Яценко Мария Вадимовна
кандидат филол. наук, доцент Санкт-Петербургского
государственного университета телекоммуникаций
им. проф. М. А. Бонч-Бруевича

О древнеанглийской поэме «Исход»1

Древнеанглийская поэма «Исход» представляет собой вольное переложение истории исхода евреев из Египта и перехода через Красное море. Библейская история, содержащаяся в 13–14 главах книги Исход, изложена аллитерационным стихом в поэме объемом 590 строк. «Исход» представлен в единственной рукописи — «Кодекс Юниуса» (Oxford, Bodlean, Junius XI), самая поздняя датировка которого — 1000 г.2 Кодекс содержит также поэмы «Бытие», «Даниил» и «Христос и сатана». Деление на поэмы произведено современными издателями. В соответствии с содержанием даны и заглавия поэм. В рукописи присутствует лишь деление на главы при помощи латинской нумерации и инициалов. «Исход» содержит восемь глав, последняя из которых (строки 447–590) представлена ниже в русском переводе.

Из всех рукописных собраний древнеанглийского поэтического наследия «кодекс Юниуса» обладает самой благополучной судьбой, он практически не подвергся порче. В нем наиболее последовательно использованы пунктуационные знаки. Большая часть поэмы «Бытие» проиллюстрирована, в оставшейся части рукописи есть пустые места для иллюстраций. Основной текстологической проблемой, связанной с поэмой «Исход», является ее концовка. Существует две традиции издания поэмы. В соответствии с первой3 — большой фрагмент (строки 516–557 в нашем переводе), содержащий речь Моисея и описание разделения сокровищ на берегу моря, представляет собой финал поэмы. Эта традиция основывается на последовательности частей в рукописи. Э. Б. Ирвинг убедительно доказывает несостоятельность такого прочтения, используя как палеографические (случайная перестановка частей рукописи), так и литературоведческие аргументы4. Таким образом, в соответствии со второй традицией издания поэмы, которой мы придерживаемся, последний фрагмент (строки 558–590 в нашем 150 переводе), содержащий пророчество о Страшном Суде и обещание славить Бога, оказывается логичным завершением поэмы5.

Впервые содержание рукописи было опубликовано в 1655 году антикваром Франсиском Юниусом как «Библейские парафразы Кэдмона» («Caedmonian Biblical Paraphrase»)6. Традиционная ассоциация поэм-переложений Библии с этим именем не случайна. О Кэдмоне мы узнаем из рассказа Беды Достопочтенного7, который создает идеальный образ поэта, наделённого даром свыше, впервые сумевшего рассказать на древнеанглийском языке в форме прекрасных стихов о христианском Боге. После получения во сне чудесного дара слагать стихи Кэдмон уходит в монастырь, где ученые мужи излагают ему сюжеты из Священной истории, которые он наутро передает в форме прекрасных стихов. Беда упоминает круг тем, на которые складывал песни Кэдмон: «Он пел о сотворении мира, о происхождении человеческого рода и всего бытия, об исходе Израиля из Египта и пути его в обетованную землю и о многих других историях, взятых из святых писаний… он сложил много других песен о Божьих милостях и карах, которые, по его мысли, должны были отвратить слушателей от греха и обратить их к любви и добродеянию»8. Совпадение тематики песен Кэдмона и поэм «кодекса Юниуса» привело к тому, что они впервые были изданы как переложения Кэдмона и по сей день сохраняют это условное название. Могли ли дойти поэмы Кэдмона в устном или письменном виде до писцов, составивших кодекс, равно как и существовал ли сам Кэдмон, установить невозможно. Ученые полагают, что дошедший до нас кодекс создавался с ориентацией на легенду о Кэдмоне9. Вся рукопись была записана двумя писцами, хотя современные ученые сходятся во мнении, что все четыре поэмы принадлежат разным авторам10.

Кэдмон, если он и был реальным историческим лицом, творил, вероятно, между 650 и 680 г., т. е. рукописные варианты поэм, вошедшие в «цикл Кэдмона», отделены от своего «автора» несколькими поколениями. Использование имени Кэдмона связано, вероятно, с библейской традицией замены «авторства» «авторитетом», характерной для древних культур11. Условное авторство Кэдмона 151 дает возможность ученым выделить из большой группы англосаксонских поэм на христианские темы поэмы в большей степени соотносимые непосредственно с Библией. При сравнении поэм Кэдмона с «поэмами Кюневульфа» («Елена», «Юлиана», «Деяния апостолов», «Христос»12) выявляется их меньшая ученость. Используя церковную терминологию, исследователи говорят, что Кэдмон обращается к «оглашенным», тогда как Кюневульф говорит с «верными»13.

Среди основных направлений исследования поэмы можно выделить, прежде всего, поиск источников. Поэма «Исход» излагает библейскую историю бегства из Египта, перехода через Красное море и обретения завета значительно подробнее, чем соответствующий фрагмент библейской книги. Кроме того, в середину описания перехода через Красное море вклинивается фрагмент (условно называемый «Исход Б»), содержащий рассказ о Ное и жертвоприношении Авраама. В качестве источников поэмы рассматривается литургия Великой Субботы14 и некоторые латинские парафразы Библии15. Признавая наличие ряда общих топосов с латинскими поэмами на тот же библейский сюжет, ученые рассматривают их скорее как «параллельные тексты»16, чем как источники. Другим важным направлением в изучении можно назвать поиск в поэме соответствий представлениям о собственном историческом прошлом англосаксов. Как интересное поэтическое воплощение «мифа и миграции» рассматривается «Исход» в работе Н. Хоува17 и поддерживается в ряде других исследований18.

Древнеанглийский религиозный эпос мало переводился на русский язык19. Поэма «Исход» переводится на русский язык целиком20 впервые. Ниже мы предлагаем перевод заключительного отрывка (глава VIII), посвященного гибели египтян, сцене торжества после сражения и финальной проповеди. 152

При создании поэтического перевода мы стремились сохранить следующие основные стилистические особенности исходного текста: 1) аллитерация, 2) формульное устройство поэтических строк, 3) богатая синонимика, 4) использование сложных слов. Безусловно, полное соблюдение этих стилистических особенностей в русской традиции, на наш взгляд, невозможно, поэтому основной задачей для нас было создание текста с достаточно понятным содержанием (что часто подразумевало его истолкование, особенно в случаях с лакунами в тексте и не вполне ясными местами).

Аллитерационные созвучия исходного текста, с одной стороны, представляют собой его структурный элемент (что совершенно не типично для поэзии русской), а с другой — несут важную стилистическую нагрузку, устанавливая генетическую и семантическую близость созвучных лексем. В древнеанглийском тексте семантическая нагрузка аллитерации наиболее очевидна, потому что она предполагает созвучие ударных корневых морфем (возможное в силу фиксированности ударения в германских языках). Благодаря этому, по словам О. А. Смирницкой, поэт «оперирует не звуками, как элементами плана выражения, а созвучными знаками»21. Аллитерация в переводе становится способом установления «родства и свойства» слов, она возникает не только в корневых морфемах, но чаще — в ударных слогах («Держали руками/ украшения шейные» (549), «у волн прибрежных —/ сокровища древние» (553), «на месте смерти,/ несметное скопище» (557)). Однако сохранение точного «рисунка» аллитерации, при которой созвучными были, как правило, первые три ударные корневые морфемы в долгой строке, не представляется возможным. В переводе аллитерация часто «перескакивает» из одной долгой строки в другую, за счет чего теряется целостность долгой строки как единицы поэтического синтаксиса («Отмель песчаная чаяла// судьбы предначертанной,/ когда пучины течение,// струя извечно студёная,/ своею солёною влагою,// от зыбной качки усталая,/ к основаниям вечным// (горя глашатай)/ вернуться пожелает» (471–475)). Отметим, что целостность долгой строки в древнеанглийском тексте обеспечивалась именно наличием аллитерационных созвучий, при этом синтаксическое единство, как правило, не соблюдалось (так называемый «крюковый стиль»), то есть интонационно фраза не была равна долгой строке22.

В качестве минимальной синтаксической единицы перевода мы сохраняем именно краткую строку, что представляется необходимым как для воспроизведения формульного характера текста, так и для передачи специфики построения высказывания. При этом синтаксические связи внутри микротем не всегда можно быстро установить в силу использования эпической вариации — повторного наименования объектов. Воспроизведение своеобразной синтаксической законченности кратких строк сближает перевод с подстрочником. Такой принцип перевода оправдан еще и особенностями пунктуации, сохранившимися в рукописи. Текст поэмы написан в строку, как прозаический, но краткие строки последовательно отделяются друг от друга точками, расположенными в середине 153 строки. Знаки препинания, которые появляются в переводе, как и в любом издании древнеанглийского поэтического текста, призваны разъяснить текст современному читателю, но их можно назвать весьма условными, а границы между смысловыми блоками — подвижными.

Помимо того что краткая строка является «кирпичиком» поэтического высказывания и устойчивым словосочетанием, она имеет еще и важную функцию припоминания (использование формульных выражений в краткой строке способствует ассоциативному сближению эпизодов, в которых они употребляются). Мы попытались воссоздать эту особенность за счет повторения некоторых фор-мул в тексте, а также при помощи использования устойчивых фразеологических единиц из русского синодального перевода Библии («смертию умерли», «от каждой твари» и пр.).

Передача богатства синонимических рядов — одной из ключевых особенностей англосаксонского поэтического творчества — представляет собой сложнейший аспект работы переводчика. Основные пути решения данной проблемы были заложены в переводах В. Г. Тихомирова. Его переводы «Беовульфа» и других произведений древнеанглийской поэзии до сих пор остаются образцовыми23. Важными моментами, которые мы заимствуем из них, можно назвать следующие: 1) использование устаревшей русской лексики, которая не имеет ярко выраженной национальной окраски; 2) использование «потенциальных» слов, внутренняя форма которых понятна, но сами они, вероятно, нигде не употребляются; 3) использование отдельных неологизмов, созданных В. Г. Тихомировым («доброхрабрый», «войсководитель» и пр.). Важным был и сам принцип, положенный в основу перевода В. Г. Тихомирова. Текст должен давать представление о неисчерпаемости возможностей поэтического языка для словотворчества24.

Мы использовали сравнительно мало «потенциальных» слов («зыбный», «кладохранители»). Чаще такие «неологизмы» оказываются лишь основательно забытыми словами русского языка (их, как правило, можно встретить в «Словаре живого великорусского языка» В. И. Даля). Мы взяли на себя смелость употребить некоторые из них («потомный», «сопутный», «углежжение», «излаженный» и др.), хотя современному читателю они могут показаться новообразованиями. Интересны и устаревшие слова, перешедшие в разряд просторечной лексики. Так, слово «покуда» появляется, когда союз может иметь и пространственные, и временные смыслы. Употребление таких слов вполне оправдано, поскольку поэтический язык англосаксов объединял разные слои языка общенационального25. В использовании устаревших слов мы не придерживались последовательно исторического принципа, более важным для нас всегда оказывалась «живость» внутренней формы. Поэтому в тексте, например, вместо более древней формы «враг», появляется «ворог», за счет ее богатых звуковых ассоциаций со 154 словами «вор», «ворожить» и пр. Еще одним важным пластом лексики становятся в переводе церковнославянизмы. Многие из них, как и слова оригинала, содержат два корня и имеют ярко выраженную внутреннюю форму («живоначальный», «пеше шествующий»), за счет которой вскрывается широкий пласт коннотаций, а слово само по себе начинает выполнять функции образа.

Представленный ниже перевод древнеанглийской поэмы «Исход» выполнен по изданию Exodus: the Old English Exodus / E. B. Irving, ed., introduction, notes and glossary. New Haven; London, 1953.

Список литературы

Примечания