамики4 и расселением охотников на тюленей, и что эти языки в основном распространялись на побережьях.

Интересно, что слово тюлень (шв. säl) было заимствовано в германские и финно-угорские языки именно из языка носителей культуры ямочной керамики. Таким образом, при некотором везении, у нас есть сохранившееся слово из двух языков самых первых переселенцев: палеоюжноскандинавского и палеосеверноскандинавского (если только это слово не происходит изначально из палеосеверноскандинавского).

По археологическим датировкам, сразу после расцвета культуры ямочной керамики (примерно после 2800 г. до н. э.) на Скандинавский полуостров попали первые индоевропейцы, прежде всего с востока. С ростом населения и развитием сельского хозяйства в период между 2300 и 1700 гг. до н. э. они прочно обосновались на юге Швеции и остаются там и поныне. Весьма вероятно, что прагерманский язык в значительной мере рано и широко распространился в центральной и южной Скандинавии, когда местное население и переселенцы пытались понять друг друга. Самое позднее начиная с бронзового века, повторяющиеся волны германских диалектов шли в одном направлении из южной Скандинавии и северной Германии и меняли язык на своём пути вплоть до центральной Швеции.

Вполне вероятно, что одна такая волна двинулась на север в начале бронзового века, в основном в промежутке 1500–1300 гг. до н. э., когда жители Дании достигли выдающихся успехов в обработке бронзы и создали культуру высшего уровня, которая повлияла как на южную Швецию, так и на северные прибрежные районы. Как раз в это же время хёвдинги и малые конунги на юге Швеции также начали увековечивать сюжеты о богах и военных подвигах в виде петроглифов, то есть развивалась культура повествования, которая естественным образом также повлияла на язык.

Ещё одним важным этапом перемен стал VIII век н. э., когда образовались скандинавские государства, появился Младший футарк (рунический алфавит) и широко распространился диалект шведского языка города Бирка, который считался престижным и статусным (шв. Birkasvenska). На самом же деле центром этого диалекта был город Хедебю в Южной Зеландии. Также трудно переоценить значение немецкого языка, на котором говорили в средневековых городах. Словарь шведского языка сильно менялся в то время. Мой любимый пример: в повседневной речи произошла почти полная замена слова речь (шв. mål) словом язык (шв. språk).

Интересным примером изменений в языке может служить приведённая ниже реконструкция индоевропейских числительных один, два, три (в современном шведском ett, två, tre). Буква þ произносится как th в английском слове thing, а ʀ — это шипящий звук, примерно как звук s в слове pleasure.

Если строго прислушиваться к исследователям, занимающимся исторической лингвистикой, то получается, что прасаамские языки, развившиеся на юге Финляндии, достигли северной Швеции вскоре после начала нашей эры. Они вытеснили и заменили собой палеосеверноскандинавский язык путём миграции и смешивания населения, а также в результате того, что эти языки имели более высокий социальный статус по причине более развитых технологий их носителей. Это произошло, когда в железном веке активизировались торговые контакты прасаамских народов с германоязычными соседями.

В качестве языкового примера здесь воспроизведены слова со счётом от одного до четырёх с упрощённой фонетикой. Сходство с финским языком очевидно, но насколько же интересно сходство и с числительными венгерского языка. Просто сравните: egy, ket, három, négy.

Прасаамские языки, по всей видимости, распространились до южной границы ареала более раннего населения, проходившей по Вермланду и Уппланду, самое позднее в VI веке. Скорее всего, совокупность климатического кризиса и убыли населения к середине века вбила последний гвоздь в крышку гроба палеосеверноскандинавского языка, шёпот которого теперь, спустя тысячу лет, всё ещё слышится среди гор далеко на севере.

В заключение я должен подчеркнуть, что попытка археолога влезть в историю языков очень рискованна, а смелостью такую попытку превосходят только собственные исследования историков-лингвистов. Однако мне кажется, что предпринять такую попытку стоит хотя бы ради того, чтобы услышать голоса, не звучавшие более тысячи лет.

Примечания