Б. М. Задорожный (Львов)

74Первичное значение конструкции «причастие II + глагол иметь» в древнегерманских языках

Несмотря на работы ряда выдающихся ученых (О. Бехагеля, Г. Пауля и др.), многие вопросы, касающиеся происхождения конструкции «причастие II + глагол иметь», ее первоначального грамматического значения и путей развития, остаются до сих пор неясными и спорными.

Нам представляется, что изучение генезиса и истории данной конструкции пошло неверным путем по той причине, что исследователи не сочли нужным глубже присмотреться к семантике германского служебного глагола haben и не приняли во внимание, что значение «обладать» противоречит многим конкретным примерам из древнегерманских языковых памятников. Между тем, если ich habe gefunden и допускает интерпретацию «ich habe etwas als Gefundenes», то аналогичная интерпретация ich habe verloren сводит эту теорию на нет. Априорные утверждения, что образования типа ich habe verloren, er hat ihn erschlagen возникли путем аналогии с такими конструкциями, как ich habe gefunden, ich habe bekommen, не выдерживают критики. Сочетания типа ich habe es verloren встречаются в древнегерманских текстах, за исключением древненемецких, начиная с самых ранних эпох, и — что гораздо важнее — памятники, в которых встречаются такие сочетания, относятся к той эпохе, когда они представляли собой более или менее свободные предикативные конструкции и не являлись грамматическими (морфологизированными) глагольными формами. Как же могла действовать грамматическая аналогия там, где не было грамматической формы, т. е. в условиях сохранения лексического значения глагола haben? Более того, глагол haben (подобно глаголу werden) вступает в синтаксические сочетания не только с переходными, но и со многими непереходными причастиями. Совершенно ясно, что здесь также значение «обладать» никак не подходит.

Что же касается аналогии как возможного фактора, который мог стимулировать возникновение конструкций с непереходным причастием, то здесь еще более значительная трудность, чем в случае переходных глаголов. Во-первых, лексическое значение глагола haben «обладать» должно было бы сделать невозможными конструкции типа ich habe geschlafen просто потому, что их значение было бы абсурдным. Во-вторых, haben в значении «обладать» как переходный глагол требует после себя объекта, который опять-таки невозможен в конструкции ich habe geschlafen. Наконец, необходимо учесть теорию Бехагеля — Пауля, согласно которой с глаголом haben могли сочетаться только так называемые «имперфективные» причастия, которые, как известно, не употреблялись атрибутивно. Если учесть, что атрибутивная функция (в широком понимании) была первичной для причастия II, мы должны будем прийти вместе с Бехагелем к единственно возможному выводу: в древнегерманском вообще не могли первоначально существовать «имперфективные» непереходные причастия II.

Таким образом, первым звеном в цепи действий аналогии было бы образование самого причастия II от непереходных «имперфективных» гла75голов. Следующим звеном было бы употребление этих новых причастий в конструкциях с haben при условии потери данным глаголом его первичного лексического значения «обладать». Правда, Бехагель объединяет оба звена в одном акте и вместе с тем не без основания относит, очевидно, само возникновение «Perfektumschreibung» к ранним, хотя и не определенным точнее эпохам истории языка (что, в свою очередь, противоречит взглядам Пауля, Бринкмана, Шрёдера и других относительно позднего возникновения данной конструкции, в частности в немецком языке)1. Вместе с тем взгляд на раннее возникновение конструкции «haben + причастие II», в том числе и от непереходных, да и еще «имперфективных» глаголов, полностью исключает для глагола haben значение «обладать». Как бы то ни было, представляется совершенно неправдоподобным, что именно аналогия была единственным фактором при возникновении и закреплении конструкции типа ich habe geschlafen, как это утверждает Г. Пауль.

*

Прежде чем приступить к решению проблемы генезиса конструкций с haben, необходимо поставить вопрос о первоначальном значении этого глагола. Как указывает Г. Пауль, глагол haben означал первоначально «держать» (конкретно), а в сочетании с причастием II выражал совершенное действие. Разберемся теперь в этих вопросах более детально.

Глагол «иметь» (гот. haban, др.-в.-нем. habên, др.-сакс. hebbean, др.-англ. habban, др.-исл. hafa) является общегерманским словом, которое было первоначально дуративной формой глагола heben (гот. hafjan, др.-в.-нем. heffen, др.-сакс. hebbian, др.-англ. hebban, др.-исл. hefja). Последний глагол первоначально имел, очевидно, значение «хватать». Это подтверждается, например, сопоставлением его с латинским соответствием capio, а также сравнением гот. hafts «прикрепленный» (ср. также др.-исл. haptr, др.-англ. hæft, др.-сакс., др.-в.-нем. haft «пленный») с лат. captus2. Значение «держать» как durativum к «хватать» действительно должно было быть первоначальным для данного глагола, как это и констатирует Пауль, причем в семантике этого глагола совмещались формально неотдифференцированные разные видовые оттенки: инхоативность, терминативность и т. п., что вообще характерно для древнегерманского глагола. В данном значении haban засвидетельствован в следующих готских оборотах: fairhvu habands — греч. κοσμοκράτωρ (E., VI, 12)3; ei skip habaiþ 76wesi (пассивная конструкция, которая исключает медиальное по природе значение «иметь»), греч. ἵνα πλοιάριον προσκαρτερῇ (Mc., III, 9); с ингрессивным значением: gafahana haban — греч. ζωγρεῖν (2 Tim., II, 26); ei Xristau du gawaurkja habau — греч. ἵνα Χριστὸν κερδήσω (Ph., III, 8) (ср. у Лютера: auf dass ich Christum gewinne). Четко выраженное дуративное значение имеет глагол haban в следующих примерах: frauja, sai, sa skatts þeins þanei habaida galagidana in fanin (Luc., XIX, 20)4; gatandida habandane swesa miþwissein — греч. κεκαυστηριασμένων τὴν ἰδίαν συνείδησιν (1 Tim., IV, 2)5; was auk habands faihu manag — греч. ἦν γὰρ ἔχων κτήματα πολλά (Mc., X, 22); af witoda … in þammei gahabaidai wesum — греч. ἐν ᾧ κατειχόμεϑα (R., VII, 6)6.

Значение «держать» засвидетельствовано также в памятниках других германских языков, например в англо-саксонских: habbaþ éowre linda (Finnsb., 11) «держите свои щиты»; eorð-grap hafað waldend wyrhtan forweorene geleorene (Ruin., 6) «the grasp of the earth holds mighty builders, who have been perished and gone»7; hé hafað in hondum heofon and eorðan (Gu., 619) «он держит в руках небо и землю»; hæfde hine be honda (B., 814) «hielt ihn fest»8; рядом с haldan: héold mec ond hæfde Hréðel cyning (B., 2430) «держал меня»; hafa nú ond geheald húsa sélest (B., 659) «держи (и охраняй) лучший из дворцов»; hafa þe wunden gold (Gen., 2128) «behalt es»9. Кроме того, ср. сложные слова с hæbbende: bord-hæbbende (B., 2895); lind-hæbbende (B., 245, 1402); daroð-hæbbende (Ju., 68); rand-hæbbende (B., 861); searo-hæbbende (An., 1470, 1530; B., 237).

В древнеанглийских памятниках засвидетельствованы также пассивные конструкции с причастием II от habban, например (в абстрактном значении): … ofer ða éa Iordanen, ðærþær wæron gehæfde háte baðu (Ælfr. Hom., 2, 77) «… по реке Иордан, где имелись теплицы».

Из древнесаксонского языка можно привести следующие примеры: habdun ina far iro hêrron ia far heƀencuning (Hel., 3905) «считали его своим господином и небесным царем»; ингрессивное значение засвидетельствовано в: habdun mid iro gelôƀon te im fasto gefangen, habdun im ferhten hugi, uuurðun is thegnos te thiu (Hel., 1237–1239) «прильнули к нему своей верой, стали благочестивыми (буквально: «получили благочестивый образ мыслей»), стали его воинами».

Наконец, древненемецкие примеры: uuir dar pihabet uuarun pantirun, 77kipuntane uuizantheiti — лат. qui tenebamur vinculis, ligati conscientiae (Murb. Hymn., XXIV, 6)10; er íngang therêra uuórolti bispérrit … hábêtî (O., II, 4, 8) «он держал [бы] закрытым вход в мир»; sie hábêtun nan in hánton herzen zuíuolônton (O., V, 11, 32) «они держали его в руках, но сомневались в сердце». Подобно вышеприведенному готскому примеру (was habands), дуративное значение выражено в следующем примере: … mit sélbomo géiste, then … Hêlías uuas ouh hábênti (O., I, 4, 39–40) «с тем же духом, которым обладал Илия». У Отфрида употреблен один раз глагол haltan в конструкции с причастием II вместо haben: híalt uns … dréso thâr gibórgan (O., IV, 35, 42) «держал там сохраненный для нас клад». Наконец, пример из Ноткера: únde ín dâr mít kûollichên êron lángo hábeta (Boeth., Prol. 18) «и его там (= у себя) долго держал со всяческими почестями».

Из конкретного значения «держать» развиваются впоследствии и выступают наряду с первоначальным два новых: 1) значение «иметь, обладать» (с различными оттенками), которое возникает из ингрессивного и дуративного значения «держать» («схватить» > «начать держать» > «продолжать держать» > «иметь») и 2) более абстрактное значение «находиться в состоянии после выполнения какого-то действия». Здесь haben имеет в большинстве случаев терминативное, иногда и ингрессивное значение. Такое значение сохраняет глагол hafa в древнеисландском языке: hafa giǫld «Busse [empfangen] haben»; hafa erfiði «Beschwerden hinter sich haben (das heisst in den Knochen fühlen)»; hafa ørindi «einen Auftrag erledigt haben»; hefir snót af mér svarna eiða «das Weib hat Eide von mir geschworen bekommen»11. Как раз в этом значении глагол haben был как бы предрасположен для употребления его в сочетании с причастием II других глаголов. Именно этим обусловлено высказывание Пауля о «результативном» значении глагола haben, которое он делает, руководствуясь своим языковым чутьем («Sprachgefühl»), хотя это и противоречит его мнению о том, что ih habên iz funtan обозначало первоначально «ich habe es als Gefundenes».

Для данных сочетаний, как и вообще для германских конструкций, состоящих из причастий и служебных глаголов, характерно то, что они первоначально не выражали акциональности и характеризовали субъект статично. Только вследствие более или менее длительного развития некоторые конструкции такого рода и в первую очередь именно сочетания с haben начинают выражать действие как таковое.

*

Данная конструкция очень распространена в ингвеонских и скандинавских памятниках. Приведем примеры из древнеанглийского и древнесаксонского языков: др.-англ. — Þá híe ðá þæt geweorc furþum ongunnen hæfdon, and þærtó gewícod hæfdon, þá … (Ags. Chron., 896) «когда они эту крепость начали (строить) и там начали жить»12; др.-сакс: Uuela, that thû nû Eva haƀas … uƀilo gimarakot unkaro selƀaro sîð! (Gen., 1–2) «Горе! Ты, Ева, плохо определила нашу судьбу»; ср. древнеанглийский перевод: Hwæt, þú Éve hæfst yfele gemearcod uncer sylfra síð (Gen., 791–792).

В готских памятниках данная конструкция вовсе не засвидетельствована, за исключением цитированной нами выше калькированной формы habaida galagidana; этот факт объясняется, очевидно, тем, что 78данный язык развивал другие средства выражения «перфекта» (причем именно акционального!)13.

В древневерхненемецком языке конструкция «причастие II + глагол иметь» появляется значительно позже, чем в других западногерманских языках (в IX в.), и в большинстве случаев не производит впечатления развившейся органически формы.

Примеры из Тациана: sêla, habês managiu guot gisaztiu in managiu iâr — лат. anima, habes multa bona posita in annos plurimos (Tat., 105, 2); thia ih habêta gihaltana in sueizduohhe — лат. quam habui repositam in sudario (Tat., 151, 7)14.

Вопреки латинскому оригиналу, данная конструкция засвидетельствована два раза: thaȥ iogiuuelih thie thar gisihit uuîb sie zi geronne, iu habêt sia forlegana in sînemo herzen — лат. quoniam omnis qui viderit mulierem ad concupiscendum eam, iam moechatus est eam in corde suo (Tat., 28, 1); senu nu andero fimui ubar thaz habên gistriunit — лат. ессе alia quinque superlucratus sum (Tat., 149, 4). Несмотря на то, что эти случаи представляют собой «скромное начало» («ein bescheidener Ansatz», по словам Шрёдера), некоторые из них — и в первую очередь те, которые не переводят дословно латинского оригинала, — очень напоминают примеры из других германских языков. В IX в. встречаются также случаи с пропущенным объектом. Один из самых ранних примеров находится в Muspilli: denne der paldet der gipuazzit habêt (99) «der ist frohen Mutes der gebüsst hat». Примеры из Отфрида: lâz iz sús thuruhgân, sô uuir éigun nu gispróchan (I, 25, 11); nu géne al eigun sús gidân (III, 18, 36). Ср. еще O., I, 5, 39 (57); III, 3, 3; III, 13, 23; V, 7, 60. Остается упомянуть, что совершенно аналогичные конструкции (hafa + причастие II) мы встречаем в большом количестве и в древних скандинавских текстах15.

Кроме того, haben образует сочетание и с причастием II от непереходных глаголов. И в этом отношении древнеанглийский язык впереди других германских языков. По Бехагелю, в древнесаксонском языке (Гелианд) из непереходных глаголов сочетаются с hebbian только четыре глагола: fâhan [в значении «sich wenden», например: habdun te im gefangen (Hel., 1237)], faruuirkian «sich versündigen» (hebbiu mi sô foruuerkot, Hel., 5012), gangan (habdun gegangan te them gardon, Hel., 5794), libbian (habda gilibd, Hel., 465)16. В древневерхненемецком языке конструкции такого рода появляются лишь с X в., но в древнеанглийском языке они засвидетельствованы с самых древних времен. Приведем некоторые примеры из Беовульфа: oð þæt … wunden-stefna gewaden hæfde (219–220) «пока корабль не переплыл море»; hæfde þá forsíðod sunu Ecgþeowes … (1551) «тогда погиб бы сын Эгтеова»; syððan mergen cóm ond wé tó symble geseten hæfdon (2104–2105) «когда пришло утро и мы сели к пирушке»; syððan híe tógædre gegán hæfdon (2631) «когда они оба встретились в бою»; hafað þæs geworden wine 79Scyldinga … þæt … (2026) «так показалось другу Скильдингов …» и т. д., всего 6 случаев.

Наряду с описанными случаями встречаются и такие, где haben действительно имеет значение «иметь», «обладать» (или более древнее: «иметь при себе, держать»). Приведем несколько древнеанглийских примеров: Ond hine áscode hwæðer hé ðá álysendlecan rúne cúðe ond þá stafas mid him áwritene hæfde — лат. interrogare coepit … an forte litteras salutarias apud se haberet (Bed., 328, 7); Se lǽce bið micles tó beald and tó scomléas ðe gæð æfter óðra monna húsum lǽcnigende ond hæfð on his ágnum nebbe opene wunde unlácnode (CP, 61, 4) «это бесстыдный врач, который ходит лечить по домам других людей, а сам имеет на лице открытую неизлеченную рану».

Необходимо, однако, подчеркнуть, что случаи такого рода встречаются в древнеанглийском языке очень редко (имеется всего 6 случаев), не говоря уже о других древнегерманских языках, где конструкции с haben вообще развиты слабее. Так, О. Эрдман констатирует, что в произведении Отфрида глагол haben в сочетании с причастием II один только раз обозначает «иметь, обладать»: giháltan thâr zi hábanne (III, 7, 54) «um es wohlbehalten zu haben (besitzen)»17. Неужели можно допустить, что именно такие редко употребляемые и, так сказать, «непопулярные» конструкции дали начало германскому перфекту? Конечно, нет.

Употребление в интересующих нас сочетаниях глагола haben в значении «держать», а позже и «иметь, обладать» делает возможным употребление вместо haben его синонимов, в первую очередь — глагола eigan. Это, как известно, произошло в древневерхненемецком и скандинавских языках. Приведем для иллюстрации классический пример из Отфрида: sie éigun mir ginómanan liabon drúhtîn mînan (V, 7, 29)18. Можно предполагать, что и смешение нефлективных форм причастия II с флективными в данных сочетаниях обусловлено тем же фактором.

В связи с указанной проблемой мы считаем возможным выдвинуть (предварительно) следующую гипотезу. Первоначально согласование между дополнением и формой причастия II (и в связи с этим необходимость употребления флективной формы причастия) было характерно только для случаев, когда haben (или eigan) выступал как полноценный глагол со значением «держать» или «иметь»; ср., например: … deo arlasctiu eigun leotkar — лат. quae extinctas habent lampadas (Murb. Hymn., I, 9). Данным конструкциям присуща полисубъектность (к одному субъекту относится личная форма глагола, ко второму — действие, выражаемое причастием), причем крайним случаем полисубъектности является наличие одного и того же лица в качестве субъекта к обоим действиям. Этот последний факт приводит к возникновению пограничных случаев, когда одним и тем же оборотом выражается как факт обладания чем-то (кем-то), так и действие, совершенное тем же субъектом на том же объекте.

Приведем пример: inti quidu mîneru sêlu: sêla, habês managiu guot gisaztiu in managiu iâr — лат. habes multa bona posita in annos plurimos (Tat., 105, 2). Следует обратить внимание на наличие обстоятельства in managiu iâr, благодаря которому действие, выраженное в предложении, как бы выдвигается на первый план. Подчеркивание действия происходит и другими путями. Так, в следующем примере из Беовульфа 80данную функцию выполняет определительное предложение: hæfde se góda Géata léoda cempan gecorone, þára þe hé cénoste findan mihte (205–207) «имел доблестный [т. е. Беовульф] избранных из среды гаутских людей (или: избрал) дружинников, (а именно) самых храбрых, которых он только мог найти». Отсюда попадает склоняемая форма причастия в случаи, где haben не имело значения «обладать»: ac hí hæfdon þá hiora stemn gesetenne ond hiora mete genotudne (Ags. Chr., 894) «и они свой срок отслужили и исчерпали запасы продовольствия»; ðá ic ðá ðone wáh ðurhðyreludne hæfde …, ðá … (CP., 21, 5) «когда я пробил стену, тогда …». Еще пример из древнесаксонской Книги Бытия: thes ni habda he êniga geuuuruhte te thi (46) «он же ничего дурного не сделал тебе».

Именно фактом смешения двух разных конструкций [1) моносубъектной, выражающей состояние субъекта после выполнения действия и характеризующейся первоначально отсутствием согласования между объектом и причастием, и 2) полисубъектной, выражающей принадлежность кому-то объекта, подвергавшегося действию, и характеризующейся наличием согласования] и объясняется отсутствие каких-либо правил применения флективной и нефлективной формы причастия в засвидетельствованных конструкциях. Впоследствии, после ряда колебаний, согласование было устранено и, таким образом, восстановлено первоначальное состояние19.

*

Подведем итоги. Из всех западногерманских языков конструкции с haben наиболее полно представлены в древнеанглийском. Здесь получили они самое всестороннее развитие. На втором месте находится древнесаксонский язык, на третьем — древненемецкий, в котором данные конструкции засвидетельствованы позже и, возможно, обусловлены иноязычным (латинским, романским) влияниемα. Однако, по нашему мнению, и в немецком языке существовали зародыши данной конструкции, сохранившиеся от дописьменной эпохи. Об этом свидетельствуют хотя бы приведенные нами из Тациана примеры с haben, которые не передают дословно латинского оригинала.

Глагол haben, который в сочетании с причастием II становится служебным, а впоследствии вспомогательным, имел в данной конструкции с самого начала довольно абстрактное значение совершенности действия (ih habên «я нахожусь в состоянии после совершения известного действия»), которое развилось из ингрессивного и терминативного оттенка конкретного значения «держать». Впоследствии глагол haben в данной конструкции мог в отдельных случаях приобретать значение «иметь»; этим объясняется введение в конструкцию глагола др.-в.-нем. eigan, др.-исл. eiga. Однако эти случаи по своей природе не могли дать начала германскому аналитическому перфекту.

Глагол haben входил в сочетания не только с переходными причастиями II (с наличным или пропущенным объектом), но и с непереходными — как «перфективными», так и «имперфективными». Здесь приходится констатировать, что теория Бехагеля — Пауля, согласно которой haben объединяется первично только, якобы, с такими непереходными глаголами, которые имеют «имперфективное» значение, не может нас удовлетворить. Уже поправка Керка (относительно перфективных мутативных и немутативных глаголов) заставляет нас осторожно отнестись к выводам Бехагеля. Еще более пошатнули эту теорию исследования славянских 81германистов — Бера, Моурка, Трнки и Мировича, направленные против взглядов В. Штрейтберга в вопросе глагольного вида в германских языках. В последнее время германисты, в том числе и немецкие исследователи, полностью отказались от взглядов Штрейтберга20. Остается только добавить, что, вопреки утверждению Г. Пауля о том, что тезис Бехагеля касается почти всех древних германских языков21, Г. Хоффман установил следующий факт: в древнеанглийском языке habban объединяется исключительно с «перфективными» глаголами22. Вместе с тем этот факт поддерживает нашу гипотезу о первичном грамматическом значении обсуждаемой конструкции.

Остается сказать несколько слов о синтаксической роли причастия II в конструкциях с haben. В случае применения переходного причастия можно было бы рассматривать его как род предикативного атрибута. Значительно труднее представляется вопрос относительно непереходных причастий. Вначале необходимо указать на то, что, по нашему мнению, противопоставление по линии залога не стояло в центре семантики древнегерманского причастия II23; этим объясняется довольно частое явление транзитивации непереходных причастий. Кроме того, в древние времена германское причастие имело гораздо бо́льшую силу предикации, чем в настоящее время. В старых текстах сохраняются следы предикативного употребления этой формы (точно так же, как и причастия I). Сто́ит вспомнить хотя бы абсолютные причастные конструкции. Не исключена возможность того, что в древние времена зарождалась категория супина, который, как известно, потом вторично возник и развился в скандинавских языках. Характерной особенностью германского супина было бы устранение согласования. Однако данный вопрос требует специального исследования.

*

Возникает, наконец, вопрос о функциональном и семантическом размежевании конструкций с haben и форм простого претерита, которые, как известно, также могли выражать совершенное действие. Нам кажется, что разница состоит в том, что в то время как простой претерит не обладает никакими добавочными, побочными значениями, является формой стилистически нейтральной, конструкция с haben характеризуется «психологической ударяемостью» в связи со своим медиальным или рефлексивным (в широком понимании слова) значением. Дело в том, что в огромном большинстве случаев и особенно в англо-саксонских текстах она выражает действие, в выполнении которого субъект особенно заинтересован. Вот почему, как правило, подлежащим конструкции является действующее лицо. Очень характерно то, что в эпопее «Беовульф» данная конструкция появляется в форме настоящего времени почти исключительно в прямой речи персонажей или автора, т. е. в случаях, где подлежащим является ic «я» или þú «ты». Это же справедливо и по отношению к поэме про битву под Мальдоном (993)24.

Вот несколько примеров: др.-англ. — þú þé self hafast dǽdum gefremed (B., 954–955) «ты прославил себя подвигами»; hæbbe ic mærða fela ongunnen on geogoðe (B., 408–409) «много подвигов совершил я в молодости»; hwæt þú Ælfwine, hafast ealle gemanode þegenas tó þearfe (B. of 82M., 231–232) «ты, Эльфвин, призвал всех воинов выполнить свой долг»; ús Godríc hæfð … ealle beswicene (B. of M., 237–238) «всех нас Годрик обманул»; др.-сакс. — uuit hebbiat unk giduan mathigna god … uurêðan (Gen., 23–24) «мы рассердили на себя всемогущего бога»; др.-в.-нем. (Отфрид) — in thir hábên ih mir fúntan thegan éinfaltan (II, 7, 55) «в тебе я нашел себе верного слугу»; ih habên iȥ fúntan in mir (I, 18, 28) «я нашел это в себе»; habên ih giméinit, in múate bicléibit, thaȥ … (I, 5, 39) «я твердо решил»; sie éigun mir ginómanan liabon drúhtîn mînan (V, 7, 29) «они забрали у меня любимого господина».

Однако и другие примеры свидетельствуют о медиальности данной конструкции: hæfde se góda Géata léoda cempan gecorone (B., 205–206) «избрал [себе] воинов из племени гаутов»; nú scealc hafað … dǽd gefremede (B., 940–941) «вот молодой герой совершил подвиг». Подобные случаи можно легко найти и в памятниках других древних германских языков.

Эта «психологическая ударяемость», заинтересованность в данном действии делает конструкцию с haben стилистически нагруженной, яркой. Она служит средством вариации формы прошлого претерита (см., например, древнесаксонскую Книгу Бытия, стр. 43–48) или выступает (подобно форме перфекта в современном немецком языке) в так называемой заключительной функции. Очень ярким примером такого употребления конструкции с haben являются строфы 2248–2267 из «Беовульфа». Конструкция с habban находится в самом конце отрывка, как бы замыкая его: Bealo-cwealm hafað fela feorh-cynna feorr onsended! «Боевая смерть забрала много поколений!» Интересно, что аналогичная мысль высказана в начале указанного абзаца из «Беовульфа» формой простого претерита, так что и здесь налицо своеобразная вариация: gúð-déað fornam, feorh-bealo frécne fýra gehwylcne, léoda mínra.

Примечания