Прядь о Стуве

Stúfs þáttr

Жил человек по имени Стув. Он был сыном Кошачьего Торда, а тот был сыном Торда сына Ингунн и Гудрун дочери Освивра1. Стув был могуч, статен и красив с виду. Он был смел на язык и хороший скальд. Он уехал из страны, потому что рассчитывал получить наследство на севере в Норвегии. Они прибыли в Норвегию осенью. Затем он отправился на восток вдоль побережья, добираясь до места на чем придется.

Как-то раз он остановился у одного бонда, и его там хорошо приняли. Он сидел напротив хозяина2. И когда люди собрались было ужинать, бонду доложили, что к его двору скачет множество всадников и перед одним из них держат стяг. Хозяин встал и сказал:

— Выйдем все навстречу. Похоже, что к нам пожаловал сам Харальд конунг.

Все, кроме Стува, вышли из дома, а он остался сидеть. Не успели они выйти, как стяг поравнялся с усадьбой, а с ним — и сам конунг.

Бонд приветствовал конунга и сказал:

— Боюсь, государь, мы не сможем принять вас как подобает. Знай мы о вашем приезде заранее, и тогда наши возможности были бы невелики, но теперь, когда мы вас не ждали, они и еще того меньше.

Конунг отвечает:

— Раз уж мы нагрянули к вам без предупреждения, я не стану требовать от вас такого приема, какой нам обычно оказывают, когда мы разъезжаем по пирам, которые люди должны для нас устраивать3. А теперь наши люди сами о себе позаботятся, а мы войдем в дом.

Они так и делают. Бонд сказал Стуву:

— Придется тебе, приятель, уступить место тому, кто приехал.

— Я думаю, моя честь не пострадает оттого, что я буду сидеть дальше, чем конунг или его люди, — говорит Стув. — Сдается мне, однако, что тебе не следовало говорить мне об этом.

Харальд конунг сказал:

— Так здесь в гостях исландец! Выходит, нас ждет развлечение. Оставайся на своем месте, исландец.

Стув отвечает:

— Охотно приму ваше приглашение, и я считаю, что для меня куда почетнее пользоваться гостеприимством конунга, чем какого-то бонда.

Конунг сказал:

— Теперь пора вносить столы и приниматься за угощение, но прежде мои люди должны занять свои места, если они уже готовы.

Сделали так, как пожелал конунг. Тут оказалось, что у бонда было припасено вдоволь браги, и все пришли в прекрасное расположение духа.

Конунг спросил:

— Как зовут человека, что сидит против меня?

Тот отвечает:

— Зовут меня Стув.

Конунг говорит:

— Странное имя. А чей ты сын?

— Кошачий сын4, — отвечает Стув.

Конунг спрашивает:

— И кем же был твой отец: котом или кошкой5?

Стув хлопнул в ладоши и только рассмеялся в ответ.

Конунг спрашивает:

— Над чем ты смеешься, исландец?

Стув отвечает:

— Угадайте сами, государь.

— Так и быть, — говорит конунг. — Должно быть, ты подумал, что с моей стороны неумно было задавать вопрос, кем был твой отец — котом или кошкой, потому что не может быть отцом тот, кто принадлежит к слабому полу.

— Верно угадали, государь, — сказал Стув и опять засмеялся.

Конунг спросил:

— Над чем ты теперь смеешься, Стув?

— Угадайте опять, государь.

— Так и быть, — говорит конунг. — Догадываюсь, какой ответ ты собирался мне дать: что мой отец не был свиньей, хотя и носил такое прозвище6, и я поэтому мог знать, что и твой отец не был кошкой, даже если его так называли, и что я лишь оттого задал свой вопрос, что был уверен — у тебя недостанет смелости ответить мне так.

Стув сказал, что он верно угадал.

Тогда конунг сказал:

— Добро пожаловать, исландец!

Стув ответил:

— Приветствую славнейшего из конунгов!

После этого конунг пил и беседовал с теми, кто сидел по правую и по левую руку от него.

Позднее вечером конунг спросил:

— Ты, должно быть, ученый человек, Стув?

— Так и есть, государь, — говорит тот.

Конунг сказал:

— Вот и отлично. Хозяин, я намерен рано лечь спать, и пусть исландец ночует в том же покое, что и я.

Это было исполнено. Раздевшись, конунг сказал:

— А теперь скажи какую-нибудь песнь, Стув, раз ты ученый человек.

Стув произнес песнь, и когда она была окончена, конунг сказал:

— Расскажи еще.

Так продолжалось долго: стоило ему замолчать, как конунг просил рассказать еще, и так шло до тех пор, пока все люди вокруг, кроме них двоих, не уснули, и еще немало времени после этого.

Тогда конунг сказал:

— Тебе известно, Стув, сколько песней ты произнес?

— Куда там, государь, — говорит Стув, — я думал, вы будете считать.

— Я так и делал, — говорит конунг, — ты произнес шесть десятков флокков7. Разве ты не знаешь других песней, кроме флокков?

Стув отвечает:

— Вовсе нет, государь. Я не успел сказать и половины флокков, а драп я знаю еще вдвое больше8.

Конунг спрашивает:

— Перед кем же ты собираешься произносить драпы, если мне ты говорил только флокки?

Стув отвечает:

— Перед вами, государь.

— И когда же? — спросил конунг.

— При нашей следующей встрече, — говорит Стув.

— Почему же тогда, а не теперь? — спросил конунг.

Стув отвечает:

— Потому, государь, что чем больше у вас будет поводов получше узнать меня, тем выше будет ваше мнение обо мне.

Конунг сказал:

— Громкие слова ты произносишь, и их еще нужно проверить, однако сперва я собираюсь поспать.

И он уснул.

Наутро, когда конунг был уже одет и спускался вниз по лестнице, Стув подошел к нему и приветствовал его:

— Добрый день, государь.

Конунг сказал в ответ:

— Ты хорошо говоришь, исландец, и позабавил ты меня вчера вечером на славу.

— А вы были хорошим слушателем, государь, — отвечает Стув. — Однако у меня есть к вам просьба, и я хотел бы, чтобы вы ее выполнили.

Конунг говорит:

— И о чем же ты хочешь просить меня?

Стув отвечает:

— Я бы предпочел, чтобы вы прежде ответили согласием.

Конунг сказал:

— Не в моем обычае раздавать обещания, не зная, о чем меня просят.

Стув говорит:

— Тогда я скажу. Я хотел бы, чтобы вы позволили мне сложить песнь в вашу честь.

Конунг спрашивает:

— Так ты — скальд?

— Я хороший скальд, — отвечает Стув.

Конунг спрашивает:

— Скажи, а нет ли скальдов среди твоих родичей?

— Глум сын Гейри9 — дед моего отца, — отвечает Стув, — и еще много хороших скальдов было у нас в роду10.

Конунг сказал:

— Если ты такой же скальд, каким был Глум сын Гейри, то я охотно разрешаю тебе сложить обо мне песнь.

— Я умею сочинять гораздо лучше Глума, — отвечает Стув.

Конунг сказал:

— Раз так, принимайся за дело. Не приходилось ли тебе и прежде складывать хвалебные песни знатным людям?

Стув отвечает:

— Нет, не приходилось, государь, ведь вы — первый знатный человек, которого я вижу.

Конунг говорит:

— Кое-кто скажет, что для новичка ты много на себя берешь, начиная складывать стихи с песни в мою честь.

— Я все же попытаюсь, — говорит Стув. — Есть у меня к вам и другая просьба, государь.

— И о чем же еще ты собираешься просить меня?

Стув сказал:

— Чтобы вы приняли меня в свою дружину.

Конунг отвечает:

— Такие дела так скоро не решаются. Прежде я должен посоветоваться с моими дружинниками и получить их согласие, но я обещаю поддержать твою просьбу.

Стув сказал:

— Есть еще кое-что, о чем бы я хотел попросить вас, государь, однако захотите ли вы выполнить мою просьбу?

Конунг спрашивает:

— Что еще за просьба?

Стув отвечает:

— Чтобы вы дали мне письмо с вашей печатью11, по которому я смог бы получить наследство на севере страны.

Конунг спросил:

— Почему же о самом главном для себя ты попросил в последнюю очередь? Я дам тебе то, о чем ты просишь.

Стув отвечает:

— Мне это показалось наименее важным.

Затем они расстались. Конунг поехал дальше, а Стув отправился по своему делу.

Прошло не много времени, прежде чем Стув встретился с Харальдом конунгом на севере в Нидаросе. Он вошел в пиршественную палату, где сидел Харальд конунг, а вокруг него множество других знатных людей.

Стув обратился к конунгу с приветствием. Тот ответил:

— Уж не Стув ли это, наш друг, пожаловал к нам?

— Так и есть, государь, — говорит тот, — а пришел я потому, что у меня готова песнь в вашу честь, и я хотел бы исполнить ее прямо сейчас.

Конунг сказал:

— Быть по сему. В прошлый раз ты немало наговорил, хвастаясь своим умением слагать стихи. Не жди поэтому, что я не буду требователен к твоей песни, и имей в виду: ухо у меня чуткое.

Стув отвечает:

— Тем лучше для меня, государь.

После этого он произнес песнь. И когда он закончил, конунг сказал:

— Это и вправду прекрасная песнь. Теперь я вижу, что ты не бросал слов на ветер: тебе многое дано, и твои речи свидетельствуют о недюжинном уме. Однако и ты, в свою очередь, позабавился, беседуя со мною. А теперь, если хочешь, можешь стать нашим дружинником и оставаться с нами.

После этого Стув сделался дружинником Харальда конунга и находился при нем долгое время. Он считался человеком умным и его любили. Драпа, которую Стув сложил о конунге, называется Драпой Стува12.

И здесь с Божьей помощью мы заканчиваем этот рассказ. Это — мудрая история.


Примечания

«Прядь о Стуве» («Stúfs þáttr») известна в двух средневековых редакциях. Первая, обычно именуемая «Краткой прядью о Стуве» («Stúfs þáttr hinn skemmri»), сохранилась в составе «Саги о Магнусе Добром и Харальде Суровом» в «Гнилой Коже» (1270–1280 гг.; см.: Morkinskinna / Udg. Finnur Jónsson. København, 1932. S. 251–254) и в связанных с ней рукописях «Hulda» (XIV в.) и «Hrokkinskinna» (XV в.), а также в составе этой же саги в младшей части «Книги с Плоского Острова» (XV в.; Flat. III, 379–381). Вторая, более пространная, носит название «Большой пряди о Стуве» («Stúfs þáttr hinn meiri»), и именно она была переведена для настоящего собрания. Эта редакция пряди сохранилась в нескольких пергаментных рукописях XV в., в том числе в AM 557 4to («Skálholtsbók», ок. 1420–1450), AM 589 d 4to (1450–1499) и AM 533 4to (1450–1525) в качестве отдельного рассказа, не связанного с «королевской сагой» (издана Бьёрном Магнуссоном Оульсеном в 1912 г.). В этих рукописях прядь озаглавлена «О Стуве Кошачьем Сыне» (ср. «Af Stúfi kattarsyni», «Fra stvf kattarsyne»), тогда как в «Гнилой Коже» ей предпослан заголовок «Fra Stuf blinda» («О Стуве Слепом»). В отсутствующем в пространной версии пряди упоминании о слепоте ее героя и состоит главное различие между двумя редакциями. В начале «Краткой пряди о Стуве» сообщается, что он был слеп, однако это обстоятельство ни разу не упоминается в дальнейшем. Не исключено, что Стув потерял зрение лишь в старости, вследствие чего и получил свое прозвище (см.: ÍF V. Bls. XCIII).

Скальд Стув Слепой (так его именуют и в «королевских сагах», в которых цитируются строфы из его поминальной поэмы о Харальде Суровом) родился ок. 1025 г. и происходил из знатного исландского рода, к которому принадлежало несколько прославленных поэтов — среди них Глум сын Гейри и Эйнар Звон Весов (см. примеч. 9, 10). Описанное в пряди путешествие Стува в Норвегию за наследством и его встреча с конунгом Харальдом Сигурдарсоном должны были состояться ок. 1060 г. Хотя в пряди сказано, что спустя год после их первой встречи Стув вновь явился к конунгу и тот принял его в свою дружину, в саге о Харальде о Стуве ничего не рассказывается, а «Перечень скальдов» упоминает его как скальда, складывавшего стихи только в честь этого конунга. На этом основании можно предположить, что Стув возвратился впоследствии в Исландию, где и окончил свои дни.

«Прядь о Стуве» принадлежит к разряду «прядей о поездках из страны», при этом в ней отсутствует традиционный для таких историй конфликт между героем-исландцем и правителем Норвегии. Главная тема пряди — самоутверждение исландца, желающего завоевать признание и расположение конунга исключительно благодаря своим личным достоинствам и умениям. На всем протяжении рассказа его герой добровольно подвергается серии испытаний, последовательно демонстрируя конунгу свой недюжинный ум, находчивость, «смелость в речах», «ученость» (знание великого множества поэм других скальдов) и, наконец, скальдическое мастерство. При этом Стув вовсе не спешит открыть конунгу свою принадлежность к одному из самых славных родов Исландии, обстоятельство, которое само по себе помогло бы ему добиться поставленной цели — стать дружинником государя (подробнее об этом рассказе см.: Гуревич Е. А. Исландец и король: Заметки к переводу «Пряди о Стуве» // Другие Средние века: К 75-летию А.Я. Гуревича. М.; СПб., 2000. С. 103–112; Гуревич Е. А. Древнескандинавская новелла. М., 2004. С. 192–203).

Перевод выполнен по изд.: Íslendinga sögur og þættir. I–III / Ritstj. Bragi Halldórsson o. fl. Reykjavík, 1987. III. bindi. Bls. 2246–2249. (Svart á hvítu). Ранее этот же перевод был опубликован в сб.: Другие Средние века… С. 98–102.


1 …был сыном Торда сына Ингунн и Гудрун дочери Освивра. — Герои «Саги о людях из Лососьей Долины» (см. об их женитьбе гл. 34–35). Отец Стува, Торд Кот (здесь — Кошачий Торд) также фигурирует в этой саге. Он был сыном Гудрун от второго брака и родился вскоре после того, как его отец, Торд сын Ингунн, утонул. Стув, таким образом, происходил из весьма почтенного и старинного рода: его бабка Гудрун считалась одной из самых выдающихся исландок и прославленных героинь «века саг». В краткой версии пряди упомянуто, что отец Стува, Торд, был воспитан Снорри Годи, об этом же сообщается в «Саге о людях из Лососьей Долины» и в «Саге о битве на Пустоши».

2 …сидел напротив хозяина. — Иначе говоря, восседал на почетном сиденье. В главном помещении скандинавского дома вдоль стен стояли скамьи, столы же вносились только на время трапезы. Почетные сиденья располагались одно против другого: хозяйское место возвышалось в середине скамьи, стоявшей у северной стены, гость, которому оказывалось особое расположение, занимал второе, более низкое сиденье у южной стены. В следующей сцене бонд — хозяин дома (он так и остается безымянным) понуждает Стува освободить место для вновь прибывшего высокого гостя, имея в виду по-хозяйски усесться напротив конунга, однако сам вынужден покинуть принадлежащее ему почетное сиденье, которое и занимает Харальд. С появлением конунга Стув, таким образом, становится его гостем.

3 …когда мы разъезжаем по пирам, которые люди должны для нас устраивать. — См. примеч. 83 к «Пряди об Орме сыне Сторольва».

4 — Странное имя. А чей ты сын? — Кошачий сын… — В «краткой» редакции пряди (см. выше) конунг называет имя героя «неблагозвучным» (Stúfr — букв.: обрубок, в качестве имени собственного больше нигде не встречается). Отвечая на вопрос конунга, Стув упоминает лишь прозвище своего отца, опуская его имя (Торд), и таким образом не только не раскрывает своих родственных связей, но и провоцирует своего собеседника на остроумный и рискованный ход, на который, как следует из дальнейшего, у него был заранее приготовлен ответ (kattar sonr «кошачий сын» — это, помимо всего прочего, обидные слова, которые могут быть брошены в лицо внебрачному сыну; о других возможных смыслах этого словосочетания см.: Holtsmark А. Kattar sonr // Saga-Book of the Viking Society. 1962–1965. Vol. XVI. P. 144–155).

5 — И кем же был твой отец: котом или кошкой? — Исландское köttr — слово мужского рода, которое, будучи обозначением родового понятия, может указывать как на кота, так и на кошку. В вопросе конунга: «Hvor var sá kötturinn er faðir þinn var, hinn hvati eða hinn blauði?» («Что за кошка была твоим отцом…?») использованы прилагательные hvatr («сильный») и blauðr («слабый»), традиционно употребляемые для различения самца и самки животных. Но применительно к мужу прилагательное blauðr приобретает обсценный смысл: сказать о ком-то blauðr значит нанести этому человеку тяжкое оскорбление, обвинив его в трусости и женоподобии (см. о так называемом ниде в «Пряди о Торлейве Ярловом Скальде» и «Пряди о Торвальде Путешественнике»). Ср. употребление blauðr (в переводе «трус») в «Саге о Ньяле» (гл. 38), где Халльгерд обзывает так своего мужа, Гуннара, и его друга Ньяля (последний был лишен бороды — символа мужественности).

6 …мой отец не был свиньей, хотя и носил такое прозвище… — Отца конунга Харальда звали Сигурд Свинья (см. «Прядь о Хрейдаре Дураке» и примеч. 17 к этой пряди). Как следует из рассказа о Хрейдаре, Харальд весьма болезненно воспринимал любые намеки на это прозвище, считая их непростительной дерзостью. Унизительность его состояла именно в том, что sýr «свинья», слово женского рода, недвусмысленно указывало на особь женского пола (см. предыд. примеч.).

7 …шесть десятков флокков. — Флокком (flokkr «группа») называли скальдическую песнь, которая представляла собой цикл вис (строф), связанных одной темой; в противоположность драпе (см. след. примеч.) флокк не содержит стева (рефрена). В «краткой» версии пряди сказано, что Стув успел произнести три десятка флокков, т. е. вдвое меньше, однако в обоих случаях речь идет о весьма внушительном объеме поэтических текстов (сохранились флокки, насчитывающие 20 строф и более).

8 …драп я знаю еще вдвое больше. — Драпа — главная форма скальдического панегирика (см. примеч. 12 к «Пряди о Торлейве Ярловом Скальде»).

9 Глум сын Гейри — один из самых знаменитых исландских скальдов второй половины X в. (ок. 940 — ок. 985). Глум был скальдом конунга Эйрика Кровавая Секира и его сыновей: сохранился большой отрывок хвалебной песни, сочиненной им в честь конунга Харальда Серая Шкура, — «Драпа о Серой Шкуре» («Gráfeldardrápa»). О значении Глума Гейрасона свидетельствует строфа в «Драпе об исландцах» («Íslendingadrápa», 11) Хаука сына Вальдис (XII в.), посвященной выдающимся исландцам, где Глум (так же как и другие скальды) прославляется за свои ратные подвиги.

10 …и еще много хороших скальдов было у нас в роду. — Стув говорит правду: среди его родичей действительно были прославленные скальды (см. об этом роде: SnE 1848–1887, III, 607). Прежде всего это Эйнар сын Хельги по прозвищу Звон Весов (ум. ок. 995), приходившийся братом Освивру, отцу Гудрун (см. примеч. 1). Эйнар был дружинником и скальдом норвежского ярла Хакона Могучего (см. примеч. 1 к «Пряди о Торлейве Ярловом Скальде»), в честь которого он, среди прочего, сложил знаменитую поэму «Недостаток золота» («Vellekla»). Эйнар сочинял хвалебные стихи также в честь датского конунга Харальда Синезубого, всего же сохранилось 45 сложенных им строф (см. рассказ о нем в «Саге об Эгиле», гл. 78). Другими скальдами — родичами Стува были его современники: правнук Эйнара, Стейн сын Хердис, бывший одним из скальдов Харальда Сурового, а затем его сына Олава Тихого (сохранилось 25 строф из его поэм), а также Ульв сын Оспака, сына Освивра (Ульв Окольничий, ум. весной 1066), друг и соратник Харальда, служивший вместе с ним в варяжской дружине византийского императора (см. о нем в «Саге о Харальде Суровом», гл. 37: КЗ, 424). Ныне известна лишь одна строфа Ульва.

11 …дали мне письмо с вашей печатью… — Явный анахронизм: единственное, о чем исландец мог бы просить конунга, это дать ему какие-нибудь знаки (обычно это было кольцо или обручье), которые он мог бы предъявить в подтверждение своих слов, что король знает о его деле и поддерживает его. Латинский алфавит начинает применяться в Скандинавии для записи подобного рода текстов на народном языке, по-видимому, не ранее конца XII в.

12 Драпа, которую Стув сложил о конунге, называется Драпой Стува. — Такое название носит другая песнь скальда, единственная из известных его поэм, сочиненная уже после гибели Харальда Сурового. На то, что эта песнь (из нее сохранилось лишь восемь строф) — поминальная драпа, сложенная на смерть конунга, недвусмысленно указывает ее стев (рефрен): «Да пребудет душа могучего Харальда навеки с Христом над землей, там, где хорошо быть».

Перевод и примечания Е. А. Гуревич

Источник: Исландские пряди. — М.: Наука, 2016.

© Tim Stridmann