Он открыл глаза и огляделся вокруг. Наверное, день был уже в самом разгаре.
Ничего другого и не ожидалось, ведь почти всю ночь он не спал, глядя на полуночное солнце.
Он быстро оделся и вышел из палатки.
От палатки было рукой подать до озера. Оно было примерно сто метров в длину, но меньше чем вдвое в ширину. Оно лежало в продолговатой низине, и из одного конца этой низины тёк стремительный ручей.
Вдоль всего берега с той стороны был снежный сугроб, гораздо больший, чем само озеро. Его край уходил в воду, словно какой-то ледник. Он был похож на ледники в том отношении, что никогда не таял полностью, ни разу не таял настолько, чтобы была видна какая-то разница в его размерах, хотя солнце вынуждало его отдавать содержимое в озеро или ручей, каждое лето. Он становился чуть тоньше или ниже, но в его объёме не наблюдалось существенных изменений.
«Лучше всего смыть с себя сон», — подумал обитатель палатки и побежал вниз к озеру.
Купание было холодным, ледяным, но освежающим.
Он словно стал новым человеком, когда вылез из воды. Мысли его были необычайно остры, а сознание — наполнено непостижимой лёгкостью человека, который находится в гармонии с самим собой и с восприятием текущего момента.
Он сел и позволил лучам солнца играть по обнажённой коже.
— Сейчас я ничуть не жалею о том, что вырвался из толпы и отправился в одиночестве в эту пустошь — не в знаменитую «туристическую» пустошь с фотографий, которую все хотят увидеть, ведь все остальные её видели, а в отдалённую дикую местность на окраине, о которой никто не рассказывает.
Где же остальные: Сигги и Гюнна, Магнус и Инга, Магга и те, кто присоединился в Стрёймфьёрде?
Они собирались разбить лагерь где-то в этой долине, но им показалось, что слишком сложно карабкаться на эту крутизну со всем своей поклажей. Среди прочего они взяли с собой переносной приёмник, чтобы иметь возможность слушать радио.
— При жизни на природе полезно, когда можно узнать прогноз погоды, — говорил Сигги.
Обитатель палатки продолжал размышлять о своих бывших попутчиках.
— Я словно вижу, как Магнус бьётся над тем, чтобы настроить приёмник. Гюнна, наверное, смотрит на него и так смеётся, что давится сигаретным дымом, а Инга говорит этим ленивым, протяжным голосом, который она считает чрезвычайно изысканным и «рафинированным»: «Ах, милый Маунги, поскорее найди приличную танцевальную музыку!»
«Нет, — подумал он и встал на ноги, — я предпочитаю находиться здесь наверху, в глуши, свободный от всей музыки по радио и длящейся весь день чепухи ни о чём и хуже, чем ни о чём.
Он огляделся вокруг, впитывая в себя волшебство простора.
Насколько хватало глаз, вересковые плоскогорья чередовались с холмами и низинами, голыми скалами и болотами, которые, очевидно, только что показались из-под снега.
Кое-где из этой россыпи холмов возвышались голые, покрытые снегом, высокие горы. Нигде не было видно моря, и нигде — каких-либо следов человеческого жилья или человеческого труда.
Чистая и нетронутая людьми, благоухающая летней растительностью, пустошь лежала в объятиях солнца, которое недавно убрало поцелуями слёзы росы с её щёк.
Он снова оделся и пошёл к палатке, съел несколько ломтей хлеба и затем направился в сторону горы, которая выделялась на фоне неба на северо-востоке.
Гора оказалась дальше, чем казалось. Он шёл быстро, однако прошло целых два часа, прежде чем он достиг границы снега. Только в верхней части горы всё ещё лежал снег. До гребня было недалеко, но попасть туда было сложно.
Верхний слой снега размяк от солнечного тепла, так что слякоть была ему выше лодыжек, а внизу была твёрдая как стекло, скользкая корка наста.
Медленно и осторожно он карабкался медленно по гололёду, пока до гребня не осталось всего несколько десятков саженей. Внезапно сугроб стал так крут, что подняться по склону напрямик было нельзя. Поэтому он попытался обойти этот подъём и таким образом преодолел большое расстояние, но кога он повернулся, чтобы двинуться в другом направлении, то оступился. Он упал плашмя на наст и мгновенно заскользил вниз. Он хватался руками за снег, чтобы остановиться, но тщетно. Рыхлый снег не давал никакой опоры, рука хватала лишь воздух, а наст внизу был таким твёрдым, что проделать в ней трещину, чтобы зацепиться руками или ногами, оказалось невозможно.
Молниеносно он заключил: «Если я не смогу остановиться сразу, пока скорость не возрастёт, то я не смогу этого сделать ниже в снегу, хотя крутизна уменьшится, потому что ухватиться там не за что, как и здесь. Тогда я не остановлюсь, пока не окажусь внизу на камнях. Если я дальше буду скользить на животе, как сейчас, ногами вперёд, я, возможно, отделаюсь переломом, но это то же самое, что мучительная смерть. Если же я смогу развернуться так, чтобы голова смотрела вперёд, тогда, вероятнее всего, меня ждёт быстрая смерть». Но вдруг он вспомнил о ноже. С некоторым затруднением он вытащил нож из ножен, ухватил рукоять обеими руками и ударил им в наст перед собой.
Лезвие ножа резало снег, он продолжал скользить, но мало-помалу скорость уменьшилась, и наконец он остановился.
— Мне спасло жизнь то, что этот нож не детская игрушка, — сказал он самому себе. — Обычный нож сломался бы от первого такого усилия. И при всех обстоятельства, я должен подняться на гребень.
Поднявшись на вершину горы, он сел и перевёл дух. Его руки были в царапинах и кровоточили, потому что он оцарапался о наст, когда падал, а от левого локтя до самого запястья тянулась кровавая ссадина. Он смыл кровь снегом, насколько это было возможно, и затем стал любоваться видом.
На севере, далеко-далеко отсюда, виднелось море. На другой стороне кряжа, который лежал к югу и к западу от его палатки, было большое озеро, а посреди него — остров. Окрестности озера были зелёными и густо поросшими травой, насколько было видно с расстояния. «Я пойду туда завтра, — подумал он. — Вообще странно, что отсюда, с горы, не видно ни одного человеческого жилья. Прошло всего три дня с тех пор, как я покинул Стрёймфьёрд, но я, конечно, не раз делал крюк и нарочно заблудился, так что теперь у меня нет ни малейшего понятия, где я нахожусь».
Он снова встал. Было слишком холодно сидеть там, особенно для того, кто разогрелся и вспотел после тяжёлой прогулки.
Ещё раз он оглядел простор.
— Мать-природа, — сказал он, — внизу, в поселениях, живёт войско цивилизации, дети, повернувшиеся к тебе спиной для того, чтобы создать себе новое небо и новую землю. Они это сделали, но эта земля трескается под их ногами, а это небо покрыто тёмными тучами. Я — блудный сын, который возвращается в свой первобытный дом, когда глаза мои откроются перед истиной.
Он стал спускаться с горы. Под вечер он пришёл к палатке, но его бесцеремонно вырвали из мечтаний и поклонения перед природой, потому что там, где прежде стояла одна палатка, теперь их было две.
Как же это могло случиться? Кто вторгся в его дикое царство? Горожане в летнем отпуске? Однако не в их привычках было выбирать место для лагеря так далеко от населённых пунктов. Зачем конторщикам и лавочникам идти туда, где они не смогут очаровать какую-нибудь девицу изяществом городского жителя? И зачем продавщицам и официанткам идти туда, где некому восхищаться их нарядами? Он откинул полог появившейся палатки и вошёл внутрь.
Там лежал растянувшись в траве юноша и спал. Рядом с ним лежала наполовину выкуренная горящая сигарета.
— Только что уснул, — сказал он самому себе. — Лучше всего относиться к этому с юмором.
— Кто вы? — сказал он громко.
Юноша проснулся и встал. В этот самый момент он увидел, что это девушка, стройная, коротко стриженная, в английской шапке на голове, одетая в брюки и блузку. Поэтому она выглядела как юноша, на первый взгляд, когда лежала спокойно, но её движения говорили за себя.
— Куда вы направляетесь? — спросил он.
— В Аульвавик, — ответила она.
— Аульвавик! К западу от Стрёймфьёрда?
— Да. Я заблудилась и теперь понятия не имею, где нахожусь.
— И я тоже, — ответил он.
— Тоже? Кто же вы?
— Я король гор, — ответил он и улыбнулся.
— Король гор? — повторила она смеясь. — Где же двор вашего величества, телохранители и подданные? Я никого не вижу.
— Это естественно. Вы — представитель мира людей, а мои подданные невидимы для глаз смертных.
— Ваше величество всё же видимо.
— Видимо или невидимо, по обстоятельствам.
Она наклонилась, подняла потухший окурок и зажгла спичку.
— Оставим это, — сказала она. — Как вас зовут иначе?
— В этих краях я ношу звание короля — и никак иначе. А вас?
— Хотите продолжить игру? Ладно, мне всё равно.
Она на удивление хорошо пародировала его позу и голос.
— В этих краях я ношу звание королевы — и никак иначе.
— Отлично, — сказал он и, прежде чем она что-либо поняла, схватил её за руку и вывел из палатки.
— Нехорошо мужчине быть одиноким, — продолжал он, — даже если он король. Вы говорите, что носите в этих краях титул королевы. Да будет воля ваша. Теперь мы должны прогуляться по моему королевству, чтобы подданные смогли увидеть прекрасную королеву, которую выбрал себе их король.
Она вырвала руку.
— Судя по двору, — холодно сказала она, — королева вашего величества — какая-то ледяная гора, которая на самом деле страстная женщина, однако невидима для человеческого глаза.
— Верно, — ответил он. — Ледники часто покоятся на вулканах, но огонь этот людям невидим.
Она вопросительно посмотрела на него.
Он засмеялся.
— Это называется жонглирование словами. Но послушай меня, королева, — король и королева друг с другом на ты во всех старых сказках — не попробовать ли нам сварить кофе, перед тем как лечь спать?
— Да-да! — радостно ответила она, — но что там делать с огнём? У меня был маленький «примус», но я забыла его там, где ставила палатку прошлой ночью. У тебя есть какой-нибудь подобный инвентарь?
— Нет, — ответил он, — но я обычно разжигаю костёр и ставлю котелок на очаг.
— Ладно, — сказала он, — я принесу воды. А ты должен раздобыть дрова и соорудить очаг, потому что я не умею.
— Будет исполнено.
И король гор нарвал вереск для костра.
…Поздно вечером он закричал снаружи её палатки:
— Королева, выходи!
— Я собираюсь спать, — сказала она, выглянув из палатки. — Я устала.
— Сможешь поспать завтра утром. Иди со мной сюда, на холм.
Теперь она вышла, и они поднялись на кряж к югу от палаток. Забравшись на уступ, они сели, повернувшись в северном направлении.
— Теперь раскрой свои очи, королева, — сказал он и показал на север над пустошью.
— Нет, но как же красиво! — воскликнула она, словно ребёнок, на глаза которого попалась диковинная игрушка. — Мне никогда не приходило на ум, что полуночное солнце над горами так красиво, — добавила она, и лицо её стало взрослее и серьёзнее.
— Наше царство — царство красоты, — ответил он. — Гляди, как…
— Нет, нет, — пылко сказала она и вроде как попыталась закрыть ему рот ладонью, — не пытайся описать это словами. Этого в любом случае никто не сумеет.
— Я даже не собирался попробовать, — ответил он. — Просто хотел сказать, что там ты сможешь увидеть, как много упускают те, у кого никогда нет времени на то, чтобы обратить взгляд на очарование природы, от страха потерять из виду удовольствия мира людей: вечеринки, кинофильмы, театр, танцы и так далее.
Она мечтательно смотрела на богатство красок неба и слушала журчание ручьёв.
— Это правда, — сказала она, — они много упускают… Не зря я заблудилась, — добавила она после некоторого молчания. — Это для меня незабываемое приключение.
— Ничего не бывает зря, — ответил он, — и все приключения незабываемы. Но приключение, о котором ты мечтаешь, ещё не пришло, но оно придёт и станет для тебя незабываемым — и для меня.
Он быстро и задумчиво посмотрел в её тёмные глаза.
— Где самый ближайший населённый пункт? — спросила она.
Он с улыбкой показал на палатки.
— О других мы можем поговорить завтра, — сказал он. — Сегодня вечером мы должны думать ни о чём, кроме красоты текущего времени. Завтра нас ждут приключения, неопределённость, будущее.
Они пошли к палаткам.
— Ты говоришь двусмысленно, — сказала она.
— Будущее всегда двусмысленно, поэтому я говорю о нём тоже двусмысленно. — Но я могу говорить на другом языке, чем язык уст, если говорю о настоящем… об этом миге.
— Что это за язык?
— Язык ласок.
— Жонглирование словами, — ответила она и засмеялась. — Разве обычно о языке глаз говорят не раньше, чем о языке ласок?
— Да, у детей.
— Ты недавно говорил, что это дикое царство — царство красоты. Но разве это также не царство счастья?
— Да, — ответил он.
— Но в царство красоты и счастья попадёт только тот, кто сам как дитя.
— Побеждён! — ответил он смеясь. — Уверен, что женщины красноречивей я никогда не встречал в мире людей.
Теперь они вернулись к её палатке.
— Посмотри! — сказал он, — Солнце уже скрылось за горизонтом, но всё ещё румянит самые высокие вершины гор. Пришло время отдохнуть. Никакое существо не навредит тому, кого охраняют духи дикой природы… Спи королева! Разбуди меня утром, если проснёшься раньше меня.
© Тимофей Ермолаев, перевод с исландского