Неоднократно делались попытки отождествить героев этой и предыдущей элегий («Послание мужа») и представить обе элегии как дополняющие друг друга части какого-то сказания. Но сходство изображенной в них ситуации едва ли свидетельствует о большем, чем о традиционности элегических мотивов. Тон обеих элегий совершенно различен: в «Плаче жены» ситуация изображена как трагическая, не оставляющая для героев надежды на счастливый исход. Здесь всецело господствует чувство скорби, и воспоминания героини о прошлой ее жизни с мужем, отрывочные и невнятные, постоянно перебиваются ее сетованиями на горькую участь в настоящем. Это доставило немало трудностей исследователям элегии, задавшимся целью непротиворечиво истолковать отношения между ее персонажами и восстановить ее фабульную основу. Каждая строка подавала здесь повод для разногласий; обсуждалось самое число участников «драмы»; время от времени возобновляются и попытки доказать, что автор лирического монолога — мужчина (впервые у Шюкинга; в недавнее время та же мысль показалась привлекательной Бамбасу: Bambas R. C. Another view of the Old English «Wife's lament». — Journal of English and Germanic philology, vol. 62, 1963, p. 303–309. Публикуемый перевод опирается в основном на издание Лесли (см. выше), и различные толкования элегии отмечаются лишь в тех случаях, когда они требуют разного прочтения текста).

---

1 Эту горькую слагая песню… — Сходным образом начинается и «Морестранник». В оригинале употреблено др. англ. Giedd — слово, которое могло обозначать любое стихотворное произведение небольшого объема, в том числе и песню; с народной песней эту элегию роднят многие стилистические черты (см. по этому поводу Malone K. Two English Frauenlieder. — Comparative literature, vol. 14, N. 1, p. 107–117).

7 плакала я на рассвете… — Этот традиционный песенный образ дополнительно осложнен в древнеанглийской поэзии, где предутренняя пора обычно ассоциируется с холодом, страхом и одиночеством. В эти часы являлись в Хеорот Грендель и его мать («Беовульф»), на рассвете начинались обычно битвы («Битва в Финнсбурге»). Среди поэтизмов встречаются сложные слова, буквально переводимые как «утренне-холодный», «утренне-больной», «утренний ужас», «утренний крик», «рассветная беда».

9 …собиралась в дорогу за супругом, как должно… — Было замечено (Лесли), что во фрагментах «Плача», повествующих о прошлом, муж героини неизменно обозначается более формально («супруг», «господин», «хозяин»), часто терминами, подчеркивающими его главенство в супружеских отношениях. Напротив, в строках о разлуке и страданиях героев, особенно эмоционально насыщенных, часто встречаются такие слова, как «любимый» или «друг». Можно думать, что это распределение синонимов преследовало не только стилистические цели. Как и во всех элегиях, источником трагизма в «Плаче жены» является разрушение связей героя с обществом. Не последовав, «как должно», за супругом, героиня не только обрекла себя на разлуку и физические лишения, но, помимо своей воли, разорвала супружеские узы.

15–17 …приказал мне хозяин… изболелась я душой… — Перевод учитывает конъектуру Лесли. Смысл этих строк, видимо, состоит в том, что замужество оторвало героиню от родного дома и принудило ее жить среди чужих и, судя по всему, враждебных к ней людей.

18–26 …и супруга законного… и гонения из-за любимого… — Эти строки несколько прояснены в переводе. Чаще всего в них видят намек на то, что муж (вняв наветам своих родичей?) замыслил недоброе против героини, может быть, стал прямым виновником ее заточения в подземную темницу. Но Лесли справедливо отмечает, что слова оригинала morð («убийство»), ст. 20, fæhðu («распря»), ст. 26, употреблялись в древнеанглийских памятниках только в не допускающем инотолкований терминологическом значении. Речь, стало быть, идет о какой-то (внутрисемейной?) распре, которая ведет к изгнанию «мужа» и за которую безвинно платится героиня элегии.

37 …сидеть мне долгими днями летними… — Обычно в древнеанглийской поэзии страдания ассоциируются с зимою и холодами (ср. «Деор», «Морестранник», «Скиталец»). Здесь же «долгие летние дни» скорее подразумевают не конкретное время года, а лишь длительность страданий. Ср. выражение «краткий зимний час» в значении «самое малое время» в ст. 136 «Грехопадения». В «Беовульфе» (ст. 2894) встречается даже выражение «(сидели) долгий утренний день (погруженные в печаль)», представляющее на первый взгляд оксюморон; здесь очевидно сливаются представления об утренней тоске и о страданиях, долгих, как летний день в северных широтах.

42–45 …и мужу смолоду… тоску такую же… — Неясно, к кому относятся эти слова. Некоторые исследователи даже вчитывали в них угрозу некоему третьему лицу, «Яго» предполагаемой семейной драмы. Но всерьез могут приниматься, по-видимому, лишь два толкования: 1) слова обращены к «мужу» и непосредственно связаны с последующими строками, в которых воображение героини рисует его «под диким льдистым утесом», «в неизбывной печали»; 2) слова представляют собой типичное для элегий нравоучение (ср. особенно «Скиталец», ст. 112 след.), которому, заметим, во всем соответствует поведение героя, описанное в ст. 20–21 («как он духом страдает, обдумывая убийство, а кажется беззаботным»).