Прядь об Эгмунде Битом и Гуннаре Пополам

Ögmundar þáttr dytts ok Gunnars helmings

В то время в Исландии было немало знатных людей, которые состояли в родстве с конунгом Олавом сыном Трюггви. Одним из них, как уже говорилось1, был Глум Убийца, сын Эйольва Кучи и Астрид дочери Вигфуса херсира. Сестру Глума Убийцы звали Хельга. Она была замужем за Стейнгримом из Мачтового Залива. Их сыном был Торвальд по прозвищу Тасальди2.

У Глума Убийцы воспитывался человек по имени Эгмунд. Он был сыном Храфна. Этот Храфн был тогда богат и жил на севере в Полуостровном Фьорде.

А прежде он был рабом Глума и его матери Астрид, но Глум дал ему свободу, и Храфн стал его вольноотпущенником. Мать Эгмунда происходила из рода людей из Боговых Долин3, и ее имя не называется. Она была в родстве с Глумом Убийцей. Эгмунд был человек красивый, статный и многообещающий. Он пользовался большим расположением Глума, своего родича. К тому времени, когда Эгмунд вырос, Глум был уже в летах и жил на Поперечном Склоне в Воловьей Долине4, а Вигфус, сын Глума, находился тогда у Хакона ярла5 в Норвегии.

Как-то раз весной Эгмунд сказал Глуму, что желает уехать из страны.

— Я хочу, — говорит он, — купить корабль у Гусиного Берега6. Я собираюсь приобрести его на отцовские деньги, так что средств на эту покупку у меня хватает, однако я рассчитываю, что ты поможешь мне и замолвишь за меня словечко.

Глум отвечает:

— Многие из тех, на кого возлагают не больше надежд, чем на тебя, отправляются в плавание. По мне, так главное, чтобы в этой поездке ты скорее стремился снискать себе славу и уважение, чем большие барыши, разумеется, если придется выбирать одно из двух.

Глум купил ему у норвежцев корабль, и Эгмунд снарядился в путь, взяв с собой множество товаров, которыми его снабдил отец. Эгмунду предстояло верховодить на корабле. Большинство его спутников были исландцы, никогда прежде не покидавшие страну. Они вышли в море в конце лета при сильном попутном ветре. Погода им благоприятствовала.

Они завидели землю на исходе дня. Ветер дул в сторону берега. Сидевшие у руля норвежцы сказали, что всего безопаснее убрать парус на ночь, предоставить кораблю дрейфовать, и причалить, когда станет совсем светло.

Эгмунд отвечает:

— Нам не следует упускать такой хороший ветер — как знать, будет ли он дуть завтра. Да и ночь нынче выдалась лунная.

Они послушались его и продолжили плавание. А когда они приблизились к берегу, путь им преградило множество связанных между собой боевых кораблей, которые стояли в проливе между двумя островами. Однако они заметили эти корабли не раньше, чем потопили один из них и вошли в гавань. Некоторые на торговом корабле стали поговаривать, что они поступили неосмотрительно, но Эгмунд отвечал, что нечего им лезть не в свое дело. Кораблями же теми командовал Хакон ярл, а потопленное судно принадлежало человеку по имени Халльвард. Это был могущественный муж и большой друг ярла. Все имущество с этого корабля погибло, но людям удалось спастись.

Как только наступило утро, ярлу сообщили о нанесенном им оскорблении и ущербе. Он был сильно разгневан этой новостью и сказал:

— Должно быть, это дело рук каких-нибудь ротозеев, никогда прежде не посещавших чужие страны. Дозволяю тебе, Халльвард, поквитаться с ними и отомстить за свою обиду. Уверен, что ты без труда с ними справишься. У тебя достанет отваги и доблести воздать им по заслугам, кто бы они ни были.

Тут Вигфус сын Глума Убийцы говорит:

— Государь, если эти люди предложат вам рассудить их, вы могли бы примириться с ними и сохранить им жизнь. Я сейчас же отправляюсь разузнать, кто они такие, и если только возможно, попытаюсь покончить дело миром.

Ярл отвечает:

— Поступай как знаешь. Но, думаю, они сочтут, что мой тесак тешет слишком гладко: придется им раскошелиться за то, что они учинили!

Вигфус пошел на торговый корабль и узнал Эгмунда, своего родича. Он тепло приветствовал его и спросил о своем отце и о том, какие еще новости тот привез из Исландии. Эгмунд охотно отвечал на все его расспросы. Потом Вигфус сказал:

— Вам грозят большие неприятности из-за вашей оплошности.

Затем Вигфус рассказал им, что произошло, а также о том, как трудно было склонить Хакона ярла к примирению.

— Мне поручено, родич, предложить тебе отдаться на суд ярла. Я берусь представлять твою сторону в этом деле и постараюсь добиться всего, что в моих силах, и тогда, как бы нелегко нам ни пришлось, надо надеяться, все устроится.

Эгмунд отвечает:

— Все, что мне доводилось слыхать об этом ярле, не слишком-то обнадеживает, и всего меньше, когда он расточает угрозы, так как он, пожалуй, не преминет их исполнить. Однако я буду не прочь заплатить возмещение, если он сбавит тон.

Вигфус сказал:

— Тебе придется все хорошенько взвесить, ведь ты имеешь дело с человеком, от гнева которого тебе не укрыться, если ты откажешься подчиниться его приговору.

Вигфус отправляется на корабль ярла и говорит ему, что эти люди — его побратимы, а некоторые из них приходятся ему родичами и что «они хотели бы, чтобы вы вынесли решение по их делу».

Тут один из людей ярла говорит:

— Ты сказал неправду своему государю, Вигфус. Пока что мы не слыхали от них никакого дельного предложения.

Халльвард сказал:

— Думаю, для меня лучший выход — самому отомстить за себя. И никому не стоит совать нос в это дело.

Ярл согласился с ним.

Вигфус сказал:

— Я сделаю все от меня зависящее и убью того, кто станет причиной смерти моего родича Эгмунда.

Халльвард сказал:

— Хоть вы, исландцы, и большие смельчаки, в этой стране привыкли ожидать, что уважающие себя люди не станут сидеть сложа руки и сносить оскорбления, будь то от вас, родичей Глума Убийцы, или от кого другого.

Затем Халльвард садится в лодку и отправляется на торговый корабль, а Хакон ярл велит тем временем не спускать глаз с Вигфуса. Халльвард прибывает на торговый корабль и спрашивает, кто там главный. Эгмунд называет свое имя. Халльвард говорит:

— Я и мои товарищи считаем, что вы нанесли нам большой ущерб. Мы здесь для того, чтобы выяснить, намерены ли вы предложить нам достойное возмещение.

Эгмунд отвечает:

— Мы не отказываемся заплатить, если только вы не вздумаете запросить с нас слишком много.

Халльвард сказал:

— Те, кого это касается, не удовлетворятся безделицей за этакое бесчестье.

Эгмунд сказал:

— Мы и вовсе не станем ничего платить, если с нами будут обходиться высокомерно.

— Я не собираюсь, — говорит Халльвард, — клянчить у вас то, что вам пристало предлагать самим!

Тут он прыгнул на борт и с такой силой хватил Эгмунда обухом секиры, что тот упал замертво. После этого Халльвард возвращается к ярлу и рассказывает ему о том, что произошло, а ярл говорит, что он обошелся с ними куда мягче, чем они того заслуживали.

Халльвард отвечает:

— Вся вина лежит на их предводителе, однако я счел, что для первого раза с него хватит и того, чтобы я вздул его до потери памяти. Бесчестье — заслуженная расплата за оскорбление. А ежели понадобится, ничто не помешает мне продолжить мстить и впредь.

Когда Вигфус узнал о случившемся, он пришел в такую ярость, что пожелал напасть на Халльварда или убить его, как только тот ему подвернется, но ярл повелел следить за ним, чтобы ему не представилось такого случая.

Эгмунд очнулся, однако он получил такое тяжелое увечье, что и после наступления зимы был вынужден долго лежать не вставая. Но со временем он поправился, и тогда ему пришлось сносить немало насмешек из-за того, что с ним стряслось. Где бы он ни появлялся, его называли Эгмундом Битым, он же делал вид, что знать не знает о своем прозвище. Вигфус часто наведывался к нему и уговаривал его отомстить.

— Я помогу тебе, — говорил он, — восстановить твою честь.

Эгмунд отвечает:

— Не стоит ворошить это дело, родич. Сдается мне, что теперь мы с Халльвардом квиты. Ведь трудно было бы ожидать, что мне сойдет с рук упрямство, с каким мы себя поначалу повели. Да и неблагоразумно мстить, когда Халльвард в большой дружбе с Хаконом ярлом, а ты здесь находишься в его власти. Негоже мне подвергать тебя риску быть покалеченным или убитым по моей вине. Разве этим должен я отплатить Глуму, твоему отцу?

Вигфус отвечает:

— Ты не дождешься благодарности ни от меня, ни от моего отца, если станешь утверждать, будто действуешь в моих интересах, идя против моей воли. Я-то думаю, что тобой скорее движет трусость, чем осторожность, и куда как плохо поддерживать человека, у которого в груди заячье сердце. Похоже, ты пошел в своих родичей-рабов, а не в людей с Поперечной Реки7.

На этом они расстались, и Вигфус был вне себя от гнева.

Миновали зима и весна. Летом Эгмунд снарядился и отплыл в Исландию. Это путешествие принесло ему большие барыши. Он привел свой корабль в Островной Фьорд.

Глум вскоре узнал о прибытии корабля, и ему было тотчас же доложено о том, как Эгмунд обесславил себя в этой поездке. А после того как Эгмунд отдал все распоряжения о своем корабле и имуществе, он отправился прямиком на Поперечный Склон к Глуму и оставался там некоторое время. Глум был с ним немногословен, и было заметно, что он совсем не рад его приезду. Эгмунд же пребывал в прекрасном расположении духа и очень важничал после своего возвращения. Он посещал все сходки в округе и охотно принимал участие в делах других людей, и какие бы споры там ни возникали, казалось, никому не удавалось скорее отыскать пути для их разрешения, чем Эгмунду. Он также с готовностью взвалил на себя заботы о припасах и прочих хозяйственных нуждах Глума и проявил себя в этом с наилучшей стороны, однако Глум по-прежнему не желал с ним разговаривать.

Как-то раз Глум сказал ему:

— Ты должен знать, Эгмунд, что я не испытываю благодарности за твои труды. И меня удивляет, что ты с таким рвением встреваешь в чужие дела, когда тебе самому впору занимать храбрости. Первая же твоя поездка окончилась так бесславно, что я предпочел бы никогда больше тебя не видеть. Ты покрыл себя позором и стал укором для всех своих родичей, и отныне навсегда будешь прозван трусом за то, что не отважился отомстить за себя.

Эгмунд отвечает:

— Тебе бы следовало, родич, принять во внимание, что́ заставило меня отказаться от мести. Я решил, что это может повредить Вигфусу, твоему сыну.

— Нечего тебе было заботиться о нем против его воли, — говорит Глум. — По мне, так лучше бы вы оба были мертвы, зато ты проявил бы храбрость и отомстил. А теперь остается одно из двух: либо у тебя куда больше выдержки и терпения, чем у других людей, и ты, хоть и с запозданием, но все же покажешь себя настоящим мужем и в другой раз не струсишь, либо ты и впрямь ни на что не годен и все худшее в тебе возьмет верх, потому что часто недостает отваги тем, кто ведет свой род от рабов, и я не желаю, чтобы ты у меня долее оставался.

После этого Эгмунд уехал к своему отцу.

Эгмунд провел две зимы в Исландии, а летом снарядил свой корабль, нанял команду и отправился в Норвегию. Он прибыл на север в Трандхейм и поплыл вдоль фьорда8. Вечером он встал неподалеку от Нидархольма9.

Тогда Эгмунд сказал:

— Спускайте лодку. Я хочу зайти в реку и разведать, что нового происходит в стране.

Эгмунд надел двуцветный плащ, отделанный вдоль швов золотой тесьмой, это было большое сокровище. Он пересел в лодку, захватив с собой двоих гребцов. Было раннее утро, когда они направились к причалам. В это время сверху из города спускался какой-то человек. На нем была красная расшитая накидка с капюшоном. Человек в накидке сошел на пристань и спросил, кому принадлежит лодка. Эгмунд назвал свое имя. Горожанин сказал:

— Так ты Эгмунд Битый?

— Некоторые меня так называют, — отвечает Эгмунд. — А тебя как зовут?

Тот говорит:

— Меня зовут Гуннар Пополам. Это прозвище я получил оттого, что мне нравится ходить в двуцветной одежде10.

Эгмунд сказал:

— Что нового здесь в стране?

Гуннар отвечает:

— Главная новость тут — что Хакон ярл умер и на престол взошел превосходный конунг, Олав сын Трюггви.

Эгмунд спросил:

— Не знаешь ли ты, где сейчас может находиться человек по имени Халльвард, родовитый и богатый муж из Трандхейма?

Гуннар отвечает:

— Неудивительно, что ты о нем спрашиваешь. Его теперь зовут Халльвард Шея. Это потому, что в прошлом году он участвовал вместе с Хаконом ярлом в битве с йомсвикингами11 и получил там большую рану в шею прямо под ухом и с тех пор ходит, скривив голову набок. Он теперь в городе с Олавом конунгом, и тот очень его ценит. Какой на тебе ладный плащ, Эгмунд, двуцветный и выкрашен отменно! Не продашь мне его?

— Продать — не продам, — говорит Эгмунд, — но раз уж он тебе так приглянулся, готов отдать задаром.

— Так отдай, и пусть тебе во всем сопутствует удача! — сказал Гуннар. — Я хочу отблагодарить тебя за твой подарок. Для начала прими от меня эту накидку, как знать, может, она тебе пригодится.

Затем Гуннар возвращается в город в плаще, а Эгмунд надевает накидку.

Он сказал своим людям:

— Привяжите лодку кормой к причалам, чтобы ее не сносило течением, пока я сойду на берег. А вы тем временем оставайтесь на своих местах и держите весла наготове.

После этого Эгмунд направился наверх в город. По дороге ему не встретилось ни души. А когда он проходил мимо постоялого двора, то увидал, что двери распахнуты и какие-то люди стоят внутри и умывают руки. Один из них был выше ростом и выглядел внушительнее других. Он держал голову склоненной набок, и по рассказу Гуннара Эгмунд догадался, что это Халльвард. Эгмунд подошел к дверям, и все, кто там находились, приняли его за Гуннара Пополам. Понизив голос, он позвал Халльварда выйти к нему ненадолго:

— У меня к тебе важное и неотложное дело, — сказал он.

Затем Эгмунд отошел от дверей и обнажил меч. Гуннар Пополам был всем хорошо знаком, поэтому Халльвард вышел из дому один, и не успел он приблизиться к Эгмунду, как тот нанес ему смертельный удар. После этого Эгмунд побежал вниз к лодке. Он сбросил с себя накидку и, вложив в капюшон камень, забросил ее в реку, так что она пошла ко дну. Эгмунд прыгнул в лодку и приказал грести прочь из реки. А когда они прибыли на торговый корабль, он сказал своим людям:

— Здесь в стране большое немирье. Ветер как раз дует из фьорда, поставим парус и воротимся в Исландию.

Они стали говорить, что уж больно он пуглив, раз не решается высадиться на берег из-за каких-то там усобиц, которые ведут между собой местные жители, однако поступили как он велел. Они вернулись в Исландию и пристали в Островном Фьорде. Эгмунд поехал к Глуму Убийце и поведал ему о своей поездке. Он сказал, что месть свершилась, хотя и с большим опозданием. Глум принял это известие с одобрением и сказал, что у него было предчувствие, что тот в конце концов все же окажется сто́ящим человеком. Эгмунд остался у Глума на зиму, и его там хорошо принимали.

А теперь нужно рассказать о том, что, когда людям Халльварда показалось, что он долго не возвращается, они вышли наружу и нашли его лежащим мертвым в луже крови. Об этой новости было доложено Олаву конунгу, а также о том, что, по общему мнению, убийцей Халльварда был Гуннар Пополам. Конунг сказал:

— Никогда бы не подумал, что он на такое способен. Но как бы то ни было, его следует как можно скорее разыскать и повесить, если это его рук дело.

У Гуннара был брат по имени Сигурд. Он был человек богатый и дружинник Олава конунга; тот очень его любил. Сигурд тогда находился в городе. Как только он узнает, что его брата собираются казнить, он бросается искать его и находит. Сигурд спрашивает, правда ли, что он совершил то, в чем его обвиняют. Гуннар отвечает, что не имеет к этому никакого отношения.

Сигурд сказал:

— Однако люди считают, что это так, а потому расскажи мне, что тебе известно об этом происшествии.

Гуннар отвечает:

— Сейчас я не стану ничего говорить ни тебе, ни другим.

Сигурд сказал:

— Раз так, тебе необходимо скрыться.

Гуннар так и сделал, он спрятался в лесу, и его не нашли. Затем он отправился на восток, перевалил через горы и прошел Упплёнд, скрываясь на протяжении всего своего странствия и нигде не задерживаясь, пока не добрался до Швеции.

В то время там совершались великие жертвоприношения12, и издавна повелось, что наиболее почитаем был Фрейр13. Этот идол Фрейра обладал столь могучими чарами, что дьявол говорил с людьми из его уст, и Фрейру в услужение была отдана молодая и красивая женщина. Тамошние жители верили, что Фрейр был живой, и так в какой-то мере и было, и думали, что он, вероятно, нуждается в наложнице. Вместе с Фрейром ей полагалось распоряжаться капищем и ведать всем, что находилось в его владении14.

Гуннар Пополам добрался наконец до тех мест и обратился к жене Фрейра за помощью, прося ее предоставить ему кров. Она оглядела его и спросила, кто он таков. Он назвался бродягой и человеком незначительным и сказал, что он чужестранец. Она отвечает:

— Непохоже, чтобы тебе во всем сопутствовала удача, потому что Фрейр смотрит на тебя недружелюбно. Для начала можешь остаться здесь на три ночи, а там поглядим, как Фрейр отнесется к тебе.

Гуннар сказал:

— Что до меня, я предпочитаю твою защиту и расположение благосклонности Фрейра.

Гуннар был большой весельчак и отличный рассказчик. По прошествии трех ночей он спрашивает жену Фрейра, как обстоит дело с его дальнейшим пребыванием.

— Сама не знаю, — говорит она. — Ты человек неимущий, но тем не менее, похоже, хорошего рода, а потому мне следовало бы помочь тебе. Однако Фрейр не очень-то тебя жалует, и я боюсь, как бы он не разгневался. Поживи здесь полмесяца, и тогда будет видно, что из этого выйдет.

Гуннар сказал:

— Пока все складывается так, как мне и хотелось: Фрейр меня ненавидит, зато ты готова мне помогать, а я и сам не желаю иметь ничего общего с Фрейром, потому что, по мне, он — настоящий дьявол.

Чем дольше Гуннар там оставался, тем большей любовью он пользовался у всех, благодаря тому что знал толк в развлечениях, да и прочим своим достоинствам. Он опять приходит побеседовать с женой Фрейра и спрашивает у нее, на что он может рассчитывать.

Она ответила:

— Люди хорошо к тебе относятся, и сдается мне, будет правильно, если ты останешься здесь на зиму и будешь сопровождать нас с Фрейром в поездке по пирам, когда он отправится по стране улучшать урожай15. Однако он к тебе не благоволит.

Гуннар поблагодарил ее.

И вот пришла пора отправляться в дорогу. Фрейр с женой должны были ехать в повозке, а сопровождавшие их слуги идти впереди. Им предстоял долгий переход по горным тропам. Тут поднялась сильная вьюга, и стало трудно идти, однако Гуннару было велено не отходить от повозки и вести лошадь. А спустя некоторое время вышло так, что все их люди разбрелись кто куда и Гуннар остался один при повозке, в которой сидели Фрейр и его жена. Гуннар совсем выбился из сил, продвигаясь вперед и ведя за собою лошадь, и в конце концов махнул на это рукой и забрался в повозку, предоставив лошади самой находить дорогу. Немного погодя женщина сказала Гуннару:

— Соберись с силами и опять веди лошадь, не то Фрейр нападет на тебя.

Он так и делает. Прошло еще немного времени, и когда он снова почувствовал сильную усталость, он сказал:

— На этот раз я готов рискнуть и вступить в поединок с Фрейром, если он вздумает напасть на меня.

Тут Фрейр вылезает из повозки, и они начинают бороться, однако Гуннар явно уступает Фрейру в силе. Видит он, что, коли так будет продолжаться, ему не устоять. И вот он думает про себя, что, ежели ему посчастливится одолеть этого дьявола и воротиться назад в Норвегию, он тогда сызнова обратится в истинную веру и помирится с Олавом конунгом, если тот согласится принять его. И стоило ему только подумать об этом, как Фрейр зашатался и сразу же вслед за тем повалился перед ним. Тут из истукана выскочил демон, который в нем прятался, и от него всего-то и осталось, что пустое дупло. Гуннар разбивает его в щепы и возвращается к повозке.

Затем он предлагает женщине выбрать одно из двух: либо он покинет ее и пойдет своим путем, либо, когда они доберутся до обитаемых мест, ей придется сказать, будто он Фрейр. Она отвечает, что охотнее предпочла бы второе. После этого Гуннар переодевается в облачение деревянного истукана. Тут стало проясняться.

Спустя некоторое время они являются на пир, который был для них приготовлен16. Там уже находились многие из тех, кто должен был их сопровождать. Все сочли важным знаком, что Фрейр показал свое могущество, сумев добраться вместе со своей женой до человеческого жилья в этакую непогоду, хотя все его слуги разбежались. А еще они дивились тому, что он мог теперь ходить наравне со всеми и ел и пил, как другие люди.

Они разъезжали по пирам всю зиму. Фрейр был всегда немногословен со всеми, кроме своей жены. Оказалось, что он больше не хочет, чтобы перед ним убивали живых существ, как прежде17, и не желает принимать жертвы или какие-нибудь иные приношения, кроме золота и серебра, драгоценной одежды и других сокровищ. А со временем люди стали замечать, что жена Фрейра носит дитя. Это известие было встречено большим ликованием, и шведы не могли нарадоваться на Фрейра, свое божество. Погода также стояла благоприятная, и все сулило такой добрый урожай, какого никто не мог припомнить. Слухи о могуществе языческого бога шведов разнеслись широко по свету, дошли они и до Олава конунга сына Трюггви, и он задумался, что бы они могли означать. Как-то раз весной Олав конунг призывает к себе Сигурда, брата Гуннара Пополам, побеседовать и спрашивает, известно ли ему что-нибудь о Гуннаре, его брате. Сигурд отвечает, что не имеет от него никаких вестей.

Конунг сказал:

— Сдается мне, что этот языческий бог шведов, которого они именуют Фрейром и о котором нынче ходит столько рассказов, на самом деле не кто иной, как твой брат Гуннар. Ничто так не прельщает языческих богов, как жертвоприношения живых людей18. Я хочу послать тебя за ним на восток, ибо прискорбно знать, что христианская душа пропадает столь жалким образом. Но если он явится ко мне добровольно, я обещаю впредь не гневаться на него, поскольку мне стало известно, что Халльварда убил не Гуннар, а Эгмунд Битый.

Сигурд немедленно отправляется в дорогу и странствует, пока не находит этого Фрейра и не узнает в нем Гуннара, своего брата. Он передает ему слова и поручение Олава конунга. Гуннар говорит в ответ:

— Я бы охотно поехал и примирился с Олавом конунгом. Однако если шведы прознают обо всем, они захотят убить меня.

Сигурд сказал:

— Попытаемся убраться отсюда тайком и будем уповать на то, что удача и добрая воля Олава конунга вместе с милосердием Божьим возымеют бо́льшую силу, чем злая воля и преследование шведов, как наверняка и случится.

И вот Гуннар начинает готовиться к путешествию вместе со своей женой. Они захватили с собой столько движимого имущества, сколько были в состоянии унести на себе, и ночью тайно отправились в путь. А когда шведы это узнали, они догадались обо всем, что произошло, и тотчас же послали за ними погоню. Однако стоило преследователям отойти совсем недалеко, как они заблудились, и так и не настигли их; с тем шведы и воротились назад. Сигурд же и его спутники нигде не останавливались, пока не явились к Олаву конунгу. Тот примирился с Гуннаром и велел крестить его жену. И с тех пор оба они придерживались истинной веры.


Примечания

«Прядь об Эгмунде Битом и Гуннаре Пополам» («Ögmundar þáttr dytts ok Gunnars helmings») известна уже из сочиненной в начале XIV в. «Большой саги об Олаве Трюггвасоне» (ÓT II, 1–18), в составе которой она была впоследствии включена в «Книгу с Плоского Острова» (Flat. I, 332–339). Начало истории об Эгмунде Битом содержится также в одной из средневековых рукописей «Саги о Глуме Убийце» («Vatnshyrna», конец XIV в.), где эта сага сохранилась лишь фрагментарно. Поскольку рассказ отсутствует в основной и единственной полной рукописи саги («Möðruvallabók», XIV в.), предполагается, что он был опущен средневековым редактором как не имеющий прямого отношения к истории Глума, в которой Эгмунд ни разу не упоминается (см.: Víga-Glúms saga / Ed. by G. Turville-Petre. Oxford, 1960. P. XXXI). Действие во фрагменте доводится всего лишь до инцидента с Халльвардом, поэтому на его основании невозможно судить о том, как эта редакция пряди соотносится с ее версией, вплетенной в «королевскую сагу». То обстоятельство, что рассказ об Эгмунде Битом был связан с «Сагой о Глуме Убийце», позволяет датировать его XIII в. (см.: ÍF IX. Bls. LXIV). He исключено также, что именно «Сага о Глуме Убийце», герое, как и Гуннар, упорно враждовавшем с Фрейром, сыграла решающую роль в выборе продолжения рассказа об Эгмунде Битом.

Не вызывает сомнений, что две части пряди — это слитые воедино первоначально самостоятельные и никак не связанные между собой истории (см.: Harris J. Ögmundar þáttr dytts ok Gunnars helmings: Unity and Literary Relations // Arkiv för nordisk filologi. 1975. Bd. 90. S. 156–182). Первый рассказ, героем которого является исландец Эгмунд, принадлежит к наиболее распространенному типу «прядей о поездках из страны». Второй, действие которого разворачивается в Швеции, может быть отнесен к повествованиям о столкновении христианства с язычеством, т. е. при всей своей необычности имеет ту же тему, что и большинство прядей, включенных в «Большую сагу об Олаве Трюггвасоне», где сохранилась эта история.

«Пряди об Эгмунде Битом и Гуннаре Пополам» посвящены многочисленные исследования, причем главной ценностью этой истории обычно считают содержащиеся в ней сведения о древнем языческом культе, часть которых не обнаруживается ни в одном другом скандинавском нарративном источнике, однако прямо перекликается со значительно более ранним сообщением Тацита (I в.) о религиозных представлениях и обрядах, распространенных у германских племен. Рассказывая о племенном союзе свевов, римский историк описывает культ богини Нерты (Nerthus), которая, как верили германцы, обеспечивала их благоденствие. В «Германии» (гл. 40) Тацит говорит о девственной роще на одном из островов в Океане, в которой находится «посвященная богине колесница, накрытая покрывалом. Доступ к ней разрешается одному только жрецу. Он знает, когда богиня находится внутри [колесницы], и с великим благоговением следует за ней, влекомой телками. Тогда наступают радостные дни, праздничный вид приобретают те места, которые она удостоит своим прибытием и где гостит…» (Древние германцы. М., 1937. С. 78). Описанная Тацитом богиня Нерта не упоминается ни в одном известном древнегерманском тексте, однако, как давно было установлено, Nerthus — это точный эквивалент имени Ньёрд (Njörðr), скандинавского божества из рода богов плодородия ванов, от которого родились Фрейр и Фрейя. В процитированном рассказе партнером Нертус оказывается сопровождающий ее жрец, единственный, кому разрешен доступ к богине. Налицо, таким образом, явная параллель с историей Гуннара, где при Фрейре находилась молодая женщина, считавшаяся его женой, которая вместе с ним распоряжалась его богатствами и через которую осуществлялись все контакты между языческим богом и его почитателями. В обоих рассказах речь, по-видимому, идет о культовом браке, заключаемом в одном случае между женским, а в другом — мужским божеством и соответственно приданным каждому из них партнером противоположного пола. Как и сообщение Тацита, отображенная в истории Гуннара религиозная практика связывала наступление мира и процветания с регулярно совершаемыми божеством объездами «подвластных» ему территорий. Прядь, тем самым, может рассматриваться в качестве ценного источника информации о древнескандинавском культе бога плодородия.

Вместе с тем нельзя не заметить, что перед нами произведение, в котором языческие обычаи и верования изображаются с позиций средневекового христианства и подвергаются осуждению, а возможно, и осмеянию (см., например: Heinrichs A. Der liebeskranke Freyr, euhemeristisch entmythisiert // alvíssmál. Forschungen zur mittelalterlichen Kultur Skandinaviens. 1997. N 7. S. 29 f.). Рассказ о Гуннаре обнаруживает целый ряд признаков «пряди о крещении», демонстрируя и характерную для подобного рода сочинений тему богоборчества, и непременную концовку — обращение неверных (в данном случае в лице бывшей «жены» Фрейра и возвращенного в лоно церкви вероотступника Гуннара). Демонологическое объяснение природы языческих богов сочетается в нем с эвгемеристической трактовкой языческого культа: шведы с готовностью поддаются обману, принимая за Фрейра (в действительности — одухотворенного дьявольским колдовством деревянного идола) живого человека, обожествляют его и приносят ему жертвы. Не исключено, что автор пряди иронизирует над неразумными язычниками, не способными отличить деревянного истукана от существа из плоти и крови и догадавшимися о мошенничестве Гуннара не раньше, чем тот бежал, захватив с собой принесенные ими драгоценные пожертвования «за мир и урожай».

Тогда как историки религии находят в приключении Гуннара в Швеции отголоски древнегерманского языческого культа, историки литературы скорее склонны усматривать в нем исландскую адаптацию популярного на протяжении всего Средневековья бродячего мотива, получившего наименование «обман Нектанеба» (см.: Weinreich O. Der Trug des Nektanebos: Wandlungen eines Novellenstoffes. Leipzig; B., 1911). Последний восходит к роману Псевдо-Каллисфена «Александрия», созданному на рубеже II и III вв., где, в частности, рассказывается об обстоятельствах появления на свет Александра Македонского. Пораженный красотой македонской царицы Олимпиады, волхв и целитель Нектанеб, в прошлом египетский правитель, желая овладеть ею, «открывает» ей намерение богов сделать ее матерью великого царя, после чего является к ней сам в образе бога Аммона (ср. этот же мотив в одной из новелл Боккаччо — «Декамерон» IV, 2, — где некий брат Альберт соблазняет простодушную мадонну Лизетту, выдавая себя за ангела). Поскольку и в случае с Гуннаром как будто бы налицо аналогичный обман — простой смертный выдает себя за сверхъестественное существо, вследствие чего обретает земную возлюбленную, — было высказано предположение, что в конечном счете этот исландский рассказ может быть обязан своим происхождением античному сюжету о Нектанебе (Reuschel H. Der Göttertrug im Gunnarsþáttr helmings // Zeitschrift für deutsches Altertum und deutsche Literatur. 1934. Bd. 71. S. 155–166). Нельзя, однако, не заметить, что обман Гуннара обнаруживает с «обманом Нектанеба» лишь то общее, что в обоих случаях герой успешно выдает себя за могущественного бога и именно в этом качестве вступает в связь с земной женщиной. Мотивы же этого плутовства совершенно различны. Если в античной истории и производной от нее позднейшей новеллистической традиции его объектом является женщина, чьей любви добивается герой, то в исландской пряди женщина как раз и оказывается исключенной из круга вводимых в заблуждение лиц: напротив, она изначально посвящена в намерения героя и становится его сообщницей.

Существенно при этом, что именно обман и является связующим звеном между двумя объединенными в одну историю рассказами и служит средством, обеспечивающим композиционную целостность «Пряди об Эгмунде Битом и Гуннаре Пополам»: в обеих ее частях действует герой-обманщик, выдающий себя за другого и ради достижения своей цели прибегающий к переодеванию.

Перевод выполнен по изд.: Íslendinga sögur og þættir. I–III / Ritstj. Bragi Halldórsson o. fl. Reykjavík, 1987. III. bindi. Bls. 2335–2344. (Svart á hvítu). Ранее перевод был опубликован в кн.: Одиссей. Человек в истории. 2006. М., 2006. С. 390–401 (см. там же статью: Гуревич Е.А. Мифологический и литературный контекст «Пряди об Эгмунде Битом и Гуннаре Пополам». С. 402–419).


1 …как уже говорилось… — Прежде чем появиться в пряди, Глум дважды упоминался в «Большой саге об Олаве Трюггвасоне», в которую вставлен рассказ об Эгмунде (см.: Flat. I, 65; 287). Первое упоминание связано с сообщением о женитьбе будущего отца конунга Олава, Трюггви Олавссона, на Астрид, племяннице деда Глума, Вигфуса херсира (о херсире см. примеч. 4 к «Пряди о Сигурде Слюне»); во второй раз мы находим его имя в родословной конунга.

2 Торвальд по прозвищу Тасальди — один из персонажей «Саги о Глуме Убийце», принимающий деятельное участие в описываемых в ней конфликтах на стороне своего родича Глума. Здесь он, судя по всему, упомянут лишь потому, что о нем также имеется прядь (см. «Прядь о Торвальде Тасальди»), сохранившаяся, подобно рассказу об Эгмунде Битом, в составе «Большой саги об Олаве Трюггвасоне».

3 …из рода людей из Боговых Долин… — т. е. из рода исландских первопоселенцев, получившего название по местности (Guðdælir), расположенной в Полуостровном Фьорде на севере страны. О родстве безымянной матери Эгмунда с Глумом Убийцей в других источниках не упоминается; предполагается, что родословная героя пряди — изобретение ее автора.

4 …Глум был уже в летах и жил на Поперечном Склоне в Воловьей Долине… — Согласно саге (гл. 26), Глум был изгнан из своей усадьбы на Поперечной Реке в Островном Фьорде на севере Исландии. Около 989 г. он поселился на границе той же местности на Поперечном Склоне, где и окончил свои дни предположительно в 1003 г.

5 …у Хакона ярла… — См. примеч. 1 к «Пряди о Торлейве Ярловом Скальде». Как следует из дальнейшего, действие начальных эпизодов рассказа относится к самому концу правления ярла Хакона: когда Эгмунд спустя год вновь приезжает в Норвегию, он узнает, что к власти в стране пришел конунг Олав Трюггвасон (995 г.). Однако во фрагменте, сохранившемся в составе «Саги о Глуме Убийце», события пряди передвинуты не менее чем на десятилетие назад, что явным образом затрудняло переход к ее второй части — рассказу о Гуннаре. Неизвестно, каким образом разрешалась эта хронологическая проблема, поскольку повествование во второй редакции пряди обрывается сразу же после возвращения Эгмунда в Исландию.

6 …купить корабль у Гусиного Берега. — См. примеч. 5 к «Пряди о Торлейве Ярловом Скальде».

7 …в людей с Поперечной Реки… — т. е. в род Глума Убийцы.

8 …поплыл вдоль фьорда. — Имеется в виду Трандхеймсфьорд, на побережье которого в устье реки Нид расположен Нидарос (совр. Тронхейм).

9 Нидархольм — остров, лежащий во фьорде севернее города, тогда как пристани, к которым затем направился Эгмунд, пересев в лодку, находились в нижнем течении реки.

10 Это прозвище я получил оттого, что мне нравится ходить в двуцветной одежде. — Прозвище, полученное Гуннаром за пристрастие к двуцветной одежде (helmingr, букв.: половина), судя по всему, характеризует его как легковесного франта, которого не воспринимали всерьез (Harris J. Ögmundar þáttr dytts ok Gunnars helmings: Unity and Literary Relations. S. 166). Во времена, когда, как полагают (см.: ÍF IX. Bls. LXIII), создавалась прядь (конец XIII — начало XIV в.), подобное щегольство осуждалось. В 1269 г. в Исландии был издан епископский запрет священникам носить яркую («красную, желтую или зеленую»), а также «двуцветную» (hálfskipt) одежду. В Норвегии аналогичный запрет на ношение двуцветного платья уже для всех лиц мужского пола был введен при короле Хаконе Магнуссоне, правившем в 1299–1319 гг. (см.: Falk Hj. Altwestnordische Kleiderkunde. Kristiania, 1919. S. 81 f.).

11 …участвовал вместе с Хаконом ярдом в битве с йомсвикингами… — Многократно воспетое скальдами грандиозное морское сражение в Хьёрунгаваге, в котором ярл Хакон и его сыновья одержали победу над вторгшимися в Норвегию воинственными викингами из Йомсборга (см. примеч. 5 к «Пряди о Стюрбьёрне Воителе Шведов»). Тогда как исландские «королевские саги» и, в частности, «Круг Земной» («Сага об Олаве сыне Трюггви», гл. 35–42), «Сага о йомсвикингах», а также настоящий рассказ датируют это сражение 994 г., Саксон Грамматик относит его к более раннему времени — к правлению датского конунга Харальда Синезубого (ум. 986).

12 В то время там совершались великие жертвоприношения… — Христианизация Швеции, начавшись почти одновременно с христианизацией Норвегии, в правление короля Олава Шётконунга (ок. 995 — ок. 1022), завершилась лишь в конце 80-х годов XI в. Вплоть до этого времени в центральных (свейских) областях страны продолжал играть важную роль Уппсальский храм, описанный ок. 1075 г. германским хронистом Адамом Бременским в «Деяниях архиепископов гамбургской церкви» (см. примеч. 24 к «Пряди о Стюрбьёрне Воителе Шведов»), где и совершались языческие жертвоприношения, о которых в пряди упоминается лишь вскользь (см. об этом подробнее в примеч. 18). О роли культа Фрейра в Швеции, и в особенности в Свеаланде, свидетельствуют многочисленные топонимы с первым элементом Frey-.

13 Фрейр — см. примеч. 3 к «Пряди о Сёрли», а также примеч. 24 к «Пряди о Стюрбьёрне Воителе Шведов».

14 Вместе с Фрейром ей полагалось распоряжаться капищем и ведать всем, что находилось в его владении. — Судя по всему, жена Фрейра — это (hof)gyðja «(храмовая) жрица». Носительницы подобных прозвищ упоминаются иногда в повествованиях о событиях, происходивших в Исландии, но лишь рассказ о Гуннаре проливает некоторый свет на роль жрицы в древнегерманском культе. В «Книге о заселении страны» сообщается о Турид Жрице Храма (Þuríðr hofgyðja; см. Land., 321), вероятно имевшей прямое отношение к культу Фрейра, поскольку ее брат, Торд, был прозван Годи Фрейра (Freysgoði; о жреце-годи см. примеч. 11 к «Пряди о Торстейне Бычья Нога»). Более развернутое сообщение о женщине-служительнице культа содержится только в «Саге о людях из Оружейного Фьорда» (гл. 5), где в качестве эпизодического персонажа появляется «храмовая жрица» Стейнвёр, названная хранительницей главного капища, куда все окрестные жители обязаны были уплачивать «храмовую подать» (hoftoll), языческий аналог церковной десятины.

15 …сопровождать нас с Фрейром в поездке по пирам, когда он отправится по стране улучшать урожай. — Ни путешествие языческого божества, ни его сакральные атрибуты — считается, что колесница символизирует смерть и весеннее возрождение, являясь, таким образом, важнейшей составной частью культа плодородия (Turville-Petre G. Myth and Religion of the North. L., 1964. P. 173), — не упоминаются в других скандинавских письменных источниках. Однако, возможно, эти сведения подтверждаются археологическими находками: культовыми повозками железного века и эпохи викингов, обнаруженными в захоронениях на территории Ютландии и Норвегии. Кроме того, поскольку шведы возлагали ответственность за урожай на своих правителей (ср. рассказ об Олаве Лесорубе, принесенном в жертву «за урожай»; см. «Сага об Инглингах», гл. 43), по-видимому, существует связь между культовым путешествием бога плодородия и средневековым обычаем, связанным с именем обожествленного ими (по сообщению Адама Бременского) короля Эрика, — так называемая Eriksgata («дорога Эрика»). Согласно этому обычаю, вновь избранный конунг должен был объехать страну, двигаясь по ходу солнца, — ритуал, в котором король, судя по всему, выступал наследником Фрейра.

16 …являются на пир, который был для них приготовлен. — Культовая поездка бога плодородия, объезжающего Швецию для «улучшения урожая» (см. предыд. примеч.), описывается в пряди в тех же выражениях, что и традиционные для правителей Норвегии ежегодные поездки по пирам (см. примеч. 83 к «Пряди об Орме сыне Сторольва»). Та же система «угощений» (gærd) существовала и в Швеции.

17 …он больше не хочет, чтобы перед ним убивали живых существ, как прежде. — По-видимому, речь идет о человеческих жертвах (см. примеч. 18), однако употребленное здесь слово kvikendi может пониматься двояко — и как обозначение любых одушевленных существ вообще, и как наименование животных, прежде всего скота. О втором типе жертвоприношений рассказывает Снорри Стурлусон в «Круге Земном». В «Саге о Хаконе Добром» (гл. 14) содержится подробное описание жертвенных пиров, устраиваемых правителями Норвегии до восшествия на престол Олава Трюггвасона: «По древнему обычаю, когда предстоял жертвенный пир, все бонды должны были собраться туда, где стояло капище, и принести припасы, которые нужны во время жертвенного пира. На этот пир все должны были принести также пива. Для пира закалывали всякого рода скот, а также лошадей. Вся кровь от жертв называлась жертвенной кровью (hlaut), а чаши, в которых она стояла, — жертвенными чашами, а жертвенные веники были наподобие кропил. Ими окропляли все жертвенники, а также стены капища снаружи и внутри. Жертвенной кровью окропляли также людей. А мясо варили и вкушали на пиру. Посредине пиршественной палаты горели костры, а над ними были котлы. Полные кубки передавались над кострами, и тот, кто давал пир и был вождем, должен был освящать полные кубки и жертвенные яства. Первым был кубок Одина — его пили за победу и владычество своего конунга, потом шли кубок Ньёрда и кубок Фрейра — их пили за урожайный год и мир… Пили также кубок за своих родичей, которые уже были погребены. Этот кубок называли поминальным» (КЗ, 74–75). Ни в этом, ни в других рассказах «королевских саг», действие которых относится к языческим временам, нет информации о человеческих жертвах.

18 …жертвоприношения живых людей. — Узнав, что в Швеции прекратились человеческие жертвоприношения, конунг Олав умозаключил, что под личиной Фрейра скрывается кто-то другой, а именно пустившийся в бега Гуннар. О человеческих жертвоприношениях в священной роще свеонов (свеев), совершаемых в Уппсале каждые девять лет, говорится в рассказе Адама Бременского, который, не скупясь на подробности, описывает известные ему проявления языческого культа этого народа: «…ко всем их богам приставлены жрецы, которые приносят жертвы [от имени] народа. Если грозит мор и голод, они умилостивляют идол Тора, если война — Водана, если предстоит справлять свадьбы — Фриккона. Кроме того, каждые девять лет в Уппсале устраивают всеобщее празднество всех областей Свеонии. От [участия в] этом празднестве не освобождается никто…» Приуроченные к весеннему равноденствию пиры и сопровождающие их жертвоприношения длятся девять дней. Жертвоприношения происходят следующим образом: «Из всей живности мужского пола приносится девять голов: их кровью принято умилостивлять [этих] богов. Тела же развешиваются в роще, которая находится рядом со святилищем. Ибо эта роща священна для язычников, так что ее деревья считаются божественными — [таковыми их делают] трупные выделения жертв. Вместе с людьми там также висят собаки и лошади. Один христианин рассказывал мне, что видел LXXII тела, висевшие вперемежку. А магические песнопения, которые они обычно исполняют, совершая обряд жертвоприношения, многочисленны и нечестивы, и поэтому будет лучше [о них] умолчать» (см.: «Деяния архиепископов гамбургской церкви», кн. IV, гл. XXVII(27) // Немецкие анналы и хроники X–XI столетий. М., 2012. С. 436–437). Хронист сообщает также о жертвенном источнике, находящемся по соседству с храмом, рядом с высоким вечнозеленым деревом, куда язычники «ввергали живого человека», и в зависимости от того, всплывет утопленник или нет, заключали, принята ли их жертва и будет ли исполнено их желание (ср. мифологическое мировое древо германцев — ясень Иггдрасиль и находящийся под его корнем священный источник, которому Один пожертвовал свой глаз). Во времена Адама Бременского человеческие жертвоприношения, по-видимому, воспринимались уже как нечто исключительное по своей жестокости. О ритуальных жертвоприношениях древнешведских правителей «ради урожая» упоминается и в «Круге Земном» («Сага об Инглингах», гл. 15, 43), датский же историк Саксон Грамматик (начало XIII в.) утверждает в «Деяниях датчан» (кн. III), что Фрейр, поселившись неподалеку от Уппсалы, изменил издревле заведенный обычай, которого веками придерживались многие народы, на «невыразимо отвратительный» способ поклонения высшим силам — умерщвление людей.

Перевод и примечания Е. А. Гуревич

Источник: Исландские пряди. — М.: Наука, 2016.

© Tim Stridmann