Юнн Ёкюльсдоуттир

Позвать крёстную

Að kalla til guðmóður

Хильда Хауконардоуттир из Стрёймара

Мне хотелось узнать о местопребывании сокрытого народца в наши дни, хотя казалось, что убедить людей рассказать об их общении с сокрытым народцем или согласиться с их «видениями» — не простое дело. Нельзя просто стучаться к людям и спрашивать: «Вы видели сокрытый народец?» И вовсе не факт, что сокрытому народцу понравилось бы внимание и разговоры такого рода. Поэтому мне пришло в голову позвать мою подругу, более мудрую, чуткую и проницательную, чем другие люди в различных существующих измерениях. Я иногда обращалась к ней за советом в поворотные моменты жизни и получала хорошее напутствие, поэтому решила попросить её стать крёстной этой работы.

Когда я впервые встретила художницу по текстилю и писательницу Хильду Хауконардоуттир, она пришла в мой сад с нашими общими подругами. Она была оригинально одета, носила удобную одежду природных цветов и крупные серебряные украшения с красивыми цветными натуральными камнями. Но самыми особенными самоцветами были её глаза, которые, казалось, меняли цвет, становясь серыми, голубыми, жёлтыми или зелёными. Мне она показалась немного похожей на колдунью, да, или на волшебницу. Мы сидели в саду в сторонке и разговаривали, светило солнце, жужжали мухи и со всех сторон летали бекасы со своим свистящим ржанием. У меня было чувство, будто я всегда знала эту женщину. Но вдруг я замечаю, что взгляд Хильды стал отстранённым. Она пристально смотрит в кусты и немного наклоняет голову, будто прислушиваясь к чему-то. Наконец она говорит мне как-то рассеянно, что иногда исчезает в четвёртом измерении. Дескать, она слышит звуки и чувствует запахи из другого времени, а затем приходят они. И, представьте себе, в тот день они начали вмешиваться в наши разговоры в саду. С тех пор их голоса часто вносят свою лепту, когда я обращаюсь к Хильде за советом.

Одним февральским днём, когда зима держит страну крепчайшей хваткой, и земля покрыта белым, давно замёрзшим снегом, я сажаю свою дочь Альду и пса Ульва в джип и скольжу, пересекая обледенелые участки на пустоши Хетлир, на восток к реке Эльвюсау, чтобы навестить Хильду. Альде чуть больше двух лет, и она с лёгкостью засыпает в пути, а Ульв с интересом следит за дорогой, как и подобает настоящей пастушьей собаке.

Погода ясная, поэтому мы останавливаемся на смотровой площадке в Камбабруне, и я с ностальгией созерцаю долины на юге страны. Там находится омываемое прибоем побережье с посёлочками Эйрарбакки и Стокксэйри, а там неподалёку к северу находится Хольт, хутор, где мы с бабушкой поглядывали за кавалькадой аульвов в канун Нового года. И там река Эльвюсау впадает в море, широкая и мощная, а на её берегах посреди равнины бьётся сердце этого края, водопад Сельфосс. Сразу за населённым пунктом находится Стрёймар, хутор Хильды. Вдалеке мерцает заснеженная Хекла и Эйяфьятлаёкюль, а на берегу моря располагаются острова Вестманнаэйяр, как няньки для острова Сюртсэй, младшего островного ребёнка. «Нет ничего прекраснее, чем вид на горы с Флоуи в хороший день», — раздаётся эхом во мне старческий голос, когда я поворачиваю обратно на дорогу в Камбабрун.

В Стрёймаре всегда тепло встречают гостей. Дом стоит недалеко от берега реки, в окружении высокой растительности, которая защищает от потоков воздуха, гуляющих по равнине, и порывистых ветров с горы Ингоульвсфьятль. В гостиной горит огонь в камине, а большие окна выходят на юг, на реку. На кухне стоит новейший компьютер Apple, потому что Хильда всегда на связи по всемирной сети. Она — как Наполеон, быстро высыпается и использует время, пока другие спят, чтобы обмениваться письмами с людьми во всём мире о различных мистических вещах.

Стол ломится от деликатесов с её огорода, который каким-то чудом (с помощью теплиц и отопления) зеленеет круглый год. Её муж, учитель Тоур Вигфуссон, пьёт с нами кофе и рассказывает мне душераздирающую историю о призраке с Хетлисхейди, который нападал на путников на дороге, отбирал у них припасы и убивал. Затем Тоур поспешно прощается, нужно отправляться по делам в Сельфосс. Тоур — эрудированный рассказчик, на самом деле настолько хороший, что вокруг его историй ниже в Стокксэйри возникла целая резиденция призраков1. Я поворачиваюсь к Хильде и начинаю вспоминать нашу первую встречу.

— Это было что-то настолько естественное, когда ты отлучилась в четвёртое измерение в прошлом году. Мне почти показалось, что я могла бы отправиться с тобой.

— Да, ты можешь, получить разрешение очень просто… Совершенно непроизвольно бывает, что они вмешиваются в разговоры, просто хотят иметь возможность тоже поговорить с людьми, с которыми я веду беседу. Если они хотят что-то передать, они это сделают. Если у меня с кем-то глубокие разговоры, они приходят. Я всегда говорю о них во множественном числе, но понятия не имею…

— Я так понимаю, ты их физически не видишь или всё же можешь описать их?

— Нет, мне кажется, их двое или, может быть, трое.

— Да, может быть, что-то есть — запахи и ощущения, если не очертания?

— Нет-нет, иногда мне кажется, что я вижу их. Я вижу их как свои рисунки, как очертания, но я никогда не думаю о них. Они просто вступают в разговор, и я понимаю, что говорю что-то, что, как мне кажется, не обязательно исходит от меня. А иногда мне просто нужно остановиться, ведь им хочется поскорее самовыразиться. И тогда я даже задаю им вопросы, чтобы удостовериться, что я с ними правильно взаимодействую.

Хильда наливает в мою чашку ещё ароматного чая с чабрецом и подвигает ко мне корзинку домашнего хлеба из полбы, нарезанного так тонко, что ломтик чуть толще лезвия ножа.

— Я хорошо понимаю, что этот мой опыт очень похож на то, когда люди «видят».

— Ты знаешь кого-нибудь, кто «видит» сокрытый народец? — спрашиваю я.

Долгое молчание. «Естественно, о таком людей не спрашивают», — думаю я удручённо.

— Собственно, нет. Но я подозреваю, что каждый десятый человек, которого мы знаем, видит их, — отвечает она.

— Как люди, видящие сокрытый народец, узнают, что это именно он?

— Да, когда я что-то вижу… если это выходит за пределы реального существования…

Хильда делает паузу в середине предложения и задумывается, затем продолжает:

— В глубоком размышлении ты обнаруживаешь, что даже видишь людей, в такие моменты тебе всегда приходится спрашивать себя: это реально? Я чувствую запах, вижу одежду, которую сейчас не носят, сознательно или бессознательно ищу какие-то признаки. Того, происходит ли всё это в этом или другом мире.

— Какой этот запах?

— Я не знаю. Иной запах. Я чувствую запах воздуха, влаги в воздухе или что-то в этом роде. Я не ощущаю запаха вещей. Я просто чувствую, что нахожусь в другом климате. И тогда я знаю, что ушла куда-то во времени или пространстве.

— Ты имеешь в виду запах далёких необитаемых островов, аромат морской соли… густой и насыщенный…?

— Или даже аромат какой-то неопределённой растительности. Если какой-либо из органов чувств задействован, я начинаю подозревать, что нахожусь не во сне и не в реальности, созданной моим сознанием. Я бы назвала это бессознательным мышлением. Оно может возникать то и дело и отправляется блуждать. Я представляю себе, что, когда люди видят сквозь завесу, как я это называю, происходит что-то вроде этого. Аульвы из народных верований гомогенны (однородные), так что мы как будто договорились видеть их такими, и мне это кажется очень правдоподобным. Я знаю, что учёные, такие как Ауртни Бьёртнссон, обсуждали это.

Она подвигает ко мне ещё одну корзинку с чем-то зелёным и диким, явно пригодным в пищу, хотя в каком-либо другом месте я бы классифицировала это как сорняк. Затем она встряхивает своими серебристыми локонами и пристально смотрит зелёными, глубокими глазами на быструю реку, которая широко и полноводно разливается, унося отколовшиеся льдины вниз по течению.

— Полагаю, можно выдвинуть теорию, что с нашим народом заключили некий договор. Что имелся пункт соглашения: видеть моури, скотту и сокрытый народец. Однако цветочные феи — это современное для Исландии понятие, явление XX столетия. Я никогда не слышала о цветочных феях в Исландии прошлых веков.

Уже за полдень, и мы сидим во дворе у стены дома под февральским солнцем. В воздухе пахнет весной, несмотря на снег и господствующую зиму, и на веранде так тепло, что я начинаю подозревать, будто Хильда заключила соглашение на солнечную погоду здесь в своём уголке. Альда достаёт ведёрки и лопатки, чтобы поиграть в снегу перед верандой, а мы продолжаем обсуждать реальность в реальности и наоборот.

— Это мир, находящийся по ту сторону видимости, мир, в котором мы исчезаем, мир, который описан в сагах, а ещё может быть что-то в подсознании. Так же, как люди находят реальность в нереальности видеоигр и виртуальной среде. Иногда настоящее становится для нас слишком сложным, нам нужно какое-то спасение.

— Конечно, так было на протяжении веков…

— Да, но сейчас настоящее для нас гораздо более доступно, просто потому, что вполне терпимо. В старые времена единственным выходом было слечь в постель или сойти с ума. А помимо этого ты просто вынужден был пребывать в холодной реальности. Ну, некоторые уходили в поэзию…

— Да, как Боулю-Хьяульмар и Хатльгрим Пьетюрссон.

— А представь человека, который весь день рифмует четверостишия. Он входит в мир поэзии, а мир поэзии подобен миру аульвов, в известной степени… Да, мне это никогда прежде не приходило в голову, мир поэзии и мир аульвов — это одно и то же!

Затем Хильда отправляется в полёт, тогда как я не могу подняться и остаюсь, как птица с подрезанными крыльями, внизу на земле. Я устанавливаю с ней связь не раньше, чем она начинает размышлять о миссии знаменитостей:

— Сегодня футбольные герои заменяют божеств. Бекхэм и Виктория заменяют Зевса и Посейдона. Иметь таких героев — потребность души. Человек — непростое существо, у него есть потребность создать другой мир, и тем самым я не говорю, что этот мир нереален. В этом тоже может быть соглашение, как и в мифологии.

Я возвращаю разговор к сокрытому народцу, и мы прослеживаем эти типичные и укоренившиеся мотивы в сказках о сокрытом народце. Истории о переселениях, вещах, которые исчезают, а потом снова появляются спустя долгое время точно на том же самом месте, о сокрытом народце, который посещает людей во снах и просит о помощи в родах, сокрытом народце, который является беременным женщинам, чтобы те давали детям их имена.

— А потом есть ещё любовь между людьми и аульвами, — говорю я.

— Не упоминай об этом.

— Естественно, это запретная любовь, — упорно продолжаю я.

— Да, но я бы никогда не позволила этому случиться, — внезапно говорит Хильда.

— Но это в какой-то мере трагично, ведь это любовь, которая не может закончиться, потому что…

— Ни шагу дальше, — перебивает она меня.

— Ммм, очень трагично.

— Довольно.

— А иногда в мире аульвов остаются дети.

— Да, или в человеческом. Дети должны выбрать один из двух миров.

— Да. И ещё об этих историях: иногда человека затягивает в мир аульвов, и он не возвращается обратно.

— Во всяком случае не таким, каким был раньше. Но это бывает и когда мы переживаем глубокий духовный опыт, после которого мы уже не те.

— Мне кажется, это не противоречит моей теории, что если человек оказывается в мире аульвов, он в какой-то степени впадает в то, что мы бы назвали безумием. Он выпадает из реальности…

Я становлюсь мягче, когда думаю об этом. Неужели мир аульвов и сокрытого народца является инструментом для выживания, прекрасным признанным народным методом не сойти с ума… или для выражения своего безумия? Я устраиваюсь в садовом кресле, щурюсь на солнце и слушаю тяжёлое журчание реки. Внезапно я обнаруживаю, что Альда исчезла. Я так увлеклась этим разговором, что не уследила за ней. Я оглядываюсь и наконец вижу небольшой розовый комок на белом снегу дальше вниз, где бурная река Эльвюсау течёт в направлении моря.

— И пропавшие дети, разве это не классическая история о сокрытом народце? — говорю я в ужасе, вскакивая, чтобы забрать ребёнка, и слышу, как Хильда бежит за мной:

— Ребёнок на пути в мир аульвов. Они просто напоминают, что нельзя болтать о чём угодно…

Когда я запыхавшись возвращаюсь с Альдой, Хильда продолжает:

— До сих пор они не вмешивались в наш разговор, а теперь пришли, да, и говорят следующее: нужен пропуск, такое разрешение, чтобы иметь возможность говорить на какую-то тему. Например, врач может обсуждать одно, человек с музыкальным образованием может затронуть что-то другое… на самом деле тебе нужен какой-то пропуск, чтобы освещать эту тему. Так что они хотят, чтобы ты попыталась немного покопаться в подсознании…

Я немного ошарашена после того, как спасла дочь от смерти, была ли она в этом мире или другом. Да, в действительности я очень зла на себя за то, что недостаточно хорошо забочусь о своём ребёнке, и мне приходится заставлять себя снова сосредоточиться на обсуждаемой теме.

— А что, ты говоришь, раскопать из подсознания?

Оказалось, они хотят, чтобы я раскопала свои воспоминания о невидимом товарище по играм, который был у меня в детстве. Я звала её Эйя, она повсюду сопровождала меня и всегда была готова играть и беседовать. Я её совсем не помню, но моя мама говорит, что Эйю всегда нужно было принимать во внимание, например, нам иногда приходилось ждать, когда мы переходили улицу, потому что Эйя не перешла с нами. Я также должна была накрывать для неё стол и укутывать её одеялом, поцеловав на ночь. Каким-то образом моя дружба с этим старым воображаемым товарищем по играм оказалась пропуском в этот мир, с которым я так хочу познакомиться.

— Хм, интересно. Значит, они считают, что Эйя, моя подруга по играм, которую больше никто не видел, была девочкой-аульвом?

— Ну, это всемирно известный психологический феномен, особенно среди единственных детей в семье, но, согласно исландскому фольклору, на самом деле это девочки-аульвы и мальчики-аульвы. Раскопай это, поговори с мамой. И тебе также понадобится свободное время для укрепления связи с реальностью, и теперь они пылко кивают. И ещё, при посещении жилища аульвов не лишним будет преподнести жителям что-нибудь в подарок. Просто что-то маленькое, символическое. И будь открыта для знаков… Так ты увидишь, понравилось им подношение или нет.

Обдумывая эти мистические советы, я поехала обратно. Я пересекла Хетлисхейди и спустилась в Сандскейд в сумерках, в этом прекрасном голубоватом свете, медленно и мягко уводящем человека в ночь. В этой стране день не просто выключается и одним махом включается ночь, как в других местах на земном шаре.

Но если раньше у меня была неопределённость в том, как найти сокрытый народец, то теперь я пребывала в каком-то наибольшем сомнении. «Могу я попросить какой-нибудь знак, пожалуйста?» — вздохнула я, глядя на вечернюю звезду, появившуюся на сумеречном небе. С заднего сиденья доносилось ровное дыхание спящего ребёнка.

Знаки… Будь открыта к знакам, сказала Хильда. И вдруг с разных сторон мне начали проявляться знаки. Но они касались не аульвов и сокрытого народца.

Вскоре после того, как я побывала у Хильды, ко мне в гости пришла подруга и сказала:

— Может тебе, как-то освежить твой сектор любви?

— Сектор любви…? — ошеломлённо повторила я за ней.

— Да, разве не здорово дать любви шанс? — ответила она.

Я была очень довольна жизнью такой, какая она есть. Мы с Альдой жили вдвоём в прекрасных отношениях в нашем маленьком домике на берегу озера Этлидаватн, и я не ощущала, что мне чего-то недостаёт. Но подруга сразу приступила к работе, выяснила, где был бы сектор любви, согласно фэн-шуй, и убрала оттуда тяжёлую и мрачную картину, которая, по её мнению, была ненужной в этих делах.

— Что-нибудь парное, лучше всего красное и желательно чего-нибудь блестящее, — бормотала она вполголоса, подобно колдунье, пока бродила по дому в поисках подходящих вещей.

Наконец, она повесила зеркало в золотой раме и две маленькие картины в красных тонах.

Вскоре после этого я была на званом обеде у семейной пары хороших друзей. Мужчина, который был астрофизиком по образованию, вышел со мной посмотреть на мою новую машину. Он обошёл её, пнул ногой одну из шин и долго смотрел на перед машины, или я так думала.

— Знаешь, — сказал он, — на номерном знаке написано «папа».

— А? — ответила я, немного поразившись своему другу.

— Да, PA-881, pabbi, — повторил он. — Это какой-то знак.

Я только улыбнулась, и больше об этом не говорили.

Вскоре после этого ранним воскресным утром я посадила Альду в коляску и прицепила поводок Ульву. Мы собирались стряхнуть с себя зимнюю сонливость и отправиться на прогулку вдоль озера. В это время суток ранней весной или поздней зимой на озере обычно мало людей. Ещё не прилетели перелётные птицы, куропатка бегает в белом зимнем наряде, а по воде плывёт парочка лебедей со своими подросшими с прошлого лета птенцами. Из-под камня выскочил кролик, и Ульв подпрыгнул и помчался за новым жильцом в животном мире так, что сорвался с поводка и прямо наткнулся на седого мужчину, спокойно идущего по дороге.

«О, надеюсь, он не против собак», — думаю я, сильнее толкая коляску.

Но мне нечего было бояться, мужчина наклонился и дружелюбно погладил пса. Подойдя поближе, я увидела, что это биолог Ауртни Эйнарссон. Мы с Ауртни знали друг о друге, учились в школе в одно и то же время, но никогда не встречались, пока два года назад нас не познакомил общий знакомый. Итак, без лишних слов, мы недавно встретились в кафе в центре посёлка. Мы болтали, говорили о птицах на наших озёрах: моя полярная гагара, твоя полярная гагара… вовсе не исландский гоголь, нет… и не красношейная поганка… а всю зиму в этих краях была серая цапля, да… и так далее.

А теперь он здесь, наблюдает за птицами на моём озере. И видит намного больше птиц, чем я. Он указывает мне на группу морских и хохлатых чернетей, которые плещутся с несколькими красноголовыми нырками. Я приглашаю его на кофе, а позже он приглашает нас с Альдой к себе домой на ужин, и так одно за другим. Ауртни перестаёт быть «этим» в устах Альды, каким он был в начале, и его начинают называть «папой Пеппи Длинный Чулок» (потом машину, естественно, назвали «Попрыгунья», как пиратский корабль папы Пеппи). Однажды она просто сказала «папа» и посмотрела на реакцию. Мы пожали плечами и неловко улыбнулись друг другу, и на этом она приняла его в семью.

Моя подруга из заграницы хочет узнать что-нибудь о моём парне. Есть ли у него тоже дети, авантюрное прошлое и хорошее будущее, как у тебя? — спрашивает она в электронном письме. Мой парень… Отвечаю я и улыбаюсь в монитор компьютера… Когда мы прощаемся, я тут же очень скучаю по нему. При встрече мы улыбаемся, как застенчивые подростки, и мало что можем сказать. Он на год старше меня, у него четверо детей. Он высокий, у него красивые глаза, густые серебристо-седые волосы и мягкая кожа. В большой группе людей он неразговорчив, спокоен и уравновешен, а наедине общительный и интересный.

Он — доктор наук и чрезвычайно разносторонний; орнитолог, арахнолог, палеонтолог и особенно интересуется иносказаниями или аллегориями в средневековой литературе. Он любит природу и относится к животным и их детёнышам с заботой и уважением. Является директором Центра изучения природы на озере Миватн. Ауртни остаётся там каждое лето, и мы с Альдой планируем отправиться туда и посчитать птиц вместе с ним. Потом он собирается с нами на поиски сокрытого народца. Позже, может быть, мы отправимся по Шёлковому пути вместе с Альдой, и он хочет в будущем жить с нами в Лингхоуле, что будет просто замечательно…

Примечания