В. Г. Адмони

«Песнь о нибелунгах» — ее истоки и ее художественная структура

I. Вводные замечания

«Песнь о нибелунгах» принадлежит к числу наиболее известных эпических произведений человечества. Она находится в кругу таких творений, как поэмы Гомера и «Песнь о Роланде», «Слово о полку Игореве» и «Божественная комедия» Данте — если оставаться в пределе европейских литератур.1

Возникла «Песнь о нибелунгах» на рубеже XIII в., в тот период, когда в Германии, как, впрочем, и на всем Западе, расцвела так называемая рыцарская, или куртуазная, поэзия, которая знаменовала первый широкий прорыв в чисто религиозной культуре католического средневековья, означала предвестье Возрождения. В течение 20 лет, с 1190 г. по 1210 г., в Германии создаются такие эпические произведения, как «Эрек» (после 1190 г.) и «Ивейн» (около 1200 г.) Гартмана фон Ауэ, соединяющие блестящее чувство формы с глубокой проблематикой, как «Парцифаль» (закончен около 1210 г.) Вольфрама фон Эшенбаха — первый роман, построенный на пристальном изображении развития внутренней душевной жизни человека, его душевного воспитания, как оставшийся незавершенным роман «Тристан и Изольда» (около 1210 г.) Готфрида 306 Страсбургского, в котором тема любви между мужчиной и женщиной получает небывалое для средневековой литературы психологическое углубление. На эти же приблизительно годы падает расцвет творчества самого проникновенного немецкого лирика этой эпохи — Вальтера фон дер Фогельвейде (родился примерно в 1170 г.). А помимо великих поэтов в эти годы выступило и много поэтов не только средних, но и значительных.

«Песнь о нибелунгах» разительно отличается от произведений Гартмана, Вольфрама и Готфрида: отличается и тем, что она безымянна, и тем, что она построена не на материале условного мира кельтских преданий, как он был воссоздан во французском рыцарском романе, а на материале древних эпических сказаний германских народов, и тем, что по-другому организован ее стих — она использует особое строфическое построение (см. стр. 332). Все эти особенности «Песни» взаимодействуют друг с другом, и они органически связывают ее с более ранними этапами развития немецкой поэзии. В «Песни о нибелунгах» есть много архаических черт — в частности, черт шпильманской песни, т. е. грубоватых, ориентированных на авантюрный сюжет эпических произведений, созданных странствующими певцами — выходцами из народа, которые выступали как в княжеских замках, так и в деревнях перед крестьянами. Вместе с тем «Песнь о нибелунгах» уже пронизана атмосферой куртуазной культуры.

«Песнь» состоит из двух частей. В первой повествуется о трагической судьбе Зигфрида, королевича из Нидерландов, который после ряда великих подвигов, овладев огромными сокровищами и став господином над страной нибелунгов, явился в Вормс, ко двору бургундских королей, братьев Гунтера, Гернота и Гизельхера, чтобы посвататься к их сестре Кримхильде. Сперва он вызывает бургундов на битву, чтобы обнаружилось, кто благодаря своему превосходству в силе и доблести достоин быть властителем в этих землях. Но затем соглашается остаться в Вормсе гостем. Он оказывает большую услугу бургундам: разбивает вторгшихся в страну датчан и саксов, добывает для Гунтера Брюнхильду, королеву далекой северной страны, могучую воительницу, которую надо победить в бросании копья и камня и в дальности прыжка, чтобы заставить ее стать женой победителя; Зигфриду, который при встрече с Брюнхильдой выдал себя за вассала Гунтера, удается это сделать, так как он обладает плащом-невидимкой — Гунтер имитирует движения, которые на самом деле выполняет Зигфрид. За это Гунтер отдает свою сестру в жены Зигфриду. В брачную ночь Брюнхильда отказывается отдаться Гунтеру и, связав его по рукам и ногам, вешает до утра на гвоздь, и лишь в следующую ночь Зигфриду — опять в плаще-невидимке, удается сломить силу Брюнхильды и принудить ее к покорности. При этом Зигфрид похищает у Брюнхильды кольцо и пояс. Когда через длительное время Зигфрид с Кримхильдой приезжают в гости в Вормс, 307 между королевами вспыхивает спор, кто из их мужей стоит выше — спор, разделенный на три сцены, усиливающиеся в своем драматизме. Кримхильда в ответ на слова Брюнхильды, что Зигфрид является вассалом Гунтера, заявляет, что Брюнхильда была наложницей Зигфрида, а затем показывает как доказательство кольцо и пояс, похищенные Зигфридом у Брюнхильды. Чтобы отомстить за оскорбление, Хаген, первый вассал бургундских королей, решает убить Зигфрида. Хитростью он побуждает Кримхильду нашить на платье Зигфрида крест на том месте между лопатками, где к Зигфриду пристал липовый листок, когда он купался в крови убитого им дракона, сделавшей его неуязвимым. И во время охоты в лесу он наносит Зигфриду смертельный удар копьем сзади, когда тот, ничего не подозревая, наклоняется к источнику, чтобы напиться воды. Безутешной Кримхильде Гунтер, сначала противившийся замыслам Хагена, а затем ставший соучастником преступления, говорит, что Зигфрида убили разбойники. Но Кримхильда уверена, что это дело рук Хагена. Через три с половиной года она велит доставить в Вормс сокровища из страны нибелунгов и начинает щедро оделять дарами бургундских воинов. Но Хаген, усмотревший в этом попытку Кримхильды привлечь их на свою сторону, заставляет братьев Кримхильды дать свое согласие на то, чтобы отнять у нее сокровища, и втайне погружает их на дно Рейна.

Во второй части «Песни о нибелунгах» повествуется о мести Кримхильды. После смерти своей жены Хельхи король гуннов Этцель сватается к Кримхильде и, несмотря на возражения Хагена, братья соглашаются на этот брак. В Вене справляется пышная свадьба. Через 13 лет Кримхильде удается уговорить Этцеля пригласить к себе бургундских королей. Несмотря на предостережения Хагена, Гунтер и его братья отправляются в путь в сопровождении своих лучших витязей. Хаген тоже едет с ними. При дворе Этцеля Кримхильда вносит раздор между гостями и гуннами и натравливает на бургундов могучих витязей из разных стран, нашедших пристанище у гуннского короля. Хаген, хотя и понимающий безнадежность положения, также всячески обостряет ситуацию. Происходит ряд кровавых сражений — наконец, из всех бургундов остаются в живых только Гунтер и Хаген, но пали и все их противники — кроме короля Дитриха, который не хотел принимать участия в битве, но теперь, узнав о том, что все его дружинники погибли в борьбе против бургундов, вступает в бой с Хагеном и Гунтером и побеждает их. Кримхильда требует от Хагена, чтобы он вернул ей отобранные у нее сокровища. Но он отказывается это сделать, пока жив Гунтер. Тогда Кримхильда приказывает обезглавить своего брата и показывает его отрубленную голову Хагену, который, однако, заявляет, что он никогда не откроет тайну, потому что кроме него теперь никто не знает, где спрятано золото. Кримхильда убивает Хагена, но старый Хильдебранд, предводитель дружины Дитриха, не может примириться с тем, 308 что связанный витязь был обезглавлен женщиной, и убивает Кримхильду.

Так протекает — в самых общих чертах — действие в «Песни о нибелунгах», во многих своих чертах ставшее начиная с XIX в. широко известным во многих странах мира. Однако такая известность лишь в малой мере основывается на непосредственном знакомстве с «Песнью». Чаще всего источником соответствующих сведений оказываются те или иные художественные произведения XIX–XX вв., построенные на материале «Песни о нибелунгах», а также на материале других произведений средневековья, трактующих ту же тему и во многом значительно отступающих от «Песни о нибелунгах» в трактовке основных персонажей и ряда важнейших сюжетных мотивов. (См. стр. 315–319).

Особенно большую роль сыграла здесь знаменитая тетралогия «Кольцо нибелунгов» Рихарда Вагнера («Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид», «Гибель богов»). В свое время немалой популярностью в странах немецкого языка пользовались и пьесы Фридриха Геббеля «Роговой Зигфрид», «Смерть Зигфрида» и «Месть Кримхильды». А в 20-е годы нашего века во многих странах мира с большим успехом был показан немецкий фильм «Нибелунги» (в двух сериях).

Итак, «Песнь о нибелунгах» знают значительно меньше, чем сказание о нибелунгах и его основных героев. В какой-то мере это касается и стран немецкого языка, несмотря на наличие ряда прекрасных переводов, создание которых облегчается тем, что строй современного немецкого языка — как структура слова, так и строение предложения — во многих отношениях очень близок строю немецкого языка в XII–XIII вв., в средневерхненемецкий период. Но в еще большей степени это относится к тем странам, в которых знакомство с «Песнью о нибелунгах» происходит через посредство переводов, которым далеко не всегда удается воспроизвести силу и энергию подлинника.

Есть, конечно, в «Песни о нибелунгах» и такие черты, которые объективно затрудняют непосредственное восприятие поэмы современным читателем.

С одной стороны, это черты, вообще свойственные средневерхненемецкому искусству: слегка варьирующееся или буквальное повторение отдельных формул и целых сцен и эпизодов. Такими устойчивыми повторами богаты и куртуазные сцены, которыми изобилует первая часть поэмы, и битвы, которыми так насыщена ее вторая часть. Поэтика «Песни о нибелунгах» — это, употребляя термин акад. Д. С. Лихачева, поэтика «этикета», обладающего для описания каждого положения и события, переживания и поступка ограниченным, хотя и варьирующимся набором подобающих средств обозначения и характеристики.2 309

С другой стороны, в материале и построении «Песни о нибелунгах» есть некоторые специфические черты, которые могут представить препятствие для ее легкого восприятия читателем наших дней. В ее первой части сравнительно немного действия — динамические эпизоды разделены в ней нередко длинными статическими описаниями. А во второй части огромное место занимает описание битвы между бургундами и их врагами при дворе короля гуннов Этцеля. На первый взгляд это может показаться однообразным и утомительным.

Но при более глубоком вчитывании в поэму налет статичности и монотонности улетучивается. Обнаруживается, что в основе поэмы лежит медленно, но неуклонно развертывающееся действие большой силы, полное трагизма и захватывающее как внешнюю сторону событий, так и внутренний мир героев — в конечном счете вырастающее из этого внутреннего мира. А растянувшееся на много сотен строф описание битв, заканчивающихся гибелью бургундов, строится из таких разнообразных эпизодов и с такими многообразными мотивировками поведения отдельных участников сражения, что эта часть «Песни о нибелунгах» по сути дела стоит наравне с наиболее сильными поэтическими произведениями средневерхненемецкой и вообще средневековой европейской литературы.

Но подробнее об этом будет сказано ниже, при характеристике художественной структуры поэмы.

А сначала надо остановиться на самом тексте «Песни о нибелунгах» и на ее сюжетных истоках.

II. Рукописи «Песни о нибелунгах»

От «Песни о нибелунгах» сохранилось большое количество рукописей. Целиком или в фрагментах известны 33 рукописи «Песни», а о том, что была 34-я рукопись, мы знаем по цитате из сочинения немецкого гуманиста XVI в. Вольфганга Лация.3 Самые древние из рукописей относятся к началу XIII в., т. е. были изготовлены вскоре после создания поэмы, самые поздние — к XVI в. Ранние рукописи были написаны на пергаменте, большинство поздних — на бумаге. Между некоторыми рукописями существуют значительные расхождения — как в звучании отдельных мест, так и в объеме. Однако существует три основных варианта рукописей, к которым в большей или меньшей степени приближаются все остальные. Это древние пергаментные рукописи: А (Хоэнэмско-Мюнхенская рукопись — примерно конца XIII в.), В (Сант-Галленская рукопись середины XIII в.), С (Хоэнэмско-Ласбергская рукопись начала XIII в.). 310

Подавляющее большинство рукописей служило долгое время предметом жарких споров. В течение XIX в., когда началось научное изучение «Песни о нибелунгах», в качестве репрезентанта первоначального текста поэмы, т. е. в качестве рукописи, наиболее близкой к авторскому тексту, поочередно рассматривались все три рукописи. Карл Лахман считал таким репрезентантом самую краткую рукопись А, А. Хольцман и Ф. Царнке рукопись С (вернее пра-С, т. е. ту несохранившуюся рукопись, к которой наиболее близко примыкает рукопись С), Карл Барч и Герман Пауль рассматривали как непосредственно восходящие к авторскому тексту рукописи пра-В (от которой происходит и рукопись А) и пра-С. На рубеже XX в. вопрос был заново изучен крупным лингвистом Вильгельмом Брауне, который пришел к выводам, оставшимся в своей основе непоколебленными вплоть до наших дней. Брауне показал, что существует две основные ветви рукописной традиции, из которых одна воплощается, в частности, как в рукописи В, самой обширной, наиболее полно воспроизводящей реальные черты прарукописи, так и в рукописи А, представляющей собой весьма значительную переработку прарукописи, со многими искажениями, а вторая воплощается, в частности, в рукописи С. Большинство рукописей принадлежит к первой ветви, которая в своем варианте В дает наиболее верную основу для реконструкции поэмы. Вместе с тем во многих отдельных местах первоначальный текст, по всей вероятности, все же может быть восстановлен лишь при привлечении рукописей второй ветви — особенно рукописи С и рукописи d, которая относится лишь к XVI в., но была переписана с хорошего образца, относящегося к XIII в. и сохранившегося, по всей видимости, в нескольких пергаментных фрагментах, обозначаемых литерой (О). В некоторых случаях первоначальный текст «Песни» восстанавливается по совпадающим местам в рукописи В и (О).4

Те изменения, которые обнаруживаются в разных рукописях «Песни» по сравнению с первоначальным текстом, весьма многообразны и носят весьма различный характер. Но до известной степени здесь можно все же наметить четыре основных типа изменений.

1. Изменения, являющиеся простыми ошибками при переписывании рукописи или возникающие в результате непонимания текста переписчиком. Сюда же относятся небольшие вставки, вычерки или переделки, имеющие целью сделать текст более понятным, и т. п. Изменения такого рода в большем или меньшем количестве представлены во всех рукописях.

2. Изменения, предпринятые для стилистической перестройки «Песни» с целью приближения ее к куртуазной поэзии в ее наиболее развитом виде. Такая перестройка особенно характерна для рукописи А. В ней возникает ряд формул, характерных для рыцарских романов и для 311 миннезанга в эпоху их расцвета. Так, в строфе 293 упоминается der seneden minne not (букв, «страдания томящейся любви»), хотя употребительный в миннезанге глагол senen больше нигде в «Нибелунгах» не встречается. Чаще встречается также глагол dienen (служить) для обозначения любви рыцаря к даме и т. д.5

3. Изменения, имеющие целью уточнение текста поэмы, устранение противоречий и т. п. В первую очередь сюда относятся изменения, предпринятые для сближения текста «Песни» с текстом «Жалобы» — произведения, написанного вскоре после создания «Нибелунгов». «Жалоба», после краткого пересказа поэмы, излагает события, последовавшие за заключительным эпизодом «Нибелунгов», и прослеживает до конца судьбу персонажей, а также кое в чем ее уточняет. В рукописи С вводится ряд таких дополнительных сведений, восходящих к «Жалобе». Таким образом, здесь создается любопытная «обратная связь» между поэмой и возникшим на ее основе — в качестве комментария и дополнения — произведением. Обращение к «Жалобе» в рукописи С стимулировалось, по всей видимости, стремлением к большей «закругленности» и связности повествования, к устранению из него чрезмерно неправдоподобных мест. В рукописи С вообще содержится ряд изменений, снижающих гиперболичность первоначального текста, дающих объяснение его неправдоподобным эпизодам и т. д. Нибелунги называются здесь не сильными великанами, а сильными, как великаны. Гунтер намеревается отправиться на сватовство к Брюнхильде не с 30 000 воинов, а всего лишь с 2000. Вообще рукопись С представляет собой как бы особую редакцию «Песни о нибелунгах», причем редактирование производилось здесь с позиций более рационалистических, чем те, которые были у автора «Песни», охотно оперировавшего, по примеру шпильманских поэм, гиперболами и удовлетворявшегося, опять-таки по примеру шпильманских поэм, весьма приблизительными географическими и временными данными.

4. Изменения, заключающиеся в проникновении в текст поэмы элементов народных сказаний и песен, существовавших в Германии параллельно с теми песнями, на основе которых была создана «Песнь о нибелунгах», а также параллельно с самой «Песнью о нибелунгах». Здесь особенно интересна рукопись, состоящая из пергаментного листа с заглавиями 28 первых авентюр. Судя по этим заголовкам, в данный вариант «Песни» были включены отрывки из «Песни о роговом Зейфриде» (см. стр. 319).

Кроме всех этих изменений, затрагивающих сюжетную и вообще смысловую сторону поэмы, а также ее объем, в рукописи может быть отмечен ряд изменений, касающихся стиховой формы «Песни». Так, в рукописи К меняется ритмический характер последней строки в строфе, 312 который в первоначальном тексте и в других рукописях имеет четвертое реализованное ударение. Делается несколько более регулярным чередование ударенных и неударенных слогов (рукопись С). Но в целом в подавляющем большинстве рукописей «Песни» метрический рисунок стиха остается нетронутым.

III. Истоки сюжета и образов «Песни о нибелунгах»

В этом разделе мы попытаемся дать лишь перечень тех пластов, из которых были почерпнуты сюжет и образы «Песни». При этом неизбежно будут затронуты некоторые вопросы становления «Песни», но подробно история ее создания будет рассмотрена в следующем разделе (см. стр. 321–329).

В огромном большинстве случаев судить об истоках «Песни о нибелунгах» мы можем лишь косвенным образом. Непосредственно те источники, которыми располагал автор «Песни», нам, как правило, не даны. Их надо раскрывать путем сравнительно-исторического анализа, обычно на основании сохранившихся произведений, которые, однако, отнюдь не являются прямыми предшественниками «Песни», а представляют собой лишь формы более или менее аналогичных трактовок сюжета и образов «Песни». Хронологически эти произведения чаще всего зафиксированы позже, чем была написана «Песнь».

Всю массу источников «Песни» можно разделить — с известной степенью условности — на следующие виды.

1. Историческая действительность

В той исторической подпочве, которая может быть обнаружена в «Песни о нибелунгах», основное место занимают события и исторические персонажи эпохи великого переселения народов. Здесь отчетливо вырисовывается, с одной стороны, судьба бургундского государства, разрушенного в 437 г. гуннами. Последним бургундским королем хроники называют Гундахария, а среди других бургундских королей — Гислахария. К этим историческим фигурам несомненно восходят имена братьев-королей Гунтера и Гизельхера в «Песни о нибелунгах», а уничтожение бургундских воинов при дворе гуннского короля представляется — хотя и несколько видоизмененной — реминисценцией о битве, закончившейся уничтожением бургундского королевства.

Непосредственно к фигурам великого переселения народов восходит и образ гуннского властителя Аттилы, выступающего в «Песни» под именем Этцеля, закономерно образовавшимся из Аттилы в соответствии со звуковым развитием древне- и средневерхненемецкого языка. В 313 женитьбе Этцеля на бургундской королевне Кримхильде, о которой повествует «Песнь о нибелунгах», содержится, возможно, отзвук зафиксированного в хрониках исторического события: Аттила умер в ночь после своей свадьбы с готской девушкой Хильдико. Отметим сразу, что весьма положительная трактовка Аттилы-Этцеля в «Песни», противоречащая тому облику, который должен был иметь — с точки зрения бургундов — исторический Аттила, объясняется тем, что для «Песни» решающей оказалась та традиция в оценке Аттилы, которая сложилась у остготов, составлявших некоторое время часть разноплеменного воинства гуннов. Остготский король Теодорих, основавший готское государство в Италии, в соответствии с традицией германских эпических песен и сказаний отражен в образе изгнанного из своих владений Диетриха (Дитриха).

Следующий исторический слой, просвечивающий в «Песни о нибелунгах», это «франкский» слой, т. е. исторические персонажи и события, связанные с развитием франкского государства в V–VII вв. Однако точно «привязать» события и персонажи «Песни» к франкской истории не удается. Наиболее непосредственной представляется связь между именем Брюнхильды и франкской королевой Брюнхильдой, дочерью вестготского короля Атангильда, которая в 567 г. вышла замуж за короля одного из франкских государств (Аустразии) Сигберта I, вскоре убитого, и после бурной политической жизни была казнена в 613 г. Имя Сигберт соответственно могло послужить образцом для имени героя «Песни о нибелунгах» Зигфрида. Бесконечные внутренние распри и убийства, вообще характеризовавшие историю франкского государства при Меровингах, особенно во второй половине VI в. и в начале VII в., также могли послужить прообразом для злодейского убийства Зигфрида при Вормском дворе в «Песни».

Наконец, в «Песни о нибелунгах» отразились и исторические события того времени, когда «Песня» создавалась. Правда, они фигурируют в повествовании обычно в несколько измененном виде, под другими наименованиями, но во многих случаях связь между «Песнью» и фактами современной ей жизни кажется несомненной. Так, пышные празднества, которыми Этцель отмечает свое бракосочетание с Кримхильдой в Вене, еще не доехав до пределов своей страны, воспроизводят, по всей вероятности, празднества, состоявшиеся в Вене в ноябре 1203 г. по случаю бракосочетания австрийского герцога Леопольда VI с Феодорой, внучкой византийского императора Исаака Ангела, и отличавшиеся необычайной пышностью. Идиллическое пребывание бургундов в Бехларене, у маркграфа Рюдегера, перед их прибытием ко двору Этцеля, где должны произойти неслыханно трагические, кровавые события, может быть сопоставлено с продолжавшимся четыре дня пребыванием армии крестоносцев, возглавлявшейся императором Фридрихом Барбароссой, при дворе венгерского короля Белы, где им было оказано величайшее гостеприимство. Шла даже речь о помолвке второго сына императора 314 с дочерью венгерского короля, что находит соответствие в помолвке молодого Гизельхера, брата Гунтера, с дочерью Рюдегера. Фигура Румольта, «кюхенмейстера» (начальника над кухней) бургундских королей, советующего им (в XXIV авентюре) не ездить в страну гуннов, а наслаждаться пирами у себя дома, и именуемого «витязем», «богатырем», становится понятной, если учесть тот факт, что в 1202 г. король Филипп учредил совершенно новую придворную должность «кюхенмейстера», между тем как настоящие повара принадлежали к самым низким сословиям по тогдашней социальной иерархии. Случаев подобного отражения современности в «Песни о нибелунгах» можно привести немало.6

Есть все основания полагать, что включил эти отражения современной исторической действительности в «Песнь» сам ее автор, который несомненно был хорошо осведомлен о политических событиях своего времени, особенно о тех, которые были связаны с юго-восточными областями тогдашней Священной Римской империи немецкой нации (ср. стр. 327). Что же касается исторических событий далекого прошлого, относящихся к эпохе великого переселения народов или к истории франкского государства, то здесь автор «Песни» непосредственно имел дело с теми весьма сдвинутыми представлениями об этих событиях, которые содержались в германских героических песнях и сказаниях.

2. Героический эпос

Эпические песни, которые были использованы при создании «Песни о нибелунгах» как ее основной источник, не сохранились. То, что такие песни существовали, не подлежит сомнению. Но получить о них представление можно только из самой «Песни» и косвенным путем, обратившись к многочисленным эпическим произведениям на германских языках, трактующих те сюжеты, которые представлены в «Песни». Хронологически эти произведения (в своем большинстве стихотворные, но частично и прозаические) записаны позднее, чем была написана «Песнь о нибелунгах», а некоторые даже сочинены позднее. Кроме того, соответствующие сюжеты нередко представлены в них в весьма преображенном виде, а герои выступают в совсем других очертаниях. Но при условии тщательного анализа они все же позволяют наметить тот эпический фонд, который находился в распоряжении автора «Песни».

Эти эпические произведения делятся по месту своего происхождения на две группы: скандинавские и немецкие. Рассмотрим их раздельно, 315 учитывая, однако, что и в основе соответствующих скандинавских эпических произведений лежат древние континентально-германские песни и сказания — в первую очередь франкские и готские.

А. Скандинавские эпические произведения

а) «Старшая Эдда»

В знаменитом древнеисландском сборнике мифологических и героических песен, рукопись которого относится ко второй половине XIII в., большое число песен имеет прямое или косвенное отношение к сюжету и к героям «Песни о нибелунгах». Имеются даже все основания полагать, что первоначально в рукописи «Старшей Эдды» роль этого сюжета была еще большей: он трактовался, очевидно, и в тетради, выпавшей из рукописи. В 12 песнях «Эдды» или в центре повествования или на его периферии (хотя бы лишь как упоминаемый) стоит Сигурд, скандинавская параллель к Зигфриду «Песни о нибелунгах».7 Много места отведено здесь добыванию Сигурдом несметного клада, на котором лежал Фафнир, принявший облик огромного змея (песни «Речи Регина» и «Речи Фафнира»). В песнях «Речи Сигрдривы» и «Поездка Брюнхильд в Хель» повествуется об избавлении Сигурдом от ниспосланного Одином волшебного сна валькирии, в которой нередко видят одно из олицетворений Брюнхильды «Песни о нибелунгах». В трех песнях («Отрывок песни о Сигурде», «Первая песнь о Гудрун», «Краткая песнь о Сигурде») рассказывается об убийстве Сигурда, в четырех песнях («Вторая песнь о Гудрун», «Плач Оддрун», «Гренландская песня об Атли», «Гренландские речи Атли») о том, как Гудрун (соответствующая Кримхильде «Песни о нибелунгах») выходит замуж за Атли (скандинавский вариант имени: Аттила, Этцель), который убивает ее братьев, и о ее мести. Но в некоторых из названных песней затрагиваются сразу несколько из перечисленных мною мотивов. А кроме того, судьба главных героев этих песней, Сигурда и Гудрун, трактуется как звенья в истории разветвленных родов, судьбе которых посвящены почти все остальные героические песни «Старшей Эдды». Сигурд оказывается принадлежащим к роду Вёльсунгов, сыном конунга во Фракклянде (стране франков) Сигмунда и братом великого воина Хельги, убийцы могучего конунга Хундинга. Хельги был мужем Сигрун, дочери конунга Хёгни, который также пал от руки Хельги. Однако и в своем великом роде Сигурд выделяется своей необычайной доблестью. Как говорится во «Второй песни о Хельги, убийце Хундинга», «Сигмунд и все его сыновья намного превосходили всех 316 прочих мужей силой, ростом, мужеством и всеми доблестями. Но Сигурд превосходил их всех, и в преданиях все его называют первым из мужей и великолепнейшим из конунгов».8 Что же касается Гудрун, то подробно повествуется о ее дальнейшей судьбе и о судьбе ее детей.

Вместе с тем необходимо отметить, что героические песни «Старшей Эдды», несмотря на свою циклическую организацию, отнюдь не образуют подлинного тематического и сюжетного единства. Во-первых, они во многом повторяют друг друга. А во-вторых, и это важнее, они значительно расходятся друг с другом, часто даже резко противоречат друг другу. Дело здесь не ограничивается несовпадением имен (в одной песне имя валькирии, пробужденной Сигурдрм от волшебного сна, Сигрдрива, в другой — Брюнхильд). Противоречат друг другу порой сами сюжетные концепции. Так, велики расхождения в повествовании о первой встрече Сигурда и Брюнхильды между «Краткой песнью о Сигурде», где к Брюнхильд, сестре Атли, приезжают три витязя, из которых доблестнейшим был Сигурд, чтобы взять ее в жены для Гуннара, и песней «Поездка Брюнхильд в Хель», где Сигурд, проехав через огненное кольцо, пробуждает валькирию Брюнхильд от волшебного сна. Таким-образом, героические песни «Старшей Эдды» — это записи параллельно бытовавших произведений, относящихся по времени своего возникновения иногда даже к различным столетиям.

б) «Младшая Эдда»

«Младшая Эдда» — это произведение, которое, давая обзор древнескандинавской мифологии, было призвано как бы суммировать опыт древнеисландской (в какой-то мере вообще древнескандинавской) поэзии и оказать помощь тогдашним поэтам — скальдам в их творческом труде. «Младшая Эдда» написана в 1222–1225 гг. знаменитым исландским ученым, писателем, поэтом и политиком Снорри Стурлусоном (1179–1241). В главе «Язык поэзии», посвященной объяснению употребительных кеннингов — устойчивых поэтических метафор, при разборе кеннингов, обозначающих золото, в сжатой форме, но четко рассказывается, о том, как Сигурд, убив Фафнира, добыл охраняемое им сокровище, а также о дальнейшей судьбе Сигурда. Трактовка сюжета весьма близка здесь к той трактовке, которая была дана ему в «Старшей Эдде». Но в «Младшей Эдде» восполнены пропуски, имеющиеся в «Старшей Эдде», и устранены повторения и противоречия. Есть и прямые отклонения or «Старшей Эдды». Так, в некоторых случаях, изменены имена, по-иному даны родственные отношения в роду Гьюкунгов (Нифлунгов), по-иному изображается убийство Сигурда и т. д.9 317

В целом материалы обеих «Эдд» дают ясное представление о более архаической трактовке, чем в «Песни о нибелунгах», сказаний о Зигфриде (Сигурде), Гудрун (Кримхильде) и Брюнхильде — частично характерной еще для ранних франкских и готских героических песней, а частично привнесенной на скандинавской почве.

К этим чертам относится в первую очередь изображение тех условий, в которых живут герои сказания, как чрезвычайно примитивных, напоминающих образ жизни исландских крестьян. Так, возникновение спора между Брюнхильдой и Гудрун мотивируется тем, что Брюнхильда, когда они пошли к реке мыть волосы, сказала, что ей не подобает «мыть голову тою водой, что стекает с волос Гудрун, ибо у ее мужа больше отваги». Между тем, в «Песни о нибелунгах» спор между королевами связан с тем, кто из них первая со своей свитой войдет в собор.

Далее, в мотивировке событий явственно ощущаются закономерности более древних общественных отношений. Так, Гудрун мстит не своим братьям за убийство Сигурда, а своему мужу Атли, который, желая овладеть сокровищем нибелунгов, приглашает родичей Гудрун в гости и убивает их.

Существенными оказываются и некоторые другие сюжетные различия. Особенно важны те варианты, в которых валькирия, разбуженная Сигурдом, оказывается Брюнхильдой и где Сигурд с ней обручается, но затем забывает ее ради Гудрун. Поэтому убийство Сигурда является здесь прямым проявлением мести Брюнхильды, а сама Брюнхильда после смерти Сигурда, кончает жизнь самоубийством и велит сжечь себя вместе с Сигурдом. В ряде эддических памятников, а также в «Саге о Вёльсунгах» новым оказывается и место убийства Сигурда: его убивают не в лесу, а в постели (впрочем, во «Второй песни о Гудрун» и в «Саге о Тидреке» место убийства Сигурда — лес).

Чрезвычайно значительной, как мы уже отмечали, является мифологическая рамка, в которую вставлена в эддических памятниках история Сигурда, Брюнхильды и Гудрун. В частности, большую роль здесь играет как бы мифологический «пролог», в котором рассказывается первоначальная история золота, ставшего впоследствии кладом нибелунгов и с самого начала обремененного страшным проклятьем. В «Песни о нибелунгах» весь этот «пролог» полностью отсутствует и есть все основания полагать, что он вообще был создан на скандинавской почве.

В эддических — и вообще в скандинавских — памятниках более отчетливо осмысляется и само слово «нибелунги». Оно совпадает здесь с корнем, встречающимся в словах, обозначающих царство мертвых (niflheim, niflhel), и воспринималось, возможно, как жители подземного царства, цверги, хотя и использовалось для обозначения людей.10 На немецкоязычной 318 почве слово «нибелунги» может быть осмыслено с помощью значительно более неопределенного сопоставления со словом Nebel — туман (двн. nebul, свн. nebel), которое этимологически совпадает с древнесканд. nifl, но не зафиксировано в сложных словах со значением: «царство мертвых» и т. п.

в) «Сага о Вёльсунгах»

Эта сага, написанная, вероятно, в середине XIII в. в Норвегии, рассказывает в связной форме об истории рода Вёльсунгов, из которого вышел Сигурд, о судьбе самого Сигурда и о том, что случилось после его смерти с Гьюкунгами в битве с полками Атли, а также о судьбе дочери Сигурда и Гудрун — Сванхильды. Продолжением «Саги о Вёльсунгах» является «Сага о Рагнаре Лодброке» — герой этой саги женится на Аслауг, дочери Сигурда и Брюнхильды.11

г) «Сага о Тидреке»

Эта сага, также составленная около 1250 г. в Норвегии на основании нижненемецких сказаний и песен, но использующая также и древние скандинавские источники, характеризуется чрезвычайно пестрым составом, плохо сведенным воедино. Сюжетные мотивы, связанные с Сигурдом, Брюнхильдой, Гудрун, Гуннаром и Атли, занимают в «Саге о Тидреке» весьма значительное место, но трактуются часто противоречиво. Весьма ощутимо в «Саге о Тидреке» влияние куртуазной культуры. Большое место уделено в ней юношеским подвигам Сигурда. Автор саги был знаком либо с самой «Песнью о нибелунгах», либо с предшествовавшей ей «Песнью о Брюнхильде» (см. стр. 324), а также с той песней, из которой впоследствии возникла «Песня о роговом Зейфриде».

д) Скандинавские средневековые баллады

В скандинавских странах начиная примерно с XIV в. распространяются баллады, повествовательно-лирические произведения со значительными элементами драматизации, среди которых многие повествуют о Сигурде и о других героях нибелунговского круга мотивов. Особенно хорошо баллады сигурдовского цикла сохранились на Фаррерских 319 островах, где они выступают нередко как развернутые произведения длиною в 200–250 стихов. Чаще всего нибелунговские мотивы в балладах по-разному переосмысляются и контаминируются с мотивами из других распространенных эпических циклов или с мотивами из местных сказаний и песен, порой изменяясь до неузнаваемости. Данные о старинных версиях эпических песен о нибелунгах можно найти и в так называемой Хвенской хронике, в 1603 г. переведенной на датский язык.

Б. Немецкие эпические произведения

а) Средневерхненемецкая поэзия

В целом ряде произведений средневерхненемецкой эпической поэзии встречаются упоминания персонажей «Песни о нибелунгах» или они даже выступают как действующие лица — например в широко использующей материал древних германских сказаний «Кудруне», или в позднем куртуазном эпосе «Розовый сад» (конец XIII в.), в котором, однако, уже почти ничего не осталось от духа подлинных древних сказаний.

б) «Песня о роговом Зейфриде»

Эта песня известна из нескольких изданий XVI в.12 Она написана строфами из 8 стихов в «хильдебрандовском тоне» (т. е. размером младшей «Песни о Хильдебранде»), с рифмовкой a:b:c:b:d:e:f:e. В каждой строке 3 ударения и варьирующееся число неударенных слогов, причем слова самым различным образом стягиваются и растягиваются, чтобы добиться более однообразного ритмического рисунка. В песне описываются подвиги юного Зейфрида (Зигфрида), среди которых центральное место занимает освобождение Кримхильды от похитившего ее дракона и добывание сокровища, причем некоторые эпизоды по существу повторяются по два раза.

в) «Народная книга о роговом Зигфриде»

К «Песне о роговом Зейфриде» восходит семиактная пьеса Ганса Сакса, написанная в 1557 г. Прозаическим переложением этой песни является «Народная книга о роговом Зигфриде»,12 написанная в конце XVII в. и ставшая затем весьма популярной. Стилистически она 320 характеризуется грубоватостью, использованием самой разноплановой лексики, вообще лубочностью. В настоящем издании перевод этой книги, отражающий ее стилевые черты, дан в приложениях (см. стр. 277–304).

Помимо того, персонажи и мотивы «Песни о нибелунгах» встречаются в англосаксонской поэзии («Беовульф», фрагменты эпических произведений о Вальтере Аквитанском и о битве в замке Финна), а также в средневековой латинской поэзии (возникшая на юге немецкоязычных областей «Песня о Вальтере»).

3. Мифы, сказки, предания

К числу наиболее спорных вопросов при исследовании «Песни о нибелунгах» и всего сказания о нибелунгах относится вопрос о наличии у этого сказания истоков в сфере мифа, сказки и народных сказаний, не отлившихся в форму героических песен. Частично этих проблем мы коснемся в следующем разделе, при характеристике истории изучения «Песни о нибелунгах». Но уже сейчас надо отметить, что по преобладающему мнению ученых XX в. непосредственно мифологические истоки у тех сказаний о нибелунгах, которые отразились в «Песни о нибелунгах», отсутствуют. Правда, при всех обстоятельствах не до конца остается выясненным вопрос о происхождении самих нибелунгов. В «Песни о нибелунгах», в VIII авентюре, изображается таинственная страна нибелунгов, господином которой стал могучий Зигфрид. Он убил, как об этом рассказывает Хаген в III авентюре, двух королей из рода нибелунгов, которые вступили во вражду при разделе доставшегося им в наследство сокровища — клада нибелунгов. Стражем у ворот замка нибелунгов стоит великан, а предводителем нибелунгов является обладающий невероятной силой цверг (карлик) Альбрих. Вполне возможно, что эти фигуры имеют мифологическое происхождение, а само наименование «нибелунги», возможно, связано с древними мифологическими представлениями о подземном мире (см. стр. 317). Хотя также не исключено, что великан и цверг непосредственно проникли в сказание о нибелунгах из сказочного репертуара, а название нибелунгов может, по мнению Фр. Панцера, ссылающегося на В. Мюллера, восходить к одному из наименований франков в соответствии с встречающимся в латинской «Песни о Вальтере» наименованием Franci Nebulones. (Показательно, что начиная с VIII в. у франков, а затем и у баварцев нередко встречается мужское имя Нибелунг, причем особенно часто оно зафиксировано в Вормсе). В таком случае мифологическое истолкование этого имени явилось бы новшеством, поддерживаемым тем, что Nebulones, происходящее, вероятно, от названия местности Nivelles, где находилось главное святилище рода Пиппинидов, из которого вышел и Карл Великий, могло быть понято и как образованное от слова nebul — туман. 321

Более несомненны связи тех сказаний, на основе которых возникла «Песнь о нибелунгах», с народной сказкой. Наиболее непосредственно со сказкой связаны, вероятно, юношеские подвиги Зигфрида, лишь вскользь упоминаемые в «Песни о нибелунгах», но составляющие основное содержание «Песни о роговом Зейфриде». Другим важнейшим сказочным мотивом в «Песни» является, как это подчеркивает Панцер, эпизод с состязаниями, которые Гунтер (а фактически Зигфрид) должен выиграть у Брюнхильды, чтобы получить ее в жены. Панцер считает, что источником этого эпизода является народная сказка, особенно широко распространенная в России.13

Наконец, спорным является вопрос о возможности непосредственного влияния народных сказаний, не оформленных в цельные эпические произведения, на автора «Песни о нибелунгах» (и непосредственно предшествовавших ей песен). По мнению А. Хойслера, такое влияние исключено: преемственность возможна только между последовательно сменяющими друг друга формами стихотворных эпических произведений. Но вряд ли можно полностью исключить как наличие в средневековых устных прозаических преданиях рассказов об отдельных эпизодах, связанных с древними героями эпических песен (или приуроченных к этим героям), так и обращение авторов эпических песен к этим материалам. Вообще древние эпические произведения, как старинные песни, так и поэмы шпильманов, отнюдь не были «закрытыми» произведениями, а создавались и существовали в постоянном контакте со стихией эпических песен разного рода и народных преданий.

IV. Становление «Песни о нибелунгах» (в связи с историей изучения поэмы).14

Место и время написания «песни» и ее автор

В XIX в. преобладала концепция, согласно которой «Песнь о нибелунгах» возникла в результате сложения ряда эпических песен, существовавших до того независимо друг от друга. Эта теория «редакционного свода», видевшая в создателе «Песни о нибелунгах» лишь ее составителя и редактора, базировалась на знаменитой концепции Ф. А. Вольфа, который в своем исследовании «Илиады» (Prolegomena ad Homerum, 1795) пришел к отрицанию Гомера как ее автора и увидел в древнегреческом эпосе лишь свод безымянных народных песен. По отношению 322 к «Нибелунгам» теорию «редакционного свода» выдвинул один из виднейших германистов — исследователей средневерхненемецкого языка и литературы К. Лахман. Для него «Нибелунги» — это лишь результат сложения 20 народных песен, причем сложения довольно механического и снабженного рядом позднейших добавлений. В соответствии с этим в основу своего издания «Нибелунгов» в 1820 г., явившегося первым критическим изданием поэмы, Лахман кладет рукопись А, самую короткую из всех, т. е., по мнению Лахмана, наиболее свободную от добавлений редактора-составителя.

С точки зрения трактовки персонажей и мотивов «Песни о нибелунгах» преобладающим направлением в науке XIX в. была мифологическая концепция. В соответствии с ней основные герои «Нибелунгов» восходят к древним мифологическим образам, являются их дальнейшим развитием: из сферы обобщенно-мифологической они спускаются в человеческий мир эпохи великого переселения народов. Однако многие черты мифологического прошлого у этих героев сохраняются, хотя бы в претворенном виде. При таком подходе более исконными объявлялись, естественно, скандинавские версии сказания о нибелунгах, в которых не только значительно больше сверхъестественных мотивов, но и происходит включение сказания о Зигфриде (Сигурде) и Кримхильде (Гудрун) в обширный цикл сказаний, непосредственно подводящих к центральной фигуре древнескандинавского пантеона — к Одину. Однако уже в середине XIX в. начинают выдвигаться возражения против теории «редакционного свода» (А. Хольцман, Ф. Царнке и др.), а во второй половине XIX в. выясняется несостоятельность мифологической концепции «Нибелунгов» (Э. Иессен, В. Гольтер и др.). К началу XX в. обе эти теории можно считать преодоленными. В частности, устанавливается первичность немецких вариантов сказания о нибелунгах.

Новая трактовка «Песни о нибелунгах», утвердившаяся — правда, с целым рядом значительных расхождений — в XX в., связана прежде всего с именем Андреаса Хойслера.

И до Хойслера одним из основных аргументов против теории «редакционного свода» было указание на то, что эта теория не учитывает единства «Песни о нибелунгах» как художественного произведения. Но Хойслер, развивая некоторые идеи, высказанные в конце XIX в. В.-П. Кером,15 придает этой проблеме несравненно более глубокое значение и связывает ее с общими путями развития средневекового эпоса.

Различие между героической эпической песней и героической поэмой является для Хойслера не количественным, а качественным. «Наши героические эпопеи, — пишет Хойслер, — возникли не путем сложения, а путем разбухания».16 Древние героические песни, возникшие в эпоху 323 великого переселения народов или вскоре после нее и исполнявшиеся певцами-дружинниками королевской свиты («скопами», как они назывались по древнеанглийски), были сжатыми произведениями, насыщенными действием. Изображение развивающейся ситуации, из которой бралось только главное, как бы «скачкообразно» перемежалось с диалогом, который, однако, тоже способствовал развитию действия. Такая песня была невелика (80–200 стихов) и являлась законченным сюжетным единством, со своей развязкой, хотя иногда и использующим два или даже три сюжетных мотива, и была предназначена к тому, чтобы исполняться целиком, во время пира — как бы за один присест. (Этому не противоречит то, что герой песни мог быть также персонажем других песен, т. е. наличие циклизации). Между тем героические эпопеи, создававшиеся и исполнявшиеся странствующими певцами-шпильманами, а позднее и рыцарями, притом на каком-то этапе начавшие создаваться в письменной форме, развиваются неторопливо, плавно, с «эпической пространностью». Принципиальное отличие эпопеи от песни состоит, таким образом, не в числе сюжетов, а в способе подачи сюжета.

Различие между героической песней и героическим эпосом появляется, по Хойслеру, и в соотношении между языковой (синтаксической) формой и формой стиха. Для германской героической песни, которая использовала длинный аллитерирующий стих с четырьмя ударениями, распадавшийся на два полустиха с двумя ударениями в каждом, характерно совпадение границ предложения с границами стиха. Между тем в германской героической поэме часто встречается несовпадение между стихом и предложением: предложение нередко переносится из одного стиха в другой.

В применении к «Песни о нибелунгах» все эти общие положения Хойслера позволили ему прийти к следующим выводам, которые, хотя и не полностью, являются теперь общепринятыми.

Первоначально на континенте, у франков, существовало несколько песен о Зигфриде, каждая из которых была небольшим законченным эпическим произведением: песня о драконе и кузнеце (Зигфрид воспитывается в лесу у кузнеца; посланный им в лес, убивает дракона, кровь которого придает ему волшебные свойства, и т. д.), песня о кладе нибелунгов (Зигфрид убивает двух враждующих братьев-цвергов, или подземных альбов, носивших имя нибелунгов, и завладевает их несметным богатством), песня о пробуждении спящей красавицы (Зигфрид, преодолевая опасные преграды, пробуждает от сна зачарованную красавицу), песня о сватовстве (Зигфрид обманом добывает бургундскому королю Гунтеру в жены воительницу Брюнхильду, а сам женится на сестре Гунтера Кримхильде, которая затем, поссорившись с Брюнхильдой, разоблачает обман, что влечет за собой убийство Зигфрида).

Из всех этих песен прямой, хотя и не непосредственной предшественницей первой части «Песни о нибелунгах» была последняя песня. 324 По мнению Хойслера, она была создана у франков в V–VI вв. и ее примерное содержание может быть восстановлено на основании старой эддической песни о Сигурде. Далее, во второй половине XII в. на ее основе была сложена шпильманская поэма о Брюнхильде, которая характеризуется «разбуханием» или «стилистическим распространением» старой песни и введением некоторых новых мотивов, в частности, сказочного характера. Если прежде, чтобы проникнуть к Брюнхильде, Зигфрид должен был преодолеть огненное кольцо, то теперь он должен победить ее в богатырских состязаниях. Восстанавливается содержание шпильманской поэмы о Брюнхильде по материалам норвежской «Саги о Тидреке». Меняется стихотворная форма: вместо аллитерирующего стиха появляется стих рифмованный. А уже на основе шпильманской поэмы создается первая часть известной нам «Песни о нибелунгах», которую нередко называют «Смерть Зигфрида».

Что же касается второй части «Песни о нибелунгах», то история ее возникновения, по Хойслеру, еще более многоступенчата.

Первоначально, в V в., возникает франкская песня о гибели бургундов, запечатлевшая уничтожение гуннами в 437 г. бургундского королевства Гундахария и смерть Аттилы в 453 г. Мотивировка уничтожения бургундов — стремление Аттилы, женившегося на вдове Зигфрида — Кримхильде, захватить сокровище нибелунгов, перешедшее после смерти Зигфрида в руки бургундских королей. Таким образом, уже здесь обнаруживается соприкосновение с «Песней о Брюнхильде» (и вообще с кругом песен о Зигфриде), но четкой сюжетной связи здесь еще нет: Кримхильда еще не выступает как мстительница за Зигфрида. Представление об этой исходной песне о гибели бургундов дает старая песня об Атли в «Эдде».

Далее, в VIII в., старая франкская песня перерабатывается на баварской почве в новую песню, в которой происходит решающий сюжетный сдвиг: причиной гибели бургундов становится Кримхильда, мстящая за мужа, а Аттила-Этцель из алчного, жестокого и коварного властителя становится положительной фигурой. В такой переоценке Аттилы сказалось влияние весьма сильной среди баварцев готской традиции: одно время покоренные гуннами и сопровождавшие гуннов в их походах, готы создали образ Аттилы как доброго короля, причем даже само имя Аттилы, властителя гуннов, является по своему происхождению готским словом, а именно уменьшительной формой от atta — отец, т. е. означает «батюшка». Соседствовавшие в течение нескольких столетий с готами баварцы восприняли такую трактовку гуннского короля — вместе с обширным циклом эпических песен о Дитрихе Бернском — знаменитом остготском короле Теодорихе, завоевавшем Италию. К этому циклу принадлежит и единственная сохранившаяся на немецкой почве героическая песня, написанная аллитерирующим стихом — «Песня о Хильдебранде» (около 800 г.). 325

На основе старой дружинной песни о гибели бургундов в конце XII в. создается шпильманская поэма довольно значительных размеров, вероятно под названием «Гибель нибелунгов» (der Nibelunge Not), впоследствии неоднократно использовавшимся для обозначения всей «Песни о нибелунгах». В отличие от обычных шпильманских эпических произведений, написанных без деления на строфы, а в форме потока двустиший, скрепленных ассонансами (позднее: рифмами, часто очень неточными), «Гибель нибелунгов» была уже, возможно, написана той строфой, состоящей из четырех стихов, которую мы находим в известной нам «Песни» и которая, как полагают исследователи, была заимствована из раннего миннезанга (так называемая кюренберговская строфа). Восстанавливается содержание «Гибели нибелунгов» из «Саги о Тидреке».

Следующая ступень развития сказания о бургундах в немецкой эпической традиции — вторая часть «Песни о нибелунгах».

Итак, в распоряжении автора «Песни о нибелунгах» были два произведения, тематически соприкасающиеся, но значительно отличающиеся друг от друга в своей стихотворной форме и своими размерами, а в какой-то мере и трактовкой некоторых персонажей. Задачей автора было объединить эти разные произведения в одну единую художественную цельность — и в следующем разделе нашей статьи мы еще подробно поговорим о том, в какой мере ему это удалось. Но надо сразу же отметить, что он отнюдь не только использовал «Песню о Брюнхильде» и «Гибель нибелунгов», но, вероятно, привлек и другие литературные источники.

Так, существует мнение, что автор «Песни о нибелунгах» не раз обращался к произведениям куртуазной литературы. Исследователями отмечены, например, соприкосновения текста «Песни о нибелунгах» с «Энеит» Генриха фон Фельдеке (связанный с толкованием сна Кримхильды в I авентюре ее разговор с матерью о любви),17 со старофранцузской поэмой о Дауреле и Бетоне, написанной в конце XII в.: ряд мотивов, связанных с появлением Зигфрида при дворе бургундов и со смертью и погребением Зигфрида18 и др. Наиболее значителен параллелизм между «Песнью о нибелунгах» и очень популярной в конце XII в. старофранцузской поэмой «Рено де Монтобан». Ко двору Карла Великого прибывает в сопровождении свиты знатный юноша, называющий себя Роландом, племянником короля. Его радушно принимают. Вскоре Карл впадает в глубокую грусть, так как его страна подвергается нашествию саксов. Роланд замечает горе дяди и просит разрешения отправиться во главе войска против саксов, на что Карл радостно соглашается. Поход 326 Роланда завершается блистательной победой. Взятого им в плен предводителя саксов он отправляет с герцогом Нимским как заложника в Париж. Карл расспрашивает герцога о том, как протекало сражение, и тот восхваляет Роланда.19 Все это чрезвычайно близко к несомненно отсутствовавшему в «Песне о Брюнхильде» эпизоду с нападением на бургундское королевство саксов и датчан, которых побеждает Зигфрид.

Исследователи выдвигают также предположение о наличии отдельных связей между «Песнью о нибелунгах» и возникшей на немецкой почве латинской эпической поэзией. Так, в «Руодлибе», возникшем в XI в. на юге Германии латинском произведении с чертами, близкими к шпильманским поэмам, присутствует следующий мотив: отправившееся в поход войско «большого короля» после победы посылает королю посла с сообщением об исходе войны. Король спрашивает посла, сколько его воинов пало в бою, и одаряет посла золотом. В «Песни о нибелунгах»» этот мотив — в дополнение к заимствованному из «Рено» мотиву войны против саксов — выступает в несколько преображенном виде: один из послов, направленных победоносными бургундами под водительством Зигфрида в Вормс, пробирается тайно в горницу Кримхильды и подробно рассказывает ей о сражении. Она одаряет его десятью марками золота. А когда войско возвращается, король Гунтер задает вопрос, сколько его воинов пало в бою. Возможно, что к «Руодлибу», герой которого в начале поэмы изображен как охотник, восходят и некоторые черты в описании Зигфрида на роковой охоте. В частности, Зигфрида, как и Руодлиба, сопровождает лишь одна гончая.20

Все это, конечно, только предположения, на что неоднократно указывалось в научной литературе.21 Критикуя подобное установление источников «Песни о нибелунгах» (или песен, из которых она сложилась), В. М. Жирмунский говорит: «В основе этих сопоставлений лежат в большинстве случаев, как обычно, не генетические связи, а типологическое сходство сюжетов и традиций, совпадения фразеологических оборотов, коренящиеся в традиции».22

Вместе с тем наличие подобных схождений несомненно свидетельствует о широком знакомстве автора «Песни» (и авторов предшествовавших ей песен XII в.) с разного рода произведениями тогдашней эпической традиции. Эти авторы отнюдь не были ограничены рамками тех произведений, которые послужили для них непосредственными источниками. 327

Весьма широко, как уже отмечалось выше (см. стр. 313–314), автор «Песни о нибелунгах» вовлекает в свое произведение мотивы и эпизоды из современной ему действительности. В первую очередь это касается событий, происходивших на крайнем юго-востоке государства — в Австрии и в близлежащих землях. Приведем лишь один — правда чрезвычайно весомый — пример. Пассауский епископ Пильгрим, дядя Кримхильды, дружески принимающий ее с ее свитой по пути к Этцелю, не только воспроизводит исторический персонаж — Пильгрима, бывшего епископом в Пассау с 971 по 991 г., но и воспроизводит его в то время, когда его имя снова стало широко известным на юго-востоке страны: в 1181 г., после пожара в Пассауском соборе, гробница Пильгрима была открыта и стала местом паломничества, так как над ней произошел ряд чудесных исцелений.

Не только события и персонажи юго-востока страны, но и география этих областей, ее города и селения, реки и дороги хорошо известны автору «Песни о нибелунгах». Его описание путешествия Кримхильды в страну гуннов чрезвычайно детализованно и точно как раз в той части, которая пролегает по юго-востоку.

Все это заставляет предположить, что автором «Песни» был обитатель именно этих областей — и вероятнее всего, житель Пассау, так как именно этот город наиболее подробно описан в «Песни». Исследователи предполагают, что автором был кто-либо из свиты Вольфгера, который в 1191 г. стал пассауским епископом и принадлежал к наиболее влиятельным и богатым немецким церковным князьям своего времени. Само выдвижение роли пассауского епископа в «Песни» может рассматриваться как косвенное доказательство этого — таким путем автор «Песни» мог проявить особое уважение к своему господину, косвенно прославить его. В свите епископа Вольфгера автор «Песни» мог принимать участие и в праздновании состоявшегося в ноябре 1203 г. в Вене бракосочетания Леопольда VI и византийской принцессы Феодоры, нашедшего свое отражение в картине торжеств, которыми в «Песни о Нибелунгах» Этцель отметил в Вене свое бракосочетание с Кримхильдой. Вольфгер вообще был покровителем поэтов — об этом свидетельствует найденная в его счетах, относящихся как раз к венским торжествам 1203 г., запись о покупке шубы для самого замечательного из миннезингеров — Вальтера фон дер Фогельвейде.

Кем был автор «Песни»? Он мог быть либо шпильманом, либо рыцарем, либо клириком — духовным лицом, исполняющим обязанности секретаря. Все эти предположения высказывались учеными. Во всяком случае, он был несомненно весьма образованным для своего времени человеком, грамотным и хорошо знавшим некоторые пласты современной поэзии, особенно — эпической. То, что автор в самом произведении нигде не назвал своего имени и что оно не указано ни в одной рукописи, свидетельствует как будто о том, что он был шпильманом. Ведь во второй 328 половине XII в. и рыцари и духовные лица обычно указывали себя как авторов поэтических произведений, между тем как шпильманы этого никогда не делали. (Ср., с одной стороны, «Энеит» Генриха фон Фельдеке, «Песнь о Роланде» попа Конрада и т. д., а с другой стороны — безымянного «Короля Ротера».) Правда, безымянность «Песни о нибелунгах» может объясняться тем, что она воспроизводила старинные местные сказания и центр тяжести перекладывался именно на момент воспроизведения, что делало излишним (или даже мешающим) упоминание автора. В средневековой литературе на индивидуальное авторство делался меньший упор, чем на подчеркивание идентичности сообщаемого материала с его источником, хотя такая идентичность отнюдь не исключала права поэта на многообразное варьирование исходного материала. Но если при этом иногда момент варьирования формы или освещения материала все же делал настоятельно необходимым называние автора — особенно в период расцвета средневековой поэзии, то для данного тематического пласта, возможно, решающим все же оказывался момент идентификации содержания поэмы с древними преданиями. Однако на то, что автор «Песни» был шпильманом, косвенно указывает и та высокая оценка шпильманов и шпильманского искусства, которая пронизывает всю поэму. Характерно, что Фолькер, побратим Хагена, один из славнейших бургундских витязей, совершающий величайшие подвиги во второй части «Песни», носит прозвище «шпильман», так как владеет смычком не хуже, чем мечом. Но надо помнить, что шпильман, явившийся автором «Песни о нибелунгах», во многом отличался от шпильманов — «певцов» и потешников прежнего времени. Это был несомненно человек, хорошо знающий жизнь разных сословий и, как мы уже отметили, для своего времени образованный.

Что касается времени написания «Песни о нибелунгах», то его удается установить довольно точно. В частности, этому способствуют еще не отмеченные нами переклички между «Песнью» и «Парцифалем» Вольфрама фон Эшенбаха, переклички, заставляющие, кстати, считать, что эти произведения становились известными читателям и слушателям (хотя бы избранным) по частям, а не после завершения. По мнению Э. Шрёдера, встречающееся в XXXVI авентюре «Песни» слово harnaschvar (цвета железной брони) заимствовано из «Парцифаля», а именно из его 12-й книги, которая не могла быть написана ранее 1204 г.23 (В 11-й книге упоминается о захвате Константинополя, состоявшемся в апреле 1204 г.) Таким образом, «Песнь» не могла быть завершена ранее 1204 г. Что касается начала работы, то здесь, по мнению Фр. Панцера, некоторые данные можно почерпнуть из близости заключительных строк в описании сна Кримхильды и предвещающего несчастье сна Херцелойды из 329 1-й книги «Парцифаля»,24 которая была написана, примерно в 1197 г. Следовательно, автор песни приступил к работе не ранее 1197–1198 гг. С другой стороны, Вольфрам фон Эшенбах в 8-й книге «Парцифаля», написанной, по всей вероятности, в 1204 г., подхватывает гротескную фразу, вложенную автором «Песни о нибелунгах» (в строфе 1465 и сл.) в уста одного из бургундских сановников, «кюхенмейстера» Румольта (см. стр. 314), и прямо ссылается на «совет, данный неким поваром славным нибелунгам». Таким образом, к этому времени XXIV авентюра «Песни» была уже несомненно написана. Учитывая все эти и некоторые другие данные, можно считать весьма вероятным, что «Песнь о нибелунгах» была написана в период 1198–1205 гг.25

V. Художественная структура «Песни о нибелунгах»

При всем обилии использованных источников и несмотря на то, что во многих случаях они воспроизведены в «Песни» очень тщательно и точно, «Песнь о нибелунгах» отнюдь не является простым суммированием преднайденного материала. Автор «Песни», используя достижения своих предшественников, создал новое, подлинное, цельное художественное произведение.26

Эта цельность заключается прежде всего в архитектонической соразмерности. Те две части, на которые распадается «Песнь о нибелунгах», примерно равновелики: первая часть состоит из 19 авентюр и охватывает 1142 строфы, вторая часть состоит из 20 авентюр и охватывает 1237 строф.27 Между тем в источниках «Песни», как убедительно показывает А. Хойслер, «Песня о Брюнхильде», которая легла в основу первой части, была значительно короче, чем «Песня о гибели бургундов», послужившая основанием для второй части.28 Такое уравнивание обеих частей было достигнуто благодаря тому, что автор нашей «Песни» дополнительно ввел в первую часть много эпизодов: войну с саксами (IV авентюра), поездку Зигфрида в страну нибелунгов (VIII авентюра), выпытывание Хагеном у Кримхильды тайны Зигфридовой уязвимости (часть XV авентюры), пребывание Зигмунда в Вормсе после смерти Зигфрида (часть XVI авентюры и XVIII авентюра), судьбу сокровища 330 нибелунгов — вплоть до его погружения Хагеном в Рейн (XIX авен-тюра). Кроме того, множество сцен было распространено путем введения новых более подробных описаний — особенно описаний, связанных с куртуазным обиходом, с церемониями и с нарядами, даже с изготовлением нарядов (VI авентюра) и т. п.

Конечно, и вторая часть «Песни» не осталась неизменной. И здесь, как показывает Хойслер, было введено несколько новых эпизодов: сражение бургундского арьергарда с баварцами (XXVI авентюра), сцена, когда Хаген не встал перед Кримхильдой при их первой встрече при дворе Этцеля (XXIX авентюра), огромный турнир при дворе Этцеля (часть XXXІ авентюры), гибель Блёделя (XXXIІ авентюра), вступление в битву и гибель дружинников Дитриха (XXXVIII авентюра). Но просто украшающих и описывающих вставок, вообще простого эпического «разбухания» как такового здесь значительно меньше.

Наиболее важным шагом к художественному единству «Песни о Ни-белунгах» явилось, однако, четко проведенное по всей поэме выдвижение в качестве главного действующего лица Кримхильды, решительно отодвинувшей на задний план образ Брюнхильды. Описание юной Кримхильды составляет зачин «Песни», гибель Кримхильды — после того, как она доводит до конца свою месть — составляет заключение эпоса. И на протяжении всей «Песни» образ Кримхильды — прямо или косвенно — определяет повествование. Даже в обширных сценах, связанных со сватовством Гунтера к Брюнхильде, где Кримхильда непосредственно не выступает, она присутствует как бы незримо, так как Зигфрид помогает Гунтеру завоевать Брюнхильду лишь для того, чтобы тот отдал ему в жены свою сестру. Весьма отчетливо и убедительно изображено в «Песни» психологическое развитие Кримхильды — от самоуверенной девушки к гордой и даже заносчивой, хоть и наивной, супруге могучего Зигфрида, затем к безутешной вдове, которая обвиняет себя, свое легковерие в разыгравшейся трагедии, и наконец к женщине, целиком посвятившей себя мести. В эпосе средневерхненемецкой эпохи подобную естественность в сложном развитии внутреннего мира героя можно найти только в вольфрамовском «Парцифале». Чрезвычайно важно также, что на протяжении большей части «Песни» Кримхильде противостоит достойный ее или даже превосходящий ее своей жестокостью и способностью не останавливаться ни перед чем противник — Хаген, который несравненно сильнее, умнее и дальновиднее, чем его сюзерены — бургундские короли. И образ Хагена, который, впрочем, с момента прибытия Зигфрида в Вормс выказывает себя как самый осведомленный и мудрый из всех вассалов Гунтера, в процессе развития действия становится все более ярким и полным в своей зловещей, кровавой мощи, не отступающей ни перед чем и сознательно идущей на гибель, после того как Гунтер и его братья, вопреки советам Хагена, решили принять приглашение Этцеля и Кримхильды. Все битвы, составляющие основной массив 331 второй части «Песни», оказываются, в конечном счете, единоборством между Кримхильдой, добивающейся своими молениями того, что все новые воины выступают против бургундов, и Хагеном, возглавляющим оборону бургундов. В этой борьбе и Кримхильда, и Хаген доходят до крайности. Но если Хаген со своей холодной жестокостью и раньше имел в себе что-то дьявольское, то Кримхильда только теперь также приобретает подобные черты, и даже герои «Песни» называют ее с ужасом vâlandinne — дьяволица.

Единство «Песни о нибелунгах» как художественного произведения проявляется и в том, что она с самого начала «нацелена» на свою трагическую развязку. В этом отношении она даже превосходит подавляющее большинство других эпических произведений своего времени. Начиная с I авентюры в повествование все время вплетаются указания на грядущее горе, на ту гибель множества витязей, которую сулит брак юной Кримхильды с Зигфридом. Это не значит, что трагедийна вся «Песнь» в целом, все ее авентюры. Нет, в ней имеется и ряд светлых эпизодов, исполненных радостного, весеннего настроения, — такова, например, V авентюра «Как Зигфрид впервые увидел Кримхильду», имеется и грубовато-юмористическая VIII авентюра (поездка Зигфрида в страну нибелунгов). Даже во второй части есть необычайно идиллическая авентюра — XXVII. В ней описывается отдых бургундов в Бехларене, где их радушно принимает маркграф Рюдегер и где младший из бургундских королевичей Гизельхер обручается с дочерью Рюдегера. Но именно такие светлые эпизоды еще больше оттеняют мрачность и трагичность повествования в целом. И характерно, что последняя строка последней строфы V авентюры звучит: dar umbe sît der küene lac vil jæmerliche tôt. А во время битвы между бургундами и гуннами Рюдегера убивает смертельно раненный Рюдегером Гернот — тем мечом, который Рюдегер подарил ему в Бехларене.

Устремленность к трагической развязке сочетается в «Песни» с таким трагическим финалом, равного которому по масштабу нет во всем средневековом немецком эпосе. А этот финал, в свою очередь, оправдывает насыщенность поэмы предуказаниями ее трагического конца. Этот финал выводит поэму и за пределы произведений, посвященных судьбе отдельных героев, даже самых необычайных — битва между гуннами и бургундами изображена так, как будто здесь находят свою судьбу целые народы. Сам того не зная, автор «Песни о нибелунгах», развивая, правда, старую традицию, придает новое звучание тому сюжету, который был некогда положен в основу самой древней песни о гибели бургундов, а именно сюжету об уничтожении целого народа. И так как эта гибель не является одним из эпизодов поэмы, а составляет ее кульминацию, то «Песнь о нибелунгах» и приобретает некоторые подлинные черты народно-героического эпоса, отсутствующие у других немецких эпических произведений того времени. 332

Нацеленность на финал, постоянное сопряжение изображаемого момента с моментом грядущим, выражается в определенном лиризме поэмы, а также находит свое отражение в самом ее стихотворном строе. Для рыцарского романа характерен четырехударный акцентный стих с парными рифмами — как бы безостановочно текущий, чрезвычайно удобный для непрерывно развивающегося повествования. Между тем в «Песни о нибелунгах» использована заимствованная из миннезанга так называемая кюренберговская строфа, состоящая из четырех стихов, каждый из которых распадается на два полустиха, причем первые полустишия во всех четырех стихах имеют одинаковую структуру (обладают четырьмя ударенными или полуударенными слогами — при варьирующемся количестве неударенных слогов), а второе полустишие в последнем стихе отличается от вторых полустиший в первых трех стихах: оно, как и первые полустишия, несет четыре ударения, между тем как в первых трех стихах вторые полустишия несут только три ударения. Хотя и здесь в качестве носителей ударений нередко выступают слоги полуударенные, но в целом вторые полустишия четвертого стиха производят явственное впечатление более длительной стиховой единицы, чем вторые полустишия первых стихов, а в ряде случаев, благодаря тенденции к довольно большому количеству неударенных слогов, и чем первое полустишие четвертого стиха. Таким образом, последний стих строфы, а в нем второе полустишие, оказывается особо выделенным и «размашистым», представляет собой если и не девятый, то хотя бы «четвертый вал» на каждом строфическом отрезке в движении стиха, создавая тем самым в каждой строфе ту же интонацию неотвратимого движения вперед, к некоей — здесь ритмической — развязке, которая в сюжетно-эмоциональном плане характерна для всей поэмы в целом.

Конечно, при синтезировании многообразных источников «Песни о нибелунгах» автору не удалось избегнуть противоречий и неувязок.

Известной противоречивостью характеризуется сам стилевой и эпохальный колорит поэмы. Черты древней, дружинной героической песни и стоящей за ней исторической действительности, уходящей в эпоху великого переселения народов, а особенно черты шпильманской поэзии с ее грубоватостью и с простотой изображаемого в ней жизненного уклада проглядывают в «Песни о нибелунгах» сквозь тот покров куртуазного вежества, в который «Песнь» одета. Исследователи отмечают ряд эпизодов, явственно выпадающих из рамок придворного церемониала: например, потасовка Зигфрида с великаном-привратником и с Альбрихом в стране нибелунгов (VIII авентюра), эпизод в XXV авентюре, когда Хаген один перевозит через Дунай все войско бургундов, и т. д. Однако в целом сочетание древней героики и куртуазного обихода оказывается все же в «Песни» настолько органичным, что поэма не распадается на отдельные куски, принадлежащие к разным стилевым пластам. Это же касается и соотношения между христианским фоном, на котором 333 разыгрывается драма «Песни о нибелунгах» (в значительной мере и во второй части поэмы, хотя Этцель — язычник, как и все гунны), и отнюдь не христианской сутью центральных героев «Песни» — Хагена и Кримхильды и всего ее основного действия. Распада «Песни» на христианские и языческие куски не происходит, а христианство выступает именно как обрядово-бытовой покров, которым скрывается подлинная суть людей и их поступков.

Есть в поэме и прямые несообразности. Так, в XXXII авентюре (строфа 1924) Данкварт говорит, что он был еще малым ребенком, когда был убит Зигфрид. Однако в IV авентюре (строфа 178) сообщалось, что Данкварт принимал уже участие в войне против саксов, а кроме того, он принимал участие в поездке Гунтера за Брюнхильдой в Исландию (VI и VII авентюры) и т. д.29 Основной неясностью является вопрос о том, знал ли Зигфрид Брюнхильду ранее, до сватовства Гунтера. В строфе 331 Хаген советует Гунтеру обратиться за помощью к Зигфриду, чтобы добыть Брюнхильду, именно на том основании, что Зигфрид «обычаи и нрав Брюнхильды изучил», и в строфе 384, когда Гунтер и его помощники приближаются к Изенштейну, именно Зигфрид рассказывает своим спутникам о том, что они увидят в стране Брюнхильды, и он же подтверждает Гунтеру, что среди девушек, выглядывающих из окон замка, тот верно распознал Брюнхильду (строфа 393), а затем (строфа 407) разъясняет своим спутникам обычаи, которых придерживаются в замке Брюнхильды. Наконец, когда (в строфе 419) Брюнхильда выходит к гостям, она прямо обращается к Зигфриду и называет его по имени — правда, предупрежденная (в строфе 411) одним из своих придворных, что среди гостей есть витязь, напоминающий Зигфрида. Все это как будто свидетельствует о том, что Брюнхильда и Зигфрид до того встречались. Вместе с тем прямо об этом все же не говорится и для дальнейшего развития событий никакого прямого значения не имеет.

На основании всего этого трудно отделаться от впечатления, что в «Песни» все же ощущаются отзвуки тех, вероятно сложившихся на скандинавской почве, версий сказания о Зигфриде (Сигурде) и Брюнхильде, согласно которым они были ранее помолвлены, а затем Зигфрид (Сигурд), опоенный волшебным питьем, забыл о помолвке, что явилось причиной последующей трагедии (см. стр. 317). Но нет никаких указаний на то, каким образом эти скандинавские версии стали известны автору «Песни о нибелунгах». Неясно также, почему автор «Песни», если он знал эти версии, но решил от них отказаться, ввел все же отдельные мотивы, подсказанные этими версиями, но противоречащие основной линии повествования. Каким-то объяснением здесь, правда, может послужить общая тенденция средневекового эпоса придавать своим основным 334 героям советников, которые одарены знанием о том, что начинает занимать мысли героев. Так, в созданном в середине XII в. шпильманском эпосе «Король Ротер» такими знаниями наделен ближайший советник короля граф Лупольт, который не только дает королю совет посвататься к дочери константинопольского короля Константина, но и отправляется сватом Ротера в Константинополь. В «Песни о нибелунгах» таким всеобщим знанием наделен прежде всего Хаген: когда Зигфрид появляется в Вормсе, то именно Хаген узнает его и рассказывает бургундским королям о Зигфриде и его подвигах. Но в эпизоде с Брюнхильдой эта роль «всезнающего» переносится на Зигфрида, возможно, потому, что именно этим подготовляется та помощь, которую Зигфрид оказывает королю в его сватовстве к Брюнхильде и которая является предпосылкой всех трагических событий, составляющих содержание «Песни». Тот обман, к которому прибегают Зигфрид и Гунтер, чтобы добыть Брюнхильду для Гунтера, в сочетании с заносчивостью и легковерием Кримхильды и приводит в движение ту серию страшных событий, которая была предварена предательским убийством самого Зигфрида. Этот обман является как бы моральной мотивировкой всего грядущего горя.

Вместе с тем автор «Песни о нибелунгах» стремится дать основным моментам в сюжетном развитии поэмы самую конкретную реальную и психологическую мотивировку: например, ряд поступков Брюнхильды, подготовляющих и вызывающих первую катастрофу — умерщвление Зигфрида, объясняется ее сословной гордостью: после того, как сам Зигфрид сказал ей, что он вассал короля Гунтера, она не может примириться с тем, что сестру Гунтера выдают замуж за вассала и что затем в течение ряда лет Зигфрид не посылает Гунтеру дани и не несет при нем вассальной службы. Именно вассальное положение Зигфрида и служит ей аргументом против притязаний Кримхильды на то, что Зигфрид является первым среди всех витязей мира. Правда, за всем этим — по крайней мере для современного читателя — как будто просвечивает какой-то другой, затаенный смысл подозрительности и ненависти Брюнхильды, но возможно, что для средневекового слушателя и читателя такая сословная мотивировка была достаточно естественной.

Стремление придать достаточную психологическую убедительность событиям поэмы явственно сказывается и в том, как трактуется в «Песни» ссора королев (XIV авентюра). Она разделена здесь на три этапа: сперва разгорающийся при лицезрении рыцарских состязаний спор о том, чей муж является первым среди витязей, затем сцена перед собором, когда Кримхильда проходит со своей свитой к богослужению перед Брюнхильдой, бросив ей в лицо обвинение, что она была наложницей Зигфрида, и, наконец, сцена после богослужения, когда Кримхильда в доказательство своих слов показывает кольцо и пояс, похищенные Зигфридом у Брюнхильды. Тем самым достигается и нарастание драматизма этой роковой ссоры. 335

Есть и такие эпизоды, в которых мотивировка целиком переключается на душевную борьбу в человеке — правда, также тесно связанную с теми социально-сословными и религиозными обязательствами, которые этот человек нес в средневековом мире. Наиболее показательно здесь мучительное противоборство разных сил в душе Рюдегера, прежде чем он решает, повинуясь своему долгу вассала Этцеля и Кримхильды, вступить в бой с бургундами, с которыми он за несколько дней до того связал себя узами гостеприимства, тесной дружбы и родства.

Особой сложностью психологической характеристики отмечен и образ Кримхильды в последних эпизодах «Песни». Неотступное стремление к мести за Зигфрида соединяется здесь у нее с желанием вернуть себе насильственно отнятое у нее сокровище нибелунгов — и оба эти мотива переплетаются в ее речах и действиях так, что их невозможно рационально расслоить. Вряд ли здесь следует видеть механическое смешение основной линии «Нибелунгов» — линии мести за Зигфрида с реминисценциями другой версии сказания о гибели бургундов, где движущим мотивом этой гибели было стремление захватить их золото. Думается, что автор «Песни о нибелунгах» действительно усматривал в душевном мире своей героини неразрывное соединение обоих этих мотивов — тем более, что Кримхильду лишил и Зигфрида, и сокровищ один и тот же человек: Хаген.

Есть предположение, что необычайный трагизм «Песни о нибелунгах» в том виде, как она была создана ее автором, и резкость в психологической обрисовке героини — Кримхильды не удовлетворили некоторых первых читателей «Песни», может быть даже ее знатного заказчика. Именно этим объясняют немедленное появление «Жалобы», т. е. как бы эпилога «Песни», в котором рассказывается, в частности, о дальнейшей судьбе бургундов, не отправившихся ко двору Этцеля, и вообще о дальнейшей жизни тех, кто не погиб в страшных битвах между бургундами и гуннами. В «Жалобе» явственно ощущается такое стремление «поднять» образ Кримхильды и переложить всю вину за катастрофу на ее противника Хагена.30 Те же самые тенденции заметны и в рукописи С, значительно переработавшей первоначальный текст — частично под прямым влиянием «Жалобы».31 Однако и первый, основной вариант поэмы, зафиксированный в рукописи B продолжал существовать, сохраняя в более цельном виде черты сурового народно-героического эпоса.

Примечания