М. И. Стеблин-Каменский

На «Коне Золотая Грива» — в страну саг

Итак, я сижу в исландском самолете и лечу в Исландию. Очень странное чувство я испытываю. В продолжение многих лет я занимаюсь исландской литературой и исландским языком, но знаю Исландию только по книгам. И вот сейчас я впервые увижу ее. При этом по книгам я лучше всего знаю Исландию такой, какой она была более чем семьсот лет назад. Классическая исландская литература возникла семь веков назад, когда во всей остальной Европе царил мрак средневековья — схоластика и мистика. Именно эта древняя исландская литература — реалистическая проза (родовые саги) и героические и мифологические песни («Старшая Эдда») — позволяет Исландии претендовать на выдающееся место в истории мировой литературы и культуры. Древняя литература — гордость Исландии, ее национальное богатство. Нигде в средневековой Европе не было такой богатой, самобытной и подлинно народной литературы. Она до сих пор самое значительное из всего, что было создано в области литературы на скандинавском севере. И до сих пор языком Исландии остался язык ее древней литературы, то есть древнеисландский. Он очень непохож на современные скандинавские языки — норвежский, шведский, датский, — хотя и в родстве с ними. Странным образом он почти не изменился за последнюю тысячу лет в написании и грамматике и до наших дней сохранил свою архаичную метафоричность и конкретность.

И вот сейчас я буду разговаривать с потомками древних исландцев на их древнем языке. Странное ощущение! Словно предстояло встретиться с давно мне знакомыми литературными персонажами, как с живыми людьми…

В самолете ко мне подходит красивая девушка в синей форме и с приветливой улыбкой подает на подносе конфеты. Первая исландка, которую я увидел в жизни, и первая возможность разговора по-исландски в эту поездку!

Девушка-стюардесса — по-исландски «флюгфрея», то есть в буквальном переводе «Фрея полета» (Фрея — имя языческой богини, которая воспевается в древних мифологических песнях). А самолет наш называется «Гютльфахси», то есть «Конь Золотая Грива» (тоже мифологическое имя). А диктор называется по-исландски тем же словом, которым больше тысячи лет тому назад назывался мудрец-сказитель. Итак, начинается смещение временных плоскостей, древняя культура скрещивается с современной цивилизацией.

Во время вынужденной ночевки в Глазго (вернее, в городке Гурок, недалеко от Глазго) я рассматриваю спутников по самолету. Это все исландцы. Кто они? Во всяком случае, не те воинственные викинги, которые около тысячи лет назад, прельщенные рассказами об обширных пастбищах, обилии непуганых рыб и птиц, приплыли на боевых кораблях из Норвегии в Исландию, чтобы осесть на огромном пустынном острове, на котором до этого еще никто никогда не селился, и, таким образом, дали начало исландскому народу.

Может быть, это коммерсанты, может быть, профсоюзная делегация или спортсмены, возвращающиеся домой (потом оказалось, что среди них был чемпион Исландии по шахматам Фридрик Олафссон). Запомнился старичок, который весело посматривал по сторонам. Он нюхал табак и сморкался в огромный пестрый платок. «Хатльбьерн Хальдорссон» — было написано руническими латинскими буквами на его визитной карточке. Оказалось, что он печатник, пенсионер, возвращающийся с полиграфического съезда в Мюнхене. Он предложил мне понюхать табаку. По-исландски это в буквальном переводе звучит так: «Можно предложить вам в нос?» Сходя с самолета в Рейкьявике и прощаясь со мной, он сказал: «Мы еще увидимся!»

И действительно, полгода спустя мы снова встретились с Хатльбьерном в Ленинграде, куда он приехал с делегацией общества «Исландия — СССР».

Население в Исландии очень невелико. Оно начало быстро расти только в двадцатом веке — больше чем удвоилось на протяжении шести последних десятилетий. До этого народ веками вымирал от неурожаев и жестоких эпидемий, от последствий сильных извержений вулканов с землетрясениями, а также от набегов испанских и алжирских пиратов. Но, может быть, самым губительным было то, что иноземные купцы, пользуясь монополией торговли, втридорога продавали исландским крестьянам необходимые для них товары, а продукцию их и без того нищего хозяйства покупали за бесценок. Диву даешься, как, несмотря на вымирание и колониальный гнет, этот малочисленный и (до самого последнего времени) нищий народ сумел сохранить свою самобытную литературную традицию и свой родной язык; как он сумел пронести сквозь века тяжелых лишений и бесправия свою страстную любовь к родному слову.

Погода ясная, и часа через три — не внизу, а где-то на середине голубого неба, выше самолета, над облаками, — показывается снежная вершина, освещенная солнцем. Это, конечно, Ватнаёкютль — самый большой ледник в Европе (сто километров в длину, сто километров в ширину) и самая высокая точка Исландии (2119 метров). Затем сквозь облака начинают мелькать еще какие-то горы, потом озера, реки. Самолет снижается, появляются правильные ряды маленьких домиков, красные, зеленые, синие крыши, и с трех сторон — море. Это, конечно, Рейкьявик.

Мы пробыли в Исландии пятнадцать дней. Шесть из них мы ездили по стране на легковой машине, с утра до вечера. Проехали больше двух тысяч километров, совершили пять поездок, из которых одна длилась три дня. Три раза мы ночевали в гостиницах в глухих уголках Исландии. Не были мы только на востоке страны да в центральной пустыне, куда можно проникнуть только верхом или пешком, и притом с альпинистским снаряжением. Остальное время мы жили в Рейкьявике. Здесь были встречи, вечера, концерты, пресс-конференции, конгресс общества «Исландия — СССР», обед у министра культуры, мой доклад на заседании Общества исландского языка, прием в посольстве, посещение Национальной библиотеки, Национального музея, университета, беседы с филологами и писателями — в общем, дни были загружены до отказа.

…Мы на приеме у крупнейшего исландского юриста Рагнара Оулафссона, члена общества «Исландия — СССР». Двухэтажный особняк. Весь верхний этаж — гостиная, в нижнем этаже — спальни и столовая. Гостей человек пятьдесят. В столовой три стола. На одном — скандинавские бутерброды, сласти и прочее; у другого хозяйка разливает кофе; на третьем — напитки. Надо вооружиться подносом, положить бутерброд себе на тарелку, подойти к хозяйке за чашкой кофе, взять на третьем столе бокал, потом с подносом в руке подняться по лестнице на второй этаж и там стоя есть, беседуя одновременно то с исландским историком о роли Ганзы в Исландии, то с парламентарием — об уровне жизни в стране, то с группой филологов — о том, существовал ли в действительности Эгиль Скаллагримссон или это личность легендарная, вымышленная.

Да, но, видимо, следует еще пояснить, почему важно, существовал ли Эгиль Скаллагримссон — викинг и скальд, герой «Саги об Эгиле», одной из древнеисландских родовых саг. Тот, кто не читал этих саг, обычно представляет их себе как произведения поэтические и фантастические, нечто вроде сказки или легенды. Нет ничего ошибочнее такого представления. Древнеисландские родовые саги — это произведения более фактографические, чем любой современный роман. Не случайно до недавнего времени все, что в них рассказывается, принималось за непреложный исторический факт. Однако в последнее время исландские филологи стали утверждать, что видимая историческая точность саг — это лишь результат высокой реалистичности древнего исландского искусства, и только. Определение границы между правдой художественной и правдой исторической — это, по-видимому, одна из труднейших проблем истории всякой древней литературы, и понятно, что каждому, кто едет в Исландию во всеоружии знакомства с древнеисландскими сагами, приходится спорить на эту тему.

Мы присутствовали на конгрессе Общества культурных связей между Исландией и СССР. По-исландски оно называется сокращенно МИР (по начальным буквам исландского названия общества; но те, кто знает русский язык, естественно, вкладывают в эти буквы другой смысл).

На конгресс съехались представители местных отделений Общества с разных концов Исландии — рабочие, рыбаки, фермеры, учителя и так далее. Всего собралось человек пятьдесят. На стол президиума были поставлены розы. Конгресс открылся речью Кристина Андрессона, виднейшего исландского критика, автора книги «Современная исландская литература», которая недавно вышла на русском языке.

Выступавшие говорили о том восхищении, которое вызывают у всего прогрессивного человечества необыкновенные успехи Советского Союза в области науки и техники. Они говорили о советском искусстве, с которым их познакомили приезжавшие в Исландию советские артисты. Могло ли бы такое искусство, говорили они, процветать в стране, если бы положение в ней было таким, каким его изображают враги Советского Союза? Они вспоминали о том, что Советский Союз был первым из государств, признавших право Исландии на двенадцатимильную зону территориальных вод вокруг острова. Этим он оказал неоценимую поддержку исландскому народу в его борьбе за свое экономическое благосостояние, союзник же Исландии по НАТО Англия послала в исландские воды не только рыболовные суда, но и военные корабли. Наш подлинный друг, говорили они, не то государство, которое устраивает военные базы на нашей земле, тем самым делая эфемерной нашу политическую самостоятельность, а то государство, которое в критическую для нас минуту бескорыстно поддержало нас в жизненно важном для нас деле и которое своими блистательными успехами в области науки и техники прокладывает новые пути человечеству.

После окончания конгресса ко мне подошла пожилая женщина в исландском национальном костюме. Как я потом узнал, это была Сигридюр Сайланд — видная активистка Общества, акушерка по профессии. Ей очень хотелось поговорить с человеком, который только что приехал из СССР. Она рассказала мне о том, что несколько лет назад она была в Москве и что встречи с советскими людьми произвели на нее незабываемое впечатление.

— Я чувствовала себя словно среди старых друзей, и мы хорошо понимали друг друга, — сказала она.

— Вы, значит, наверно, и по-русски умеете разговаривать? — спросил я.

— Нет, — засмеялась она, — мы говорили на языке души!

Жили мы в гостинице «Борг», в самом центре города. Альтинг (парламент), собор, почтамт, полицейское управление — все это рядом. Прямо под моим окном рифленая крыша какого-то гаража, а направо — двор со скопищем сверкающих лаком легковых машин: их в Рейкьявике вообще гораздо больше, чем грузовых. И хотя город славится отсутствием дымовых труб, в окно все же летит бензинная гарь. Среди разноцветных крыш — красных, зеленых, серых — вывеска туристской конторы «Гимли», а неподалеку — прижизненный памятник местному пастору, которому сейчас девяносто лет. Дальше вывеска страховой компании и кинотеатра «Гамля Био». А левее, над зданием Рыбопромышленного банка, — синяя гора Эсья. Ее часто окутывают облака, а однажды утром она оказывается покрытой снегом.

В моей комнате только постель с тонкими перинами из гагачьего пуха, стол и стул. В стене шкаф для одежды, и другой, попросторней, с умывальником и душем. Горячая вода, конечно, из гейзера.

Несмотря на осень (конец сентября — начало октября), в Рейкьявике значительно теплее, чем бывает в эту пору в Ленинграде. Великое дело — Гольфстрим! В драповых пальто мы изнемогали в первый день от жары. Один исландец, снимая с вешалки мое одеяние, взвесил его на руке и преисполнился уважением к русской выносливости. Потом мы ходили без пальто и спали с открытыми окнами.

Осень и зима в Рейкьявике (но не в глубине страны) много теплее, чем в Ленинграде и Москве, а лето и весна — холоднее. Средняя температура января в Рейкьявике минус один градус, а июля — плюс одиннадцать градусов; в Ленинграде соответственно минус восемь и плюс семнадцать градусов.

Исландия — страна фантастически красивая, причем я имею в виду средний исландский пейзаж, а не экзотику (гейзеры, вулканы и т. п.). И вот почему она так красива. В Исландии всюду далеко видно — на десятки и даже на сотню километров (деревьев почти нет, только рябинки да березки около домов). И повсюду видишь горы, с любой точки, — синие, голубые, серые, лиловые, малиновые, черные, в зависимости от покрова и освещения. А освещение все время меняется — часть неба светлая, часть неба темная, разрывы в тучах, радуга, фосфоресцирующее северное сияние. Помню, я стоял на площадке перед электростанцией Лахсаурвюркюн — это на севере Исландии — и смотрел на долину Лахсаурдалюр, расстилающуюся к северу. Ясный вечер и чистейший, прозрачнейший воздух. Долину видно далеко-далеко. Оба склона ее, слева и справа, темно­малиновые. На них маленькие ярко-зеленые квадратики тунов — засеваемых лугов — и кое-где белые с красными крышами игрушечные домики хуторов. Над этими малиновыми склонами поднимаются синие горы и голубая даль. Прямо передо мной ярко­синяя гладь реки Лахсау — реки в Исландии поразительно яркие — и на ней большая стая диких белых лебедей. Они вдруг взмывают вверх, и в вечерней тишине долго слышится их крик.

В Исландии вообще уйма диких водяных птиц. Один фермер жаловался нам, что лебеди губят его туны (стрелять лебедей не разрешается). Мы видели множество диких уток по дороге, на протяжении почти тридцати километров огибающей с востока Хвалфьёрдюр (то есть Китовый фьорд), далеко врезающийся в глубь страны. Слева от дороги, совсем рядом, тянулся фьорд со скалистыми островками посредине, а справа поднимались крутые высокие горы. Птицы плавали совсем близко от берега и даже не подымались в воздух при приближении нашей машины. Но идиллическое впечатление от лучезарного мирного фьорда испортилось тем, что за поворотом мы вдруг увидели длинные низкие бараки из рифленого железа и людей в военной форме. Оказалось, что это американская военная база.

В продолжение тысячи лет исландцы знали только понаслышке, что такое войско и война. Но кончились времена, когда географическое положение Исландии, затерявшейся среди океана, спасало ее от иноземных вторжений. И — такова ирония судьбы! — иноземное войско обосновалось на территории Исландии как раз тогда, когда после семи веков колониального гнета страна наконец полностью отделилась от своей метрополии — Дании. Исландия была провозглашена независимой республикой 17 июня 1944 года, но с 1941 года на ее территории расположились американские войска, и вопреки торжественному обещанию они не ушли после окончания мировой войны. Демонстрации, забастовки, митинги протеста, продолжающиеся до сих пор, не подействовали на тех, кто осуществляет эту оккупацию или способствует ей.

Для исландского пейзажа характерны также и более суровые черты: черные базальтовые обрывы, черная лава, черный песок. Песок в Исландии вообще только черный. Вернее, темно-серый. Но когда он влажен, он черный. Не случайно исландский национальный костюм — его и сейчас носят старые женщины — черный с серебром. Серебро, очевидно, символизирует исландские водопады. Черны здесь и все дороги — они покрыты гравием. А камни, ограждающие дорогу, окрашены не в белый, как принято у нас, а в желтый цвет.

В один из дней мы присутствовали на торжественном открытии памятника знаменитому исландскому поэту Торстейну Эрлингссону. Это было возле хутора Хлидарендакот, на юге Исландии, где сто лет тому назад родился поэт. Моросил дождь. Строгий бюст четко вырисовывался на фоне черного обрыва. Справа водопадом низвергался ручей. Мужской хор пел торжественно и печально. Все это было так величественно, что сжималось горло.

Типичны для исландского пейзажа знаменитые «Тингветлир» — Поля Тинга, национальный парк Исландии. Здесь с начала десятого века до середины девятнадцатого собирался альтинг (в древности — всеисландское вече, позже — парламент). В эпоху народовластия — так исландские историки называют период с десятого по тринадцатый век — альтинг был средоточием культурной жизни страны. Это была эпоха экономического и культурного расцвета Исландии. В середине лета на Поля Тинга со всех концов страны съезжались на две недели исландцы, чтобы принимать законы, участвовать в решении тяжб, обмениваться новостями, обсуждать происшедшие события, слушать саги и стихи. В туристских справочниках обычно говорится, что альтинг был древнейшим парламентом Европы. Но древнеисландское общество совсем не походило на парламентарное государство. Как доказали исландские историки-марксисты, исландское общество эпохи народовластия было особой формой родового общества; государством оно еще не было, так как не располагало никаким государственным аппаратом, не было ни канцелярий, ни чиновников, ни армии, ни полиции, ни тюрем. Потом, когда эпоха народовластия кончилась и Исландия стала сперва колонией Норвегии (с 1262 года), а потом Дании (с 1380 года) , альтинг захирел, его существование стало лишь формальным. Борьба исландцев за независимость всегда была борьбой за восстановление альтинга во всех его правах. Но современный альтинг — действительно всего лишь обычный парламент. Он совсем не похож на древнеисландский сход свободных общинников. Теперь альтинг заседает в небольшом двухэтажном здании в центре Рейкьявика. Кстати, в исландском языке очень часто одно и то же слово обозначает и нечто архаичное и нечто современное, и это нередко приводит к тому, что в сознании исландцев различие между архаикой и современностью до чрезвычайности сглаживается.

Поля Тинга расположены на берегу большого озера, окруженного горами, и прорезаны каньонами, где течет прозрачная ледяная вода. Черные скалы, зеленый мох, золотой кустарник и, конечно, поблизости — водопад. Когда стоишь на «Скале закона» — возвышении, служившем в древности трибуной, — то видишь на горизонте горы, а внизу сверкающую поверхность реки Эхсарау, которая при впадении в озеро разбивается на несколько рукавов. За рекой — церквушка (когда-то на ее колокольне висел «Колокол Исландии», по которому Халлдор Лакснесс назвал свой замечательный исторический роман), и правее — маленькие домики гостиницы «Валгалла». А за «Скалой закона» возвышается скалистая стена, верхний край которой образует на фоне неба причудливые силуэты — так называемые «ладьи викингов». Поля Тинга — самое дорогое для каждого исландца место. Это символ древней национальной культуры, символ свободы и независимости Исландии. Поэтому здесь все имеет свои названия и свою тысячелетнюю историю. При въезде в национальный парк стоит указатель в виде каменного компаса на подставке. Он указывает, в каком направлении искать те или иные вершины, каньоны, скалы, долины и т. п. Летом сюда часто приезжают из Рейкьявика погулять, а то и пожить в палатках. Но, к удивлению исландцев, иностранные туристы, приезжая на Поля Тинга, обычно обращают внимание только на две достопримечательности: Пенингагяу — каньон, в прозрачные омуты которого, загадав желание, принято бросать монеты, и Дреккингахилюр — омут, в котором, по преданию, топили неверных жен.

Поля Тинга расположены на границе заселенной части страны. За ними на сотни километров простирается гористая пустыня. В древние времена там скрывались объявленные вне закона. В исландских народных сказках часто говорится о блаженных долинах в глубине страны, где живут в достатке счастливые люди. И надо сказать, что когда смотришь в ясную погоду на уходящие к горизонту голубые дали, то они действительно кажутся такими манящими, что понимаешь веру исландских народных сказок в блаженную жизнь этих далеких и недоступных долин.

В Исландии, когда путешествуешь на машине, все время едешь либо по долине, окруженной горами, либо по пустынному плоскогорью, разделяющему долины. По-исландски такое плоскогорье называется «хейди». В долинах виден какой-нибудь одинокий хуторок — домик под красной крышей и рядом зеленый квадратик туна. Хейди всегда необитаемо. На нем не увидишь ничего, кроме камней, мха, вереска. Земля здесь так же «пуста и безвидна», какой она была, если верить библии, в первый день творения. И это чередование мира, где живут люди, и мира, где люди не живут, подчеркивается тем, что, когда въезжаешь на хейди, небо обычно скрывается в серой пелене, и клочья тумана, ползущие отовсюду, застилают даль. И камни сквозь туман начинают казаться недобрыми обитателями пустынного и безмолвного царства. Иногда посредине хейди, чаще у перевала, стоит необитаемый домик, где путники могут найти убежище в непогоду или ночью. Правда, по поверьям, в таком домике обычно водятся привидения. Когда-то герои древних саг путешествовали верхом через хейди, и тогда такой домик назывался «сайлюхус», то есть «дом, построенный для спасения души».

А вот экзотика — места, которые посещаются туристами. Озеро Миватн, то есть Комариное озеро, на севере Исландии. Причудливой формы, с островами и берегами из застывшей лавы. Под вечер мы любовались его молочно-белой гладью. Уютные островки-холмики казались будто нарочно разбросанными по озеру. С самого большого из островков доносилось блеянье овец.

А рядом с этим удивительным озером расположен знаменитый Наумаскард — карьер, где добывают серу. Дорога туда идет по неглубокой лощине. Воздух напитан запахом серы. Склоны голы, никакой растительности, только стелется пар. Вдруг открывается бескрайнее и такое же голое лавовое плато, простирающееся на сотню километров. Бьют вверх мощные струи пара. Весь склон — рыжая с белыми пятнами лава. Подходим ближе и видим кратеры. В одном бурлит черная жижа, в другом — голубовато-серая. Запах серы становится удушливым. Это не иначе, как вход в ад… В Исландии больше ста вулканов, и из них двадцать восемь действующих. Самый знаменитый, Гекла, — по преданию, обиталище сатаны. Страна вулканов и ледников, страна огня и льда — так обычно называется Исландия в путеводителях.

Возле озера Миватн находятся и «Диммуборгир», то есть «За́мки мрака». Тропинка вьется между черными лавовыми башнями высотой с двухэтажный дом. Видны ворота, окна, шпили, зубцы. Такие лавовые замки тянутся на километры. Под ними все те же стелющиеся полярные березки и крупные грибы подберезовики. Среди этих «замков» легко заблудиться — так похожи они один на другой.

Видели мы здесь еще одно чудо природы — «Годафосс» («Водопад богов»). В глубоком базальтовом ущелье течет река, бурная река с отвесными берегами. Там, где ущелье расступается, река падает шумным каскадом с широкого полукруглого уступа. Но «Водопад богов» не произвел на нас особенно сильного впечатления, потому что перед этим мы видели еще более мощный — «Золотой водопад», или «Гютльфосс». Мы приехали к нему в ветреный и солнечный день. Чуть ли не за полкилометра нас обдало облаком брызг, и мы увидели, как тремя каскадами обрушивается в страшную бездну чудовищная масса воды, а над нею переливается яркая радуга, то и дело меняя место.

Водопадов в Исландии очень много. В некоторых долинах ручьи образуют водопады буквально через каждые сто метров.

Видели мы и горячие источники — и те, которые используются для нужд человека, и совсем еще «дикие». Ездили мы, конечно, и к Гейсиру — горячему источнику, по имени которого все горячие источники мира называются гейзерами. Но Гейсир не фонтанировал. Он теперь почти никогда не фонтанирует, разве что запасливые туристы кинут в него побольше мыла, специально привезенного для этой цели.

Исландия по своей территории довольно большая страна. Хотя мы проехали больше двух тысяч километров, мы побывали далеко не всюду. Но по количеству населения Исландия страна очень маленькая — всего сто семьдесят тысяч человек, из которых семьдесят тысяч живут в Рейкьявике. И это сказывается на каждом шагу. О размерах государственного аппарата можно судить по тому, что все правительство, в том числе и министерство иностранных дел, помещается в одноэтажном особняке с мезонином. Есть в стране несколько десятков полицейских, но постовых и регулировщиков движения нет. Первое время мы принимали исландских полицейских за морских офицеров: они все очень рослые, в черной форме с серебряными пуговицами, в фуражке с белым верхом и с серебряным свистком на груди; шоферов автобусов — за сухопутных офицеров: они в форме цвета хаки и такого же цвета фуражках. Но, оказывается, офицеров в Исландии вообще нет; нет и армии, нет вооруженной охраны: ни в порту, ни на важнейших электростанциях, ни в высших правительственных учреждениях. Нигде не нужны никакие пропуска и вообще никакие документы. По-видимому, именно в силу своей малочисленности исландцы до сих пор обходятся совсем без фамилий, и даже в самом официальном обращении называют друг друга по имени, иногда с прибавлением имени отца (вроде как бы по имени-отчеству).

Малочисленностью исландцев, вероятно, объясняется и то, что у них часто один человек выполняет несколько дел, которые в других странах чаще делают разные люди. Ученый в Исландии — часто также и поэт или писатель, а политический деятель — также и ученый и так далее.

Исландская столица Рейкьявик — очень красивый город. Но он красив не местоположением, хотя и местоположение города, окруженного с трех сторон океаном, живописно. Рейкьявик красив как архитектурный ансамбль. Прежде всего он необычайно ярок и красочен: ярко окрашенное железо крыш, такие же пестрые стены (крашеное рифленое железо и бетон). Современная архитектура, сверкающая стеклом и металлом. И при всей ультрасовременности материалов и красок Рейкьявик чрезвычайно уютный город. Все дома в нем маленькие, одно-двухэтажные, максимум трехэтажные, больше — это уже исключение, которое к тому же не бросается в глаза. В центральной, то есть торговой и деловой, части города домики стоят вплотную друг к другу, каждый под своим щипцом, как в старой Риге. А в жилой части города каждый домик стоит отдельно, и вокруг него садик с березками, рябинами, клумбами и газоном. Благодаря тому, что дома маленькие, а расстояния между ними большие, город весь просматривается — видны окружающие его горы, в конце улицы часто видно море и корабли. Стоило взглянуть направо, выходя из гостиницы, и я видел в двухстах метрах нос огромного судна, которое как бы вплывало в улицу.

Яркие краски преобладают и в костюмах, но только у детей и молодежи. Детишки, белобрысые и румяные, всегда нарядно и ярко одеты — и дома и на улице. Яркие курточки, штанишки в крупную красную, синюю клетку. Так же ярко одевается молодежь. Девушки ходят в ярко-рыжих замшевых куртках, в брюках в крупную красную с синим клетку, в ярко-красных пальто. У иных на спине можно увидеть ярко раскрашенную карту Исландии или изображение попугая. А люди старше двадцати пяти — тридцати лет (для мужчин это правило без исключений) ходят в одноцветных серых костюмах, серых плащах, и даже президента Исландии я видел в довольно потрепанном сером плаще. Некоторые пожилые профессора носят такие старомодные костюмы, в каких ходили лет сорок — пятьдесят назад. Старые женщины часто надевают национальные костюмы, черные и длинные, до пят, такие же, какие носили их бабушки.

Мы бывали в гостях у исландцев. Квартиры обычно обставлены современно: удобная, легкая и красивая мебель, низкие столы. Сверкающие белизной и совершенно пустые кухни. Вдоль стен — белый прилавок, в котором скрыты электрическая плита, таз для мытья посуды, сушилка, сток для помоев, холодильник, посудные шкафы. Хозяйка стоит в такой кухне, как инженер у пульта электростанции, нажимает кнопки, и все жарится и варится. Гостиная и столовая часто соединены под углом и могут быть разделены раздвижной стеной. Раздвижных стен много в ресторанах, школах, квартирах. Две небольшие комнаты в случае надобности превращаются в одну большую. Рукой махнешь — и стены нет. Спальни маленькие. Вот типичная спальня: одна стена занята большим окном, другая стена раздвигается, за ней — чулан для одежды. В комнате только постель и на стене картина, больше ничего. Обоев нет нигде, но часто на стенах деревянные панели. На полу что-то похожее на пластикат. Вообще в архитектуре и обстановке в Исландии меньше старомодного и устарелого, чем в таких более богатых странах, как Англия и Дания. И это понятно: до самых последних десятилетий Исландия была такой бедной страной, что в ней нечему было сохраниться до сегодняшнего дня, все надо было строить и обставлять заново.

Квартиры часто имеют отдельный выход на улицу. Иногда весь дом — одна квартира. Исландцы большие индивидуалисты, и, хотя квартиры дороги (они поглощают около тридцати процентов бюджета среднего исландца), они готовы работать по двенадцати часов, работать сверхурочно — только бы жить в маленьком домике с минимальным количеством квартир, хотя строить такие домики, конечно, очень неэкономично…

Нет никакой разницы между жилищами Рейкьявика, провинциальных городков (даже и тех, что насчитывают меньше тысячи жителей) и хуторов. Мы были в шести городах: Сельфоссе, Блёндуоусе, Сёйдауркроукюре, Боргарнесе, Хапнарфьёрдюре и Акюрейри. Последний из них, пожалуй, самый красивый город, который я когда-либо видел. Правда, мы осматривали его на восходе солнца, то есть в час, когда все города обычно хорошеют. Вдоль набережной еще спали уютные разноцветные домики, а у причалов — корабли. На гладкой поверхности фьорда плавали морские птицы. Еще видна была ущербная луна, но встало и солнце, осветив на горах снег, выпавший за ночь. Часы на церкви — кстати, тоже выдержанной в конструктивистском стиле — мелодично пробили восемь раз. Казалось, мы очутились среди декораций несуществующего оперного города: сейчас выйдет лирический тенор и начнет свою арию. В городе этом живут десять тысяч человек, вдоль улиц стоят яркие современные домики, как в Рейкьявике, и такие же магазины в центре, и такие же автомобили. Акюрейри — второй после Рейкьявика город Исландии.

Исландцы очень трудолюбивы. Суровая природа и семьсот лет колониального гнета приучили их к труду. Этой привычкой они дорожат и продолжают ее культивировать. Независимо от положения родителей, все студенты и старшие школьники во время летних каникул работают — на хуторах, на рыбных ли промыслах, либо на городских предприятиях. Один видный политический деятель с гордостью рассказал нам, что его дочь, восемнадцатилетняя Сольвейг, которая любит потанцевать и развлечься, работала это лето на фабрике. Многие девушки-учащиеся работают летом на засолке сельди.

Суровая природа и сезонность работ на рыболовецких промыслах вызывают текучесть населения в Исландии. Люди из самых отдаленных местностей постоянно общаются друг с другом, и поэтому здесь нет диалектов, а лучшим литературным языком считается язык провинции, испытавший меньше иностранных влияний, а не язык столичных жителей.

Привычка к труду обусловливает простоту обращения, готовность к взаимной помощи, гостеприимство. Все в этой небольшой стране друг друга знают и постоянно видят. В первый же день нашего пребывания в Исландии мы познакомились с такими выдающимися писателями Исландии, как Тоурбергюр Тоурдарссон и Халльдоур Стефаунссон. Халлдора Лакснесса не было тогда в Исландии. Мы видели и наиболее выдающегося художника Исландии — Кьярваля. Он шел по улице в штормовке и рыбачьей шапке. Из публикуемой в газете беседы журналиста с каким-либо известным деятелем нередко выясняется, что журналист и знаменитость между собою на ты. Иногда даже лидер партии, обличая в парламенте своего политического противника, обращается к нему на ты — они знают друг друга с детства и, может быть, сражались когда-то отнюдь не по парламентскому кодексу.

Основное богатство Исландии — рыба. И это накладывает отпечаток даже на городской пейзаж, не говоря уже о том, что рыбой, или, точнее, рыбной мукой, пахнет весь город. На окраинах часто можно увидеть большие рамы на козлах — это «трёнюр», то есть рамы для сушки рыбы. Местами возвышается нечто похожее на каркас недостроенного дома — это «хьятлюр», то есть сарай для сушки рыбы. Когда мы были в приморском городке Хапнарфьёрдюре, туда как раз пришли траулеры с морским окунем, и мы видели все стадии его обработки на заводе — от выгрузки рыбы с траулера до момента, когда уложенное в пакеты филе замораживается, опускается в воду и укладывается в ящики. А в приморском городке Сёйдауркроукюре обрабатывают преимущественно сельдь, но мы попали туда в неудачный день, улова не было, и у гостиницы с экзотическим названием «Вилла нуова» скучали люди. Весь городок — в нем, правда, только тысяча жителей — скучал по селедке.

Один из вечеров исландско-советской дружбы, на котором мы присутствовали, закончился танцами. Танцевать пошли все, хотя места между столиками было очень мало — вечер происходил в ресторане гостиницы «Борг». Танцевали седобородые старики и семидесятилетние старухи. Исландские танцы веселые: все приплясывают и поют. Даже вальс там принято перемежать веселой музыкой в быстром темпе, под которую все топчутся и поют исландские римы.

В характере исландцев есть элемент детской непосредственности. Вспоминаю одного исландского фермера, с которым мы беседовали о сенокосе и о погоде во время поездки по северу Исландии. Это был здоровенный детина с круглыми румяными щеками и совершенно детским выражением голубых глаз. Его звали Гардар Якобссон. Разговор с ним запомнился тем, что это был один из немногих разговоров целиком на исландском языке. Говоря с иностранцем, исландцы обычно переходят на какой-либо более распространенный европейский язык: английский, датский, норвежский, шведский (немецкий менее популярен в Исландии). С Гардаром мы говорили по-исландски. «Первый покос был хорош», — сообщил мне он, в частности. Так я узнал, что в Исландии косят траву дважды в год.

Можно бы подумать, что потомки викингов должны быть высоки ростом, белокуры и суровы лицом. Но на самом деле высокий рост вовсе не характерен для исландцев. Может быть, это результат вековой нищеты. Встречаются среди них и темноволосые, а у очень многих исландцев мягкие черты лица. Но, может быть, и викингов мы неправильно себе представляем?

Во что исландцы верят? Я зашел в рейкьявикский собор в воскресенье и поразился — так мало там было народу! В разговорах с исландцами мне часто приходилось слышать, как они подшучивают над церковью и над пасторами. Они говорят, что обращаются к пастору только тогда, когда нужно креститься или жениться. «Во что верить, — говорят они, — мы сами знаем лучше, чем наши пасторы».

Исландцы мало религиозны, но очень суеверны. Особенно сильна вера в привидения.

Едем мы по плоскогорью Хольтавёрдухейди — поразительно дикому и пустынному. Опять туман, опять мох и камни, и опять сумерки. Зная, как доставить удовольствие собеседнику, я спрашиваю шофера, Йоунаса Сигюрдссона, не случалось ли у него каких-либо историй с привидениями. «Со мной нет, — говорит он, радостно улыбаясь. — Но вот один мой товарищ по таксомоторной станции постоянно возит привидения». И он рассказал мне, как в машину его приятеля села женщина в черном, сказав, что ей надо заехать за какой-то девушкой. Отправились. Подъезжают к Рейкьявику, шофер оборачивается — женщины в машине нет… Другой случай. В такси садится девушка. Она хочет сесть сзади; шофер удивляется — он-то знает, что у него там все места заняты. Он говорит об этом девушке, приглашая ее вперед. Но та видит позади совершенно пустое сиденье и в ужасе убегает…

Рассказал он еще несколько историй в таком же духе. Обычно их рассказывают очень подробно, с точным указанием имен и мест и с тем своеобразным юмором, который можно назвать «замогильным». Большой мастер рассказывать их — Тоурбергюр Тоурдарссон, «наиболее исландский» из современных исландских писателей. Этот голубоглазый и светловолосый человек, небольшого роста, очень моложавый для своих семидесяти лет, парадоксально сочетает в себе ребяческую наивность с тонкой иронией и обличительный пафос передового политического деятеля с суеверностью человека эпохи саг. Как-то, когда мы были у него в гостях, он сказал нам: «Меня спрашивают, как я, будучи коммунистом, могу верить в духов. Но как я могу не верить в них, если я три раза в жизни видел духов так ясно, как сейчас вижу вас?» И тут начался общий разговор о религии и суевериях в Исландии.

Что касается популярности суеверий в Исландии, то исторически она совершенно объяснима. Лютеранство здесь было введено в шестнадцатом веке датчанами насильно. Эпоха реформации (которая на остальном севере Европы совпадала с эпохой Возрождения) в Исландии, напротив, была эпохой всестороннего регресса, новой формой иноземного политического гнета. Она привела, в частности, к разорению монастырей, которые были здесь очагами культуры и хранилищами древних рукописей. Последний исландский католический епископ Йоун Арасон, который сопротивлялся введению лютеранства и был казнен, — национальный герой Исландии. Лютеранство до сих пор остается чужой для исландцев религией. Другое дело суеверия, связывающие исландцев с их древностью и ее литературной традицией. Исландия знает два периода расцвета и независимости: эпоха народовластия (десятый — тринадцатый века) и последние десятилетия. Их разделяют семьсот лет угнетения и нищеты. Поэтому Исландии древняя эпоха дорога и близка и так же дорого и близко все связанное с этой эпохой, в том числе древние языческие верования и мифы.

Имена древних богов, имена героев древних исландских саг встречаются всюду. Лучший ресторан в Рейкьявике — он называется «Нёйст», то есть «Корабельный сарай» (и с виду действительно похож на корабельный сарай, а вместо вывески над его дверью висит дракон), — убран в духе древнескандинавской пиршественной палаты, сложенной из бревен, и на его стенах имена разных мифологических существ. Мы видели велосипедную мастерскую «Бальдур», пили лимонад «Эгиль Скаллагримссон», ходили по улице Тора, улице Ньяля, переулку Локи и т. д. и т. п. Бальдур, Тор и Локи — языческие боги, Эгиль и Ньяль — герои древних саг. Всюду, начиная с самолета «Конь Золотая Грива», мы встречали такие названия. Именами героев древних саг названы в Рейкьявике все улицы района Нордмири, то есть Северного болота. Зато в Исландии не найдешь ни «Покрова», ни «Иоанна» — ни одного названия, связанного с христианской религией. Всюду все напоминает эпизоды древней истории Исландии. О ней рассказывают как о самом недавнем прошлом, настолько она близка исландцам.

Но об исторических местах Исландии следует рассказать особо. Они очень своеобразны. Дело в том, что в Исландии от древней эпохи не сохранилось никаких материальных памятников (если не считать, впрочем, древних рукописей, но и те в большинстве хранятся не в Исландии, а в Копенгагене). Старейшее здание Исландии — церковь в Хоуляре, древней епископской резиденции. Выстроена она в восемнадцатом веке, то есть совсем не древняя. В ней портреты епископов и их могилы. Рядом с церковью высокая колокольня. Ее построили в 1950 году, когда сюда были перевезены останки епископа Йоуна Арасона, исландского национального героя, казненного в 1550 году. В средние века в Хоуляре был культурный центр севера Исландии. Сейчас здесь хутор с церковью и школой. Белая церковка с высокой колокольней резко выделяется на фоне огромной темной горы.

А вот хутор Борг, который тысячу лет назад принадлежал легендарному исландскому скальду Эгилю Скаллагримссону. При сыне Эгиля (сам Эгиль был еще язычником) на хуторе построили церковь, от которой не осталось и следа. Теперь тут есть небольшой двухэтажный дом и церковка середины девятнадцатого века — исландские сельские церкви очень маленькие, иногда совсем игрушечные. Пастору этой церкви принадлежит хутор. Он еще совсем молодой, но успел усвоить пасторскую манеру говорить с особой прочувствованностью. Он показал нам древние могилы. По преданию, в одной из них похоронен Кьяртан, герой «Саги о людях из Лаксдаля». Но и на могилах в Борге нет никаких древних памятников. Древнее здесь только то, что, как и тысячу лет назад, хутор с церковью принадлежит одному человеку. Ну и, конечно, то, что позади хутора стоит невысокий холм с плоским верхом и обрывистыми скалистыми боками (такой холм по-исландски называется «борг», он-то и дал тысячу лет назад название хутору), а перед хутором простирается низина, местами поросшая низким ивовым кустарником, и дальше виднеется фьорд, и за ним высокие горы с голыми черными вершинами — трава с них сдута ветром.

Были мы и на хуторе Хлидаренди, где жил знаменитый герой «Саги о Ньяле» Гуннар из Хлидаренди. Ничего древнего там не сохранилось. Но живущий в Хлидаренди хуторянин считает себя потомком Гуннара. Он говорит «мой родич Гуннар», показывает вокруг хутора места, связанные с жизнью Гуннара, и знает о «своем родиче» все до самой мелочи, хотя их разделяет без малого тысяча лет. Хутор стоит на склоне высокой гряды. Если по черному песку дороги подняться к нему — откроется вид, который и в дождливый день величествен. Прямо под склоном растекается по черному песку река Тверау. За ней до самого океана тянется пустынная низина, на которой одиноко торчит гора Димон. Она не раз — под другим, правда, названием — упоминается в «Саге о Ньяле». А слева на горизонте виднеется в тумане огромный ледник Эйяфьятляёкютль, белыми языками сползающий вниз. Тысячу лет назад все это было таким же…

Таких хуторов с тысячелетней историей в Исландии множество. Но единственный материальный памятник в них — сама природа. Для того чтобы перенестись в прошлое, достаточно оглянуться вокруг. Вся Исландия — огромный исторический памятник.

Жива в Исландии и древняя поэтическая традиция. Исландия всегда была страной поэтов; она и осталась ею. И сейчас здесь много поэтов, притом среди них немало фермеров, живущих далеко от столицы, в глухих углах. Здесь любят рифмовать. Рифмуется все, даже правила, словари и счета. В каждом доме есть многотомное собрание древних саг и вообще много книг. Говорят, что в Исландии самое большое количество печатной продукции на душу населения. Это очень правдоподобно, судя по количеству книг в исландских домах. Тиражи, которыми издавались древнеисландские саги, иногда чуть ли не превосходили общее количество населения в стране. О том, что Исландия — страна поэтов, свидетельствует также и обилие памятников поэтам не только в городах, но и там, где эти поэты жили или бывали, иногда в совсем пустынных местах. Об открытии памятника Торстейну Эрлингссону я уже рассказывал. В одной широкой долине на севере Исландии, около хутора Боуля, где прожил свою жизнь поэт по прозвищу Боулю­Хьяульмар, мы тоже видели памятник: лира на высоком постаменте и выбитое в камне четверостишие этого поэта-крестьянина. Дальше, на пустынном перевале между этой долиной и соседней, высится памятник поэту Стефауну Стефаунссону, стилизованный под высокую придорожную кучу камней, — зимой такие камни указывают, где проходит дорога. Памятник знаменитому Снорри Стурлусону тоже стоит не в столице Исландии, а на хуторе Рейкхольт, где Снорри был убит девятьсот лет назад.

Я не раз подмечал в исландцах неуверенность в том, что иностранцу понравится их страна, или опасение, что иностранец хвалит их страну из любезности. Но трудно представить себе более непосредственную радость, чем та, которую проявляет исландец, когда он видит, что его страна искренне понравилась гостю. Иногда в беседе с исландцем можно ощутить некоторую обиду на то, что прославленная древняя литература страны заслоняет современную Исландию. Им как бы хочется сказать, что Исландия не только существовала в прошлом, но существует и сейчас.

Нет в исландском патриотизме, я бы сказал, «бравурности». Когда я слушал, как на открытии памятника Торстейну Эрлингссону в присутствии президента Исландии исполнялись патриотические произведения, меня поразило, что господствующим настроением была какая-то торжественная печаль. Как будто, думая о родине, исландец вспоминает бедствия, лишения и притеснения, которые испытала его страна за последние семьсот лет.

В Исландии я много встречался с коллегами филологами. Особенно интересной была для меня встреча с Сигюрдюром Нордалем, признанным главой исландской школы филологов. Он пришел на мой доклад на заседании Общества исландского языка, и мы вместе поехали к Якобу Бенедихтссону, одному из активистов МИРа, который устроил у себя встречу филологов.

В другой вечер Сигюрдюр Нордаль был моим соседом за столом у писателя Торбергюра Тордарссона. Одно дело — читать работы ученого, другое — беседовать с ним. Два вечера я провел в обществе Нордаля, слушая, как он с мягкой улыбкой вставлял в разговор тонкие и веские замечания, и мне стало понятным влияние, которое он оказал на своих учеников и последователей.

Нордаль — ученый с очень широкой эрудицией, и, как это часто бывает в Исландии, не только ученый, но и писатель. Его сборник новелл сыграл в свое время большую роль в развитии исландской литературы. Нордаль — основоположник нового направления в изучении классической исландской литературы. В противоположность «исландистам» старого направления (как правило, неисландцам), старавшимся вскрыть в исландских памятниках слои более древние, чем эпоха написания этих памятников, то есть вскрыть в них не исландское (а общегерманское и пр.), Нордаль и его последователи рассматривают эти памятники как цельные художественные произведения, порожденные исландской действительностью той эпохи, когда они возникли.

Особенно большую роль в борьбе Исландии за свое культурное наследие и свою культурную самостоятельность сыграла работа Сигюрдюра Нордаля «Культура Исландии», первый том которой вышел уже довольно давно. «Культура Исландии» — труд всей жизни Нордаля. Второй том этой работы должен, по замыслу автора, довести историю исландской литературы до современности. Поэтому, беседуя с Нордалем, я выразил надежду, что мне удастся прочесть и второй том его «Культуры Исландии». Нордаль задумался и ничего мне не ответил.

Конечно, закончить свою работу ему сейчас нелегко.

И он, очевидно, понимает, что в борьбе Исландии за свою культурную самостоятельность решающую роль играют сейчас не ученые. Трудно маленькому народу сохранить свою культурную самостоятельность, когда большая и богатая страна устраивает на его территории свои военные базы, подкупает его займами, ведет пропаганду. Удастся ли Исландии сохранить свою самостоятельность — вот что сейчас занимает тех, кому дорога исландская культура.

Последняя прогулка по городу накануне отъезда. Центральная площадь. Покрытый зеленой паутиной памятник Йоуну Сигюрдссону, знаменитому борцу за национальное освобождение Исландии. Здание альтинга с рельефными изображениями духов — покровителей страны: орла, дракона, великана и быка. Тьётнин — озерко, окруженное нарядными, яркими домиками. На набережной вокруг него светленькие ребятишки в ярких курточках играют, катаются на велосипедах, кормят уток, плавающих в зеленой воде. Отсюда через квартал — кладбище. Надгробные памятники в виде стоячих каменных плит, как древнескандинавские рунические камни. Никаких надписей, кроме имен и дат. Много рябин с красными ягодами.

Дальше, мимо стоящего на юру серого здания университета и единственного оставшегося в Рейкьявике дома с дерновой крышей, — на юго-западную окраину города. Здесь океан образует широкий фьорд, за которым на низком берегу виднеются белые домики Бессастадира, резиденции президента Исландии, а за ними — гряда синих гор.

Отсюда — на северо-западную окраину города. Тут открытый океан. Прилив. Волны подступают к черным камням берега. Над океаном множество чаек. Налево, на мысу, — маяки. Накрапывает дождь.

Отсюда — на северо-восточную окраину города, мимо ресторана «Нёйст» с его драконом вместо вывески. Рядом — порт. На кораблях зажигаются огни. Уже сумерки. За фьордом возвышается темно-синяя Эсья. Рядом и центр города. А на зеленом холмике, с копьем в руке, на носу своей ладьи, — Ингоульвюр Атнарссон, первый поселенец в Исландии, высадившийся здесь тысячу лет назад. Ингоульвюр тоже покрыт зеленой паутиной, как все памятники в Рейкьявике.

Утром следующего дня мы прощаемся с друзьями у самолета «Конь Золотая Грива». В последний раз смотрим на Рейкьявик с воздуха, летим над пустынным плоскогорьем Хетлисхейди, уже хорошо нам знакомым, видим черные вершины горы Ингоульвсфьятль, видим вдали гладь озера Тингватляватн, пролетаем над большими реками южной равнины — Эльвюсау, Тьорсау, Раунгау, и тут все скрывается за облаками. Но вдруг высоко в небе, над облаками, выше самолета, появляется огромная, освещенная солнцем вершина ледника Ватнаёкютль, и мы долго смотрим на нее, пока самолет не поворачивает круто к югу и гора тает в облачной белизне.