Е. А. Рыдзевская

121Литература по вопросу о пережитках тотемизма у древних скандинавов

В научной литературе вопрос о пережитках тотемизма у древних скандинавов, входящий в состав проблемы тотемизма в ее общем объеме и далеко не лишенный актуального значения в наше время, впервые был поставлен норвежским ученым A. Bugge в докладе, прочитанном им 24 февраля 1928 г. в Норвежской Академии Наук.1 Отдельные замечания по этому вопросу встречались, впрочем, и раньше в работах авторов, касавшихся его в связи с иными темами. Но все же он является сравнительно новым как в отношении скандинавов, так и германских племен вообще. В таких общеизвестных руководствах по германской мифологии, вышедших в конце XIX в., как E. H. Meyer, «Germanische Mythologie» (1891) и W. Golther, «Handbuch der germanischen Mythologie» (1895), он еще не ставился. В 1909 г. F. van der Leyen в своей книге «Die Götter und Göttersagen der Germanen» высказывался в пользу вероятности существования у германцев в их далеком доисторическом прошлом тотемических представлений и верований, какие наблюдаются у неевропейских примитивных племен, а также и культа богов-животных, пережитком которого, уже в эпоху антропоморфизации божеств, являются животные, посвященные тому или иному богу, или выступающие в качестве его постоянных спутников.2 В 1910 г. R. M. Meyer в своей «Altgermanische Religionsgeschichte» высказывался против взглядов v. d. Leyen. Не отрицая у германцев следов анимизма, веры в фетишей, демонов и т. д. на тех же стадиях развития, как и у других народов, этот автор не считал тотемизм столь же внутренне необходимым и общераспространенным явлением, а лишь особым видом культа предков, стоящим в связи с верой в превращение души в животное.3

К точке зрения v. d. Leyen присоединился K. Helm в своей вышедшей в 1913 г. «Altgermanische Religionsgeschichte». Оба эти автора подходили к данной проблеме с осторожностью; в частности, по вопросу о культе зооморфных божеств они указывали на то, что не всякое такое божество непосредственно объясняется из тотемических представлений.4 Приблизительно так же, как и v. d. Leyen, Helm смотрел на переход от бога-животного к антропоморфному божеству: за этим последним сохраняется ряд признаков, связывающих его с первым. В преданиях о превращении в том или ином случае антропоморфного бога в животного Helm видел превращение в непосредственного предшественника и различал здесь первоначальную основу и позднейшие новообразования. Он пользовался при этом древнесеверным мифологическим материа122лом и приводил такие примеры предшественников, как кабан для Фрейра и лебедь для Хёнира.5

Признавая, что надежных данных для восстановления следов тотемизма у германцев имеется в общем немного, и что целый ряд таковых можно с успехом истолковать иначе, Helm, тем не менее, полагал, что нет и доказательств отсутствия представлений о тотеме-животном, и что во всяком случае весьма вероятным является тотем-растение. Он ссылался на древнесеверное предание о первых людях, Askr и Embla, созданных богами из деревьев, — предание, правда, несколько затемненное позднейшими наслоениями.6 Helm касался также и названий животных в качестве германских этнических наименований, но высказывался о них весьма осторожно.7

В том же 1913 г. появилась монография G. Wilke «Kulturbeziehungenzwischen Indien, Orient und Europa»,8 представляющая собой обзор материальной культуры и религиозных верований в каменном и бронзовом веке. Автор говорил здесь о многочисленных следах развитого культа животных у всех «индогерманских» народов, основанного на тотемических представлениях, причем животное-тотем переходит впоследствии в мифологическое существо более высшего порядка.9 Отмечу здесь же и другую, вышедшую в 1923 г. работу того же автора «Die Religion der Indogermanen in archäologischer Beleuchtung»,10 где он развивал те же взгляды и склонен был рассматривать тотемизм как стадию развития, через которую прошли в свое время все народы, включая и «индогерманский пранарод». У автора привлечен к исследованию и скандинавский материал.

В порядке дискуссии о тотемизме в журнале «Anthropos» в 1914 и следующих годах, в нем вышла в 1917–1918 гг. статья Marie Pancritius «Europäischer Totemismus»;11 тотемизм она ставила в связь с охотой и скотоводством, между прочим и у скандинавов, усматривая тотемические мотивы в их сагах и преданиях. Следы тотемизма у народов высокой культуры она считала несомненными. Общая установка Pancritius совпадает с точкой зрения теории культурных кругов, согласно которой тотемизм — явление, которое могло распространяться из определенных культурных центров, а не стадия развития, наблюдаемая у самых разнообразных племен вне всякой зависимости от культурных влияний, заимствований и т. д.

В 1919 г. датский ученый F. Jónsson по вопросу о древнесеверных зооморфных богах в своей небольшой статье «Dyrenavne-gudenavne»12 выражал сомнение в их существовании в области религиозных представлений скандинавского Севера.13

Что касается названий животных в качестве германских этнических наименований, то предположение о возможной связи их с тотемизмом (eine Art von Totemismus) мы находим еще в первом издании O. Schrader «Reallexikon der indogermanischen Altertumskunde», 1901, стр. 923, причем оно поставлено под вопросом.14

Helm, как мы уже видели, в отношении этого материала был очень осторожен; более решительно высказывался R. Much в своих статьях «Der germanische Osten in der Heldensage» и «Widsith».15 Он указывает на германские племенные названия: Lemovii у классических авторов, сопоставляемое им с герм. lejan, лаять, бранить, Glommas в Беовульфе, объясняемое им в связи с др.-сев. glammi, волк (поэтическое обозначение), датск. glamme, лаять, и др., на др.-сев. Ylfingar (мн. ч.), Hundingr (ср. англо-сакс. Wulfingas, Hundingas), он делает вывод: «wir stehn dabei schon mitten im Totemismus, aber dieser ist ja überhaupt bei der germanischen Namengebung — auch den Personennamen — mit Händen zu greifen».16 В таких названиях, как Glommas, он видел подставное название (Deckname), каковые, как известно, весьма распространены для обозначения диких животных у примитивных народов и являются отражением страха перед опасным хищником — страха, заставляющего вместе с тем искать дружбы и сближения с ним путем возведения к нему своего собственного рода, а также стремиться к приобретению присущих ему свойств.17 Англо-сакс. Myrgingas — название племени, отождествляемого им с лангобардами,18 он объяснял в связи с др.-верх.-нем. meriha, др.-сев. merr, кобыла, и сближал подобные названия с культом зооморфных богов, с тотемическими представлениями и верованием в превращение в животных, указывая при этом, что в тот период, которому был свойственен весь этот комплекс 123представлений, подобные названия не считались обидными и унизительными.19

В 1926 г. A. Haberlandt в своей работе «Die volkstümliche Kultur Europas in ihrer geschichtlichen Entwicklung»20 говорил о несомненной тотемической основе некоторых скандинавских сказаний (напр., сага о Вольсунгах), а также народных обычаев и верований.21

В 1927 г. Lily Weiser в своем интересном исследовании «Altgermanische Jünglingsweihen und Männerbünde. Ein Beitrag zur deutschen und nordischen Altertums- und Volkskunde» также высказывалась в пользу наличия следов тотемизма среди материала, на котором основана ее работа. Признавая, что представление о душах умерших в виде животных (Seelentier), весьма распространенное, между прочим, и у германцев (в том числе у скандинавов), не всегда непременно связывается с тотемизмом, Weiser вместе с тем отмечала предания, непосредственно указывающие на происхождение отдельного лица или целого народа от животного, на некоторые явления, свидетельствующие о культе предков и о культовых объединениях тотемического характера, а также личные имена и этнические названия, говоря о которых ссылалась на статьи Much (см. выше). На скандинавском Севере она видела уже последние, но все же ясно выраженные пережитки всех этих явлений.22

Самая сущность тотемизма, по Weiser, сводится к следующему: культ животного, растения или какого-нибудь предмета у того или иного рода или племени, считающего себя в родстве со всем данным видом (а не с каким-нибудь единичным его представителем); подражание тотему (ритуальные танцы, маски и т. п.); пищевые запреты и на ряду с ними торжественное убийство и съедение тотема; наконец, брачные запреты в пределах тотемного союза (экзогамия).23 Исследование этого автора посвящено, как мы видели, иной теме, и о тотемизме в нем говорится лишь попутно. Существенным является то, что замечания Weiser по этому поводу основывались, с одной стороны, на сопоставлении германского материала с явлениями, наблюдаемыми у первобытных племен, а с другой — на данных германского фольклора, причем автор считал необходимым различать среди дошедших до нас традиций древнейшую основу и более поздние наслоения.24

В 1928 г. H. Philipp в своей статье «Teutonen und Kimbern»25 касался между прочим вопроса о культе животных у древних германцев, следы которого он относил за счет кельтского влияния.26

В том же году состоялся указанный в начале настоящего обзора доклад A. Bugge о следах тотемизма у древних скандинавов. Из краткого сообщения о нем мы видим, что докладчик изложил сначала сущность тотемизма, заключающуюся, по его мнению, в представлении о происхождении племенной группы от определенного животного или предмета, встречающегося в природе, и о переходе его свойств на членов этой группы. Далее он указал на распространенность тотемических верований в наше время среди примитивных народов и, в частности, на существование у них резных тотемных столбов. В отношении скандинавского Севера он отметил предания о происхождении того или иного знатного рода от животного, веру в духов-покровителей (др.-сев. fylgjur, буквально — спутницы, очень часто появляющиеся в сагах в виде животных) и, наконец, резные столбы, являющиеся в древнесеверном жилище весьма важной частью места на возвышении, наиболее почетного и занимаемого обычно хозяином дома.27

В 1931 г. H. Spehr в своей статье «Frühgermanentum»28 считал малоубедительными данные, приводимые в пользу наличия следов тотемизма в частности у англо-саксов.29 По его мнению, животное у германцев имело лишь значение символа.

Среди новейших работ отрицательное отношение к этому вопросу резче всего выражено у R. Kienle в его вышедшей в 1932 г. статье «Tier-Völkernamen bei indogermanischen Stämmen».30 Наиболее удовлетворительное, по его мнению, определение самого понятия тотемизма имеется у C. Clemen,31 на которого он и ссылается в своей работе: вера в родство с определенным живым существом или предметом, название по нему, пищевые запреты. Следы тотемизма у «индогерманских» народов, в том числе и у германцев, он считает недоказанными.32 Все те встречающиеся у них явления, на которых основывались авторы, стоявшие на противо124положной точке зрения (культ животных, напр., волка, веру в духов-покровителей — др.-сев. fylgjur, резные столбы у древних скандинавов, племенные названия и личные имена, табу некоторых названий животных, а также представления, связанные с оборотничеством, Werwolfsglaube), он объясняет из анимистических воззрений (Seelenglaube, Seelentier) и культа предков, души которых принимают образ животных.33

Данный вопрос в западноевропейской научной литературе не считается окончательно решенным; в 1934 г. A. Closs в своей статье «Neue Problemstellungen in der germanischen Religionsgeschichte»34 высказывается в пользу дальнейшей разработки на этнологической основе той же проблемы тотемизма и зооморфных божеств в германской мифологии.35

Таковы известные мне данные западноевропейской литературы по рассматриваемому здесь вопросу. Что касается русских работ приблизительно того же времени, когда этот вопрос возникает в западноевропейской науке, то следует отметить известный труд Н. Харузина «Этнография»,36 где этот автор говорит о следах тотемизма у индоевропейских народов, в том числе и у германцев, ссылаясь при этом на древнесеверное предание об Askr и Embla и на некоторые другие, касающиеся главным образом деревьев.37

Как мы видим, среди указанных здесь работ, за исключением доклада Bugge, нет ни одной, которая была бы специально посвящена данной теме. Ближе всего к этому Kienle, поскольку рассматриваемые им этнические наименования являются одной из главных категорий материала, на котором основываются названные выше исследователи.

Далее, у этих авторов, независимо от позиции, занимаемой ими в отношении данного вопроса, отсутствует общее определение тотемизма и объяснение его генезиса. Краткую характеристику его дают R. Meyer, G. Wilke, L. Weiser, A. Bugge, R. Kienle, но она носит чисто формальный характер и ограничивается перечислением и описанием основных признаков тотемизма, не выясняя его социально-экономических основ. Сама эта проблема в ее общем объеме, является, как известно, чрезвычайно сложной и остается до сих пор во многих отношениях спорной и неясной. Насколько обилен относящийся к ней материал, лучше всего показывает, конечно, классический четырехтомный труд Фрезера «Totemism and exogamy», вышедший в 1910 г. Среди работ, появившихся после него, показательными для громадного количества материала и для того, насколько расходятся в этой области мнения исследователей, является, напр., книга A. van Gennep «L’état actuel du problème totémique» (1920 г.) и уже упомянутая выше дискуссия в журнале «Anthropos» за 1914 и следующие годы.

Н. Я. Марр в своих исследованиях уделяет большое место тотемизму и рассматривает его как одну из стадий в развитии первобытнокоммунистического общества, причем это связывается с лингвистическими исследованиями Н. Я. Марра. Надо сказать, что все западноевропейские авторы, указанные в нашем обзоре, уделяют весьма мало внимания вопросам языка и исследованию языковых данных в широком масштабе, ограничиваясь лишь этническими названиями и личными именами.

Возвращаясь к вопросу о следах тотемизма у древних германцев, в частности — у скандинавов, надо подчеркнуть еще раз, что у названных здесь авторов, как той группы, которая признает их, так и той, которая сомневается или категорически отрицает, отсутствует удовлетворительная, достаточно углубленная и последовательная, общая концепция тотемизма. Что же касается отдельных категорий материала, на которых можно основываться, то у исследователей первой группы они указаны более или менее исчерпывающим образом. В смысле прямой связи с тотемизмом наиболее убедительны предания, непосредственно указывающие на происхождение целого племени или отдельного лица от животного, растения и т. п. Говорить об отсутствии всяких следов тотемизма у германских племен можно только игнорируя эти данные. Приведу со своей стороны такой пример, где тотемическая основа имеется в измененном виде, но где, как мне кажется, ее можно восстановить. В истории германской литературы хорошо известен лангобардский вариант так наз. предания о переселении (Auswanderungssage), которым вообще неоднократно занимались исследователи, причем сопоставляли данный вариант с преданием о неврах у Геродота.38 И в том и в другом случае население оказывается вытесненным из своей страны змеями; надо думать, что тут подразумевается какое-то племя с соответственным тотемом. Отголоски этого предания можно видеть в единственной, имеющейся у нас шведской саге, Guta Saga, а именно — в том месте, где говорится, что будущие праотцы населения острова Готланда приснились своей матери в виде трех змей; потомки их впоследствии так размножились, что на острове стало тесно, и т. д. (следует рассказ о переселении с Готланда).39 Тема 125предания здесь ослаблена и переработана сравнительно с неврской и лангобардской легендами: змеи, как таковые, прямой роли не играют, а являются лишь символами, разъясняемыми при истолковании сна; непосредственная причина ухода жителей с острова — перенаселенность. Тем не менее, самая основа сказания, повидимому, одна и та же, и восходит к представлению о змее, как племенном тотеме. Укажу также на пример иного характера, из фольклора исландских саг, относящийся во всяком случае к комплексу представлений, близких к тотемическому. В Bjarnar Saga Hítdœlakappa, считающейся одной из самых ранних саг и описывающей события X–XI вв., имеется отрывок сатирического стихотворения героя саги, Бьёрна, на его недруга Торда, где говорится о рождении этого последнего от рыбы, съеденной его матерью.40 Сатирические произведения такого рода были весьма распространены у древнесеверных скальдов. В данном случае в этих строфах отразился пережиток очень древних представлений, известных у многих первобытных племен — пережиток, получивший в Исландии эпохи викингов уже далеко не лестный смысл. Здесь выразилась, так сказать, позднейшая деградация древних верований, вроде той, какую предполагает Much, говоря о происхождении от кобылы (см. указанные выше статьи этого автора).

Все остальное, на что указывают исследователи, является во всяком случае материалом, вполне пригодным для соответственных разысканий о тотемизме, представляющемся здесь вполне возможным. Я имею в виду следующее: 1) Имена животных в качестве племенных названий и личных имен. Последние весьма распространены в древнескандинавской ономастике, причем наиболее часты Bjǫrn (медведь), Ulfr (волк), Ormr (змея), Hrafn (ворон), Ǫrn (орел). Они же входят в состав сложных (двучленных) имен в разных комбинациях, т. е. в качестве первой или второй части имени (Þorbjǫrn, Hrafnkell, и т. д.). Имена такого рода как простые, так и двучленные — преимущественно мужские; женские встречаются несколько реже (Bera, Birna, Hrefna, Ulfhildr, Ormhildr). Если видеть в них отражение представления о желательном переходе свойств данного животного или птицы на человека, то несколько неожиданными являются Kálfr (теленок), Lambi (ягненок). Как видно из рецензии шведского ученого E. Olson, C. N. Gould в своей статье «Blótnaut»41 ставит их в связь с культом домашних животных у древних скандинавов, с чем рецензент не согласен, считая такие имена собственно не настоящими именами, а прозвищами. Среди «звериных» скандинавских имен культовый характер представляется весьма вероятным, напр., для сравнительно редкого Galti кабан: это животное было посвящено Фрейру, богу солнца и плодородия, в чем можно видеть отражение его первоначального зооморфного облика. 2) Духи-покровители, fylgjur, часто являются в образе животных, причем саги знают покровителей как целого рода (kynfylgjur, ættarfylgjur), так и отдельных лиц. Здесь имеется весьма обширный и интересный материал, связь которого с тотемизмом представляется если не окончательно доказанной, то во всяком случае вероятной. Внимания исследователя заслуживает очень близкое сходство этих fylgjur с теми «guardian spirits» у североамериканских индейских племен, о которых говорит Фрезер.42 Ограничиваюсь здесь лишь указанием на это и на отмеченную Фрезером близость североамериканских духов-покровителей к тотемам.43 3) Весь комплекс представлений, связанный с оборотничеством (преимущественно с превращением в волка), хорошо известный между прочим и у древних скандинавов. В частности, оборотничество у богов, среди которых к числу наиболее показательных примеров относится Один, вероятнее всего объясняется их более ранним зооморфным видом.44 Здесь можно отметить многообразие этого явления, т. е. способность одного и того же бога превращаться в целый ряд различных животных, что наводит на мысль о первоначальном наличии нескольких местных племенных культов тотемного характера, позднее объединенных под его именем. 4) Культ животных, как диких, так и домашних, на который в сагах имеются прямые 126указания. Самый термин «blótnaut» в древнесеверном языке обозначает как жертвенное животное, так и являющееся предметом почитания. 5) Сопоставление резных столбов, известных по сагам как в жилище, так и в храме, с тотемными столбами, которое мы видели в докладе Bugge (см. выше), во всяком случае интересно и заслуживает внимания с точки зрения нашей темы. Пока можно только сказать по этому поводу, что тотемные столбы у примитивных племен в громадном большинстве случаев находятся вне жилища, перед ним, а не внутри; впрочем, Фрезер,45 ссылаясь на J. R. Swanton, «Contributions to the mythology of the Haida», говорит о резных столбах внутри жилища у наиболее влиятельных вождей племени Haida в северо-западной Америке, причем они помещаются в середине задней половины дома, а место перед ними предназначается для самых знатных лиц.

Несмотря на весь интерес, представляемый данными, заключающимися в древнесеверных сагах, для рассматриваемой здесь темы этого материала еще далеко не достаточно. Необходимо привлечь к исследованию данные этнографии и фольклора в скандинавских странах, старинные народные обычаи, обряды, поверья и т. д. с целью попытки выявления среди них пережитков тотемического прошлого.46 У некоторых названных здесь авторов (A. Haberlandt, L. Weiser) есть указания на такой материал, как на один из источников изучения следов тотемизма. Конечно, здесь приходится иметь дело с разного рода поздними наслоениями, но то же самое относится и к сагам; если для германских племен в тот период, к которому относятся наиболее ранние свидетельства письменных источников о них, тотемизм является стадией, давно уже пройденной, то для скандинавов эпохи викингов — тем более. Отмечу кстати, что среди авторов, отрицательно относящихся к следам тотемизма, будь то у германцев вообще, или у скандинавов в частности, совершенно оставлен без внимания именно этот обширный этнографический материал, между тем как авторы, стоящие на противоположной точке зрения, как уже было сказано, неоднократно обращаются к нему.

Выводы относительно наличия или отсутствия остатков тотемизма, сделанные на основании какой-нибудь одной категории явлений, представляются недостаточно убедительными; это можно сказать в одинаковой мере, напр., и о Much, и о Kienle, поскольку оба они касаются одних только племенных названий, и несмотря на то, что замечания Much по этому поводу представляют несомненный интерес.

Не менее важно и привлечение к исследованию вещественного материала как для тех далеких эпох, где можно искать первоначальные формы тотемизма, так и для более поздних, где следы его уже имеют значение пережитков.47

Среди авторов, признающих у древних германцев следы тотемического прошлого, некоторые сопоставляют рассматриваемые ими данные с теми, которые мы находим у современных примитивных племен (v. d. Leyen, Weiser, Bugge). Такой прием научного исследования представляется вполне правильным; не следует только упускать из виду, что у германцев тотемизм наблюдается в совершенно пережиточной форме, между тем как для не-европейских племен, на примерах которых его изучали исследователи (главным образом, австралийских и североамериканских), — это еще живая действительность, даже, если нельзя здесь искать проявления тотемизма в его первоначальных формах. Такая постановка вопроса не только содействует расширению материала и углублению исследования, но и выводит это последнее за пределы расовой теории и всех тех построений, которые так или иначе с нею связаны, хотя бы сами указанные здесь авторы менее всего собирались опровергать ее как таковую. Наличный фактический материал говорит сам за себя. Параллели, напр., исландско-полинезийские, и т. п., которые при всем желании нельзя объяснить заимствованием, весьма ценны и интересны для разработки не только рассматриваемого здесь вопроса о пережитках тотемизма у древних скандинавов, но и для выявления у них же целого ряда других остатков далекого доисторического прошлого.48 Укажу, напр., на такие работы, как v. d. Leyen, «Studien zur deutschen Mythologie»,49 где автор сопоставляет скандинавские предания об Одине и его чародействе с аналогичными у бразильских племен 127и др.; доклад шведского ученого N. Lithberg на съезде по истории религий в Лунде в 1929 г. «Mutterrechtliche Züge in der altnordischen Götterwelt»;50 статья W. A. Berendsohn «Zauberunterweisung in der Edda»,51 в которой автор делает попытку вскрыть в песнях Эдды следы несравненно более древней стадии социального развития, чем та, к которой относится сама Эдда.

Выдвигая такие проблемы, явно противоречащие сущности расовой теории и в частности основанным на ней взглядам на германские племена, буржуазная наука волей-неволей становится на путь отрицания своих же собственных основ.

В результате настоящего обзора материала и мнений исследователей мы можем, как мне кажется, притти к положительному выводу относительно следов тотемизма y древних скандинавов, даже при самом осторожном подходе к имеющимся у нас данным, к каковому нас обязывает то обстоятельство, что вопрос этот сравнительно новый, мало исследованный, и что относящийся к нему материал требует тщательной проверки. На том частном случае, какой представляют собой скандинавы, лишний раз подтверждается взгляд нашей современной науки на тотемизм, как на определенную общую стадию, рассматривать которую следует в мировом масштабе.

В наше время, когда в фашистских кругах Германии представление о высшей господствующей расе стало таким обостренно агрессивным и в политике и в науке, поскольку последняя подчиняется первой, а в связи с этим особенно резко выдвигается идея существования «низших рас», нельзя не подчеркнуть актуального значения таких научных исследований, которые устанавливают в прошлом одни и те же основные стадии развития как для этих «низших» племен, так и для тенденциозно превозносимой «индогерманской расы», в данном случае — для такого германского племенного образования, как скандинавы эпохи викингов, создавшие в своем историческом прошлом несомненно чрезвычайно интересную и богатую культуру. И здесь, оказывается, есть полное основание видеть следы того самого тотемизма, который по мнению многих западноевропейских ученых представляет собой явление, чуждое «белой расе», «северной расе», «индогерманским народам» и т. д. в зависимости от терминологии, которой тот или иной автор пользуется в своих высказываниях по этому поводу.

Примечания