Оулав Гюннарссон

Юридическое лицо

(Kennitalan)

Оптовой торговлей я занялся ради прибыли. Я только одного и хотел: прибыль и ещё раз прибыль. Но порой что-то шло не так: вечно то одно, то другое… Как, например, когда я ввёз в Исландию целый контейнер джинсов, которые купил за приемлемую цену в Англии. Я собирался продать их магазину «Хагкёйп» и выручить за это хорошие деньги. Но ближе к делу выяснилось, что этот магазин уже продавал джинсы по цене, более низкой, чем мои оптовые цены. Так я и остался с целой горой совершенно не нужных мне джинсов. Один знакомый предложил мне устроить рождественскую распродажу прямо на складе, но об этом не могло быть и речи. От этих распродаж треклятых ничего не выручишь. Слышать о них не хочу.

Я пять раз разорялся, но всегда спасал положение тем, что переводил ведение дел на новое юридическое лицо. Но когда дело дошло до шестого раза, Статбюро отказалось утверждать «махинации с юрлицами», и это выглядело нехорошо. К тому же, было весьма вероятно, что, если бы всем моим кредиторам позволили добраться до меня, я бы потерял и фирму, и дом, и все товары на складах, а ещё от меня ушла бы жена. Сейчас нашей фирме оставалось рассчитывать только на то, что обычно называется «ширпотребом». Разнообразные безделушки и вещицы, накопившиеся за четверть века торговли подарочными изделиями. Такие товары не облагались налогом.

Я поговорил с тем знакомым, который предложил мне провести распродажу на складе и попросил его выступить в качестве поручителя по кредиту, который я собирался взять, чтоб спасти положение. Но он категорически отказался: жена, мол, на такое никогда не согласится: их дом, мол, зарегистрирован на неё. «Ну, и что мне тогда делать?» — спросил я.

Он наклонил голову и произнёс: «Единственный раз, когда мне удалось как-то навариться, был тогда, когда я поехал в Африку и стал продавать неграм безделушки прямо из багажника джипа. И ты поступи так же: просто вези всё это хозяйство в Африку — вот и поправишь своё положение».

Я простился с ним и сел в свою машину. От такого дурацкого предложения я едва не пришёл в ярость — но взял себя в руки и поехал домой. Мы с женой придумали особую систему: подойдя к двери, я дал шесть коротких звонков, и тогда она знала, что это именно я, а не электричество отключать пришли. До этих пор она отказывалась сходить и оформить за меня шестое юрлицо. Вот скажу как на духу: никогда не встречал человека такой кристальной честности! Надо признаться, что, когда я уселся в кухне, я пробубнил, что, мол, у нас плохи дела, она молча выслушала меня и сделала высокомерное лицо, словно её это не касалось. Наверно, это и не удивительно, ведь я так часто разорялся. Я поведал ей, что рассказал мне этот знакомый, а затем расплакался. Я надеялся, что слёзы смягчат её сердце, а она просто сказала: «Это он здо́рово предложил. По-моему, тебе нужно поговорить с Альфредом на углу улицы. У него авиакомпания вот-вот развалится. Я уверена, он отвезёт тебя и все твои вещицы в Африку, если ты его как следует попросишь. Вот ведь какие гении торговли живут на нашей улице!»

И она ушла смотреть телевизор, а я всё сидел на кухне за столом. Я так устал и находился в такой апатии, что мне ничего не лезло в голову. И вдруг как будто кто-то сказал мне: «Гвюдйоун, а ведь эта мысль не такая уж и глупая. Попробуй рассказать это Альфреду, не убьёт же он тебя за это, в самом деле!»

Если мой знакомый сказал правду (а сомневаться в этом у меня нет причины), то товары с моего старого склада были просто золотым дном для Африки.

Я посмотрел на часы: было всего десять. Потом выглянул в окно: у Алли ещё горел свет. Я поднялся и перешёл на другую сторону проулка. Машинально постучался в дверь шесть раз, словно давая понять, что я пришёл не для того, чтоб отключить ему что-нибудь. Открыла мне Силла, его жена. Я спросил:

— Силла, а Алли дома?

— Да, в гостиной, телевизор смотрит.

— Можно его на пару слов?

— Да; входи.

Она забежала вперёд меня и сообщила: «Алли, к тебе гость: Гвюдйоун Гюннарссон пришёл!»

Алли встретил меня приветливо:

— Чем могу быть тебе полезен, Гвюдйоун?

Я подождал, пока Силла выйдет, а потом сказал:

— Как дела у твоей компании?

Алли отреагировал так, словно худшей темы для разговора и найти было невозможно:

— Да никак. С крупными авиакомпаниями конкурировать бесполезно. Весь рынок подгрёб под себя «Карголюкс». Сам не пойму, с чего меня понесло в эту отрасль, — сказал Алли, удивляясь сам себе.

— А ты в Африке бывал?

— Да, когда-то давно. Я в семидесятом году в Биафру возил еду и лекарства.

— Вот и отлично, — ответил я. — Не отвезёшь туда мой товар на своём самолёте?

— А куда именно в Африке? — спросил Алли, и я увидел, как мои слова заставили его насторожиться.

— В Нигерию, — ответил я, опустив, что собираюсь продавать местному населению безделушки.

— А что за товар? Тебе уже заплатили?

— Нет, я жду перевода. А до этих пор мне будет помогать Хьяульмар Арасон. Он директор акранесского филиала «Банка Исландии».

— За что мне заплатят, с тем и полечу, — ответил Алли.

Хьяульмару я позвонил тотчас же с утра. Мы с ним ещё вместе во Фленсборге учились. Он согласился выделить мне заём в миллион крон на выгодных условиях. Этого хватало нам, чтоб подняться в воздух.

Я тотчас позвонил Алли. Он сказал мне, что его самолёт стоит на Рейкьявикском аэродроме. Это был старый грузовой самолёт «Геркулес», купленный у американской армии. Я позвонил моему сыну Грьетару и посвятил его в курс дела. Он обещал привести с собой товарища по имени Ари. Когда я добрался до Сюндгарда, я позвонил одному водителю грузовика, который часто возил для меня товары. Чуть после явились Грьетар и Ари, очень работящие ребята. Я позвонил Алли, и он сказал, что прибудет на аэродром ровно в десять. Весь день у нас ушёл на погрузку товаров в машину и транспортировку в аэропорт. Удивительно, сколько товаров накапливается за четверть века! И столовые приборы из бронзы, и гипсовые попугаи, и пластмассовые игрушки, машинки, мечи и цилиндры, в общем, нет смысла дальше перечислять, всё это были просто отличные товары, если, конечно, найти правильного покупателя. Самолёт мы нагружали до позднего вечера. Я перевёл на счёт Алли восемьсот тысяч. Мы были полностью готовы отправиться в Нигерию. Перед отлётом купил две бутылки белого вина — просто, чтоб успокоить нервы. Алли привёз с собой второго пилота по имени Гейр.

Когда мы взлетели, я не мог поверить, что мы уже в пути. Я устроился в хвосте самолёта на матрасе, принесённом со склада. В куче вещей была пластмассовая лошадка-качалка — подарок Грьетару; она хранилась на складе, и её случайно прихватили вместе с товарами. Лошадка в упор смотрела на меня, и выражение морды у неё было глупое-глупое. После всех трудов я был совершенно обессилен и заснул. Мне снился страшный сон: будто я сижу в кресле в одних трусах, и у меня на ляжках и икрах тут и там перерезаны вены, и кровь хлещет прямо на пол из множества мест. Я от страха не могу пошевелиться, но не пойму, что же меня пугает. Но тут оказывается, что пришли полчища крыс и давай лакать эту кровь. Проснулся я с воплем отвращения. Я знал, что символизируют крысы: это мои одноклубники из «Лайонс» и «Киванис», коллеги и друзья, оптовики, которые пытались отнять у меня бизнес, когда дела моей фирмы зашли в тупик. А я-то считал этих людей своими друзьями. Но тот сон открыл мне глаза на то, как же я ошибался. В те десять часов, которые занял перелёт в Нигерию, в брюхе самолёта было холодно. Я чувствовал, что могу позволить себе взять и арендовать целый самолёт. Я проковылял в кабину пилотов, но оттуда было не на что смотреть, кроме бесконечного ковра облаков, выражаясь поэтическим языком. Моторы шумели ужасно. Чтоб меня услышали, приходилось кричать. «Осталось полпути!» — прокричал Алли мне в ответ.

Как я уже говорил, Алли ещё со времён войны в Биафре было всё знакомо в Африке. Свои наручные часы я забыл дома на ночном столике, поэтому не следил за временем. Лёжа на своём матрасе, я не вырубился снова: на меня накатила сонная одурь, но я позволил себе лишь дремать вполглаза. Я не горел желанием увидеть второй сон с крысами, кровопийцами и прочей нечистью.

Ну вот, долго ли, коротко, самолёт приземлился в Лагосе: мы прилетели в Нигерию. Как только мы сели, я окинул взглядом гору товаров и подумал: «Наверно, я сошёл с ума». Но теперь это всё надо было продать. Ещё ведь нужны были и деньги на бензин на обратный путь до дому.

Сотрудник аэропорта встал впереди самолёта и указал Алли, где ему поставить его. После этого Алли выключил двигатель. Второй пилот открыл дверь, и внутрь хлынула жара. Дверь сзади опустили, и в самолёт вошли оживлённо говорящие негры. Это были пограничники и таможенники, им хотелось узнать, с какой целью мы прибыли, они отлично говорили по-английски, и Алли посмотрел на меня, а я ответил: «Мы прибыли из Исландии, чтобы торговать с нигерийцами». Они поинтересовались, чем мы будем торговать. «У нас есть всякие товары», — ответил я. Тут они начали быстро переговариваться друг с другом, а потом их предводитель сказал: «Прежде чем мы впустим вас в страну, нам необходимо получить от вас какие-нибудь товары». Я открыл несколько ящиков там и тут, достал гипсового попугая и показал им, они пришли в восторг и стали что-то говорить друг другу на местном языке. После некоторых переговоров они забрали пять ящиков со всяческими безделушками. Но это было не страшно: у нас этого добра было ещё много.

Тут пришёл мой черёд продавать наш груз. Я понятия не имел, с чего начать. Однако я поправил узел галстука и вышел из самолёта. Мы стояли на большом аэродроме, а за лётным полем в жарком мареве виднелись деревья. Там меня ждал мир с распростёртыми объятьями. Но бизнес — такое дело: никогда не знаешь, что случится в следующий миг, а важно только одно: не упустить прибыль. Я спросил одного из этих ребят, где бы нам приткнуться, он ответил: «My cousin knows a man who is a merchant»1.

Этот таможенник повёз меня в город, на встречу с этим своим кузеном, у которого был знакомый торговец. Рассказать — никто не поверит: тот человек пришёл в наш самолёт, а я вошёл в раж, я никогда в жизни не бывал в таком ударе, когда торговал: я показывал товары, я тряс позолоченным ангелом. «Give me a price, — кричал я. — Give me a good price!2» Эту фразу я услышал у уличного торговца, когда однажды приехал в Париж покупать косметику. Мы целый день препирались у этой горы товара. Наконец мы сторговались: сорок тысяч долларов! Я и сам поверить не мог, что мне так повезло, но Алли сказал, что там дело было не в везении, а исключительно в выдающихся уме и таланте.

Но живых денег у того человека не было, ему нужно было сделать перевод. Я поехал с ним, и мы справились с этой задачей. Сумма поступила на мой счёт на родине, в Акранесе. Затем мы выгрузили всё из самолёта. Мы дружно взялись за дело.

Теперь нам оставалось только попрощаться с Нигерией. Порой до меня доходили слухи, что, мол, нигерийцы плуты и обманщики, им даже сушёную рыбу по-нормальному продать нельзя, но мой опыт говорит об обратном: об этом народе у меня осталось самое хорошее впечатление. Алли со вторым пилотом приготовились к взлёту, и через десять часов мы уже будем дома, и там я снова подведу под свою фирму прочный фундамент, — мне казалось, мои возможности неограниченны.

Я разместился позади ребят в пилотской кабине; самолёт медленно карабкался вверх по небесам, у меня в нагрудном кармане лежал чек о денежном переводе — о, какое могущество!

Мы летели уже два часа, как вдруг Алли сказал: «Боже мой, ребята, мы бензином заправиться забыли!»

— «Мы»? — ответил я. — В смысле: ты?

— Ну да, то есть, это я забыл, — сказал Алли.

Тут подтвердилась закономерность, которая всегда работает, когда я веду бизнес: что-то пошло не так!

— Про это невозможно забыть, — воскликнул я. — Такого не бывает!

— Совсем из головы выскочило, — ответил Алли, — а ведь за все эти годы раньше ничего подобного не бывало. А ведь я двадцать тысяч часов налетал!

— Значит, надо вернуться назад и заправиться, — сказал я. — Только и всего.

— Это невозможно, — ответил Алли. — На обратный путь до Нигерии у нас бензина не хватит. Надо выкручиваться как-нибудь по-другому.

— Где мы сейчас? — спросил я.

— Пролетаем над Либерией, — ответил Алли. — Здесь-то нам и придётся сесть.

— Ты что, совсем? — удивился я. — Ты что — в тот вечер, когда я к тебе заходил, новости не смотрел? В Либерии же недавно переворот произошёл! Там нам приземляться нельзя.

Я видел, как бывший президент Либерии Сэмьюэл Доу падает на колени перед новым, Принсом Джонсоном, сидящим на троне. Двое мальчишек отрезают Сэмьюэлу Доу уши, а он с плачем просит пощады. Но пощады нет. Они заставили его съесть эти уши. Третий мальчишка обмахивал Принса Джонсона опахалом.

— Нельзя нам в Либерию, — сказал я. — Там сплошные дикари и людоеды.

— А всё-таки сесть придётся, — ответил Алли. — Иначе мы рухнем. Мне эта поездочка с самого начала не нравилась, — добавил он.

По рации нас довели до аэродрома. Мы дотянули до посадки на последней капле бензина.

Алли выключил двигатели, и воцарилось глубокое молчание: что сейчас будет?

Я прошёл вперёд по кабине и выглянул в окно: от контрольной вышки в нашу сторону направлялся джип. Когда джип подъехал и остановился возле носа нашего «Геркулеса» я понял, что мы крепко влипли. В джипе сидело трое. Они махали руками и жестикулировали. Ничего не оставалось, как открыть дверь самолёта и посмотреть, чего хотят эти дикари.

Я вновь ушёл в брюхо самолёта, боковую дверь открыли, спустили трап, и нашим глазам предстали они: все перевязанные на груди крест-накрест пулемётными лентами, с автоматами «АК-47» в руках, они смотрели на нас молча и грозно.

— What you want in Liberia? — спросил их предводитель.

— Need gasoline3, — ответил Алли.

Оказалось, что у этих пташек можно приобрести авиационный бензин. И мы с Алли оба вышли на лётное поле, чтобы договориться об этом. А второй пилот Гейр остался в кабине, не жив не мёртв от страха. Выяснилось, что за бензин они хотят ровно ту же сумму в долларах, на какую я продал товаров в Нигерии: цена была завышена во множество раз.

— И что же нам делать? — спросил я.

— Придётся тебе пойти с ними и перевести им деньги, — ответил Алли. Он спросил предводителя: — У вас банковский счёт есть? А телефон есть? — Дикарь (у него сквозь носовой хрящ был продет наконечник копья) ответил:

— У нас есть телефон, и есть банковский счёт, пойдём.

Идти с ними не оставалось никому другому, как мне.

Я влез в джип. Пока мы ехали до контрольной вышки, у меня перед глазами так и стоял бывший президент этой страны, которому отрезали уши, хотя он со слезами на глазах умолял их, — и я думал: если они с президентами так обращаются, то что же они тогда сделают с простым исландцем вроде меня?

Единственное, что в такой ситуации было возможно сделать — позвонить на родину Хьяульмару из Банка Исландии в Акранесе и попросить совершить этот перевод.

Мы прошли в контору аэропорта. Там мне дали номер счёта, и мне ничего не оставалось, как перевести всё вырученное в этой поездке на счёт этих бандитов, у меня снова стал нулевой баланс, и я опять сорвался, как в тот вечер дома, когда жена отказалась оформить мне новое юрлицо. Я плакал как ребёнок. «В чём дело?» — спросили они.

Я ответил как есть: что это все мои сбережения, и если они их заберут, то жена меня бросит. Никогда я не говорил более правдиво. Они о чём-то посовещались друг с другом, и наконец предводитель сказал: «Mister, I am not an evil man. I don’t want you to loose your wife. Lets´s say thirty thousand dollars4».

Мне повезло: номер телефона Хьяульмара оказался у меня в записной книжке в нагрудном кармане, и я позвонил, и ждал, и ждал, ждал, а телефон всё звонил, интересно, ответит ли он, ведь в Исландии сейчас глубокая ночь? Наконец трубку сняли, и детский голос произнёс:

— Да?

— Папа дома?

— Он спит, — ответил ребёнок.

— Дружочек, разбуди его, скажи, что разговор срочный.

Последовало долгое молчание, затем к телефону подошёл заспанный Хьяульмар. Я быстро обрисовал ему ситуацию: что ему надо поспешить в банк и перевести тридцать тысяч долларов, что я в Либерии, и что если этого не сделать, меня убьют. Я посмотрел на троих участников государственного переворота: судя по их лицам, от них можно было ждать чего угодно.

— Сейчас сделаю, — ответил Хьяульмар — Гёйи, ты просто невероятен, — добавил он. — Невероятен, и всё тут!

Примерно час я провёл, сидя в конторе и беседуя с либерийцами. Мы болтали о том о сём. Я очень старался не касаться в разговоре темы государственного переворота. Один из либерийцев позвонил, очевидно, в свой банк: платёж прошёл.

Они снова отвезли меня в самолёт, залили в него бензин, и когда мы поднялись в воздух, я обрадовался, а наведываться в эту страну снова мне в обозримом будущем не хотелось.

Мы летели на родину, а на счету у меня лежало десять тысяч долларов. Считайте, я был спасён. Редко я так радовался, как в тот миг, когда наш самолёт коснулся взлётно-посадочной полосы рейкьявикского аэродрома.

С этими оставшимися у меня десятью тысячами долларов мне наконец удалось встать на ноги; я основал новую фирму — новое юридическое лицо, стал крупным поставщиком сушёной рыбы в Нигерию, сколотил основательный капитал, и жена со мной помирилась. С течением времени мне, например, удалось продать туда те джинсы, которые оказались не нужны «Хагкёйпу». А благодаря этой сушёной рыбе меня в конце концов назначили представителем Нигерии в Исландии.

Вот я и говорю: никогда не сдавайтесь, всегда извлекайте прибыль, — ей-богу, она важнее всего!

Примечания