Восьми копыт стук за спиной размерен.
Другие двое лошадей меняли,
Но старый Скули только Сёрли верен,
И потому уйдет едва ли.

И пока путь лёгок под ногами
Шли они ни близ, ни отдалённо,
Но холмы простёрлись за лугами,
И погоня стала накалённой.

Мчал галопом Сёрли через ямы,
Пусть в пути овраги, камни были,
Он бросался смелый и упрямый
В облака золы, песка и пыли.

Вскоре группа сильно измельчала,
Пять коней на Кряже Тролльском пали,
Остальные шли уставши вяло
Лишь Гнедой один скакал в запале.

Не было привалов или сена,
Стали кони голодны и тощи,
Но, хоть выдыхались постепенно,
В них ещё хватало сил и мощи.

Скули разъярился, да без толку,
Гонки не прервать, свободы ради.
Гладил он коня, трепал за холку,
Разошедшись в пламенной тираде:

«Сёрли мой, выхаживал тебя я,
Лучшим сеном ты всегда кормился;
Жизнь свою ногам твоим вверяя,
Лишь молю, чтоб в даль ты устремился!»

Уши навострил зверь благородный,
Просьбу Скули выслушал, внимая,
Гордо фыркнул и помчал дородный,
За собой столб пепла поднимая.

Сёрли тёльтом по полю помчался,
Как никто скакать не мог доселе
Даже дверг с тем прежде не встречался,
Чтоб так камни под копытом пели.

Сёрли нёсся резво по ущелью,
В жилах жаром клокотала сила.
Стук подков о камни звонкой трелью
Эхо по каньону разносило.

Он, подобно мощному циклону
или стрелам выпущенным, мчался
Так, что позади него по склону
Явный след подковы различался.

Всех других погоня истощила
И о них уж саг никто не сложит.
Но и Сёрли покидала сила,
Миг его стремительный был прожит.

Он жизнь свою растратил по дороге,
Но Скули спас от смерти предречённой.
Дыханье сбилось, в кровь истёрлись ноги
И он упал, на гибель обреченный.

Сёрли на кургане упокоен,
Там в конюшне, лаву в пыль взбивая,
Ржет Гнедой, он крепок и спокоен,
Ждет, на новый подвиг уповая.

Þeir eltu hann á átta hófahreinum,
og aðra tvenna höfðu þeir til reiðar,
en Skúli gamli sat á Sörla einum,
svo að heldur þótti gott til veiðar.

Meðan allar voru götur greiðar,
gekk ei sundur með þeim og ei saman,
en er tóku holtin við og heiðar,
heldur fór að kárna reiðargaman.

Henti Sörli sig á harða stökki,
hvergi sinnti hann gjótum, hvergi grjóti,
óð svo fram í þykkum moldarmekki,
mylsnu hrauns og dökku sandaróti.

Þynnast bráðum gjörði fjanda flokkur,
fimm á Tröllahálsi klárar sprungu,
og í Víðikerum var ei nokkur
vel fær, nema Jarpar Sveins í Tungu.

Ei var áð, og ekkert strá þeir fengu,
orðnir svangir jóar voru og mjóir,
en — þótt miðlað væri mörum engu,
móðurinn þó og kraftar voru nógir.

Leiddist Skúla, leikinn vildi hann skakka,
ljóp við Ok úr söðli og fastar gyrti;
strauk hann Sörla um brjóst og stinnan makka
sté á bak og svo klárinn yrti:

„Sörli minn! Þig hef ég ungan alið
og aldrei valið nema besta fóður;
nú er líf mitt þínum fótum falið,
forðaðu mér nú undan, klárinn góður!“

Það var eins og blessuð skepnan skildi
Skúla bæn, því háls og eyru reisti,
frýsaði hart, og þar með gammurinn gildi
glennti sig og fram á hraunið þeysti.

Á kostum Sörli fór í fyrsta sinni,
furðar dverga hve í klungrum syngur,
aldrei hefur enn í manna minni
meira riðið nokkur Íslendingur.

Tíðara Sörli en selningur á leiru
sinastælta bar í gljúfrum leggi,
glumruðu Skúla skeifurnar um eyru,
skóf af klettunum í hófa hreggi.

Rann hann yfir urðir, eins og örin
eða skjótur hverfilbylur þjóti,
ennþá sjást í hellum hófaförin,
harðir fætur ruddu braut í grjóti.

Örðug fór að verða eftirreiðin,
allir hinir brátt úr sögu detta.
En ekki urðu fleiri Skúla skeiðin,
skeið hans fyrsta og síðasta var þetta.

Hann forðaði Skúla undan fári þungu,
fjöri sjálfs síns hlífði klárinn miður.
Og svo með blóðga leggi, brostin lungu
á bökkum Hvítár féll hann dauður niður.

Sörli er heygður Húsafells í túni,
hneggjar þar við stall með öllum týgjum,
krafsar hrauna salla blakkurinn brúni,
bíður eftir vegum fjalla nýjum.