Тоурарин Эльдъяртн

Сага об Энунде

Önsa

Я и сам понимаю, дорогой Тоурд, что долго не писал тебе. Конечно, с моей стороны было нехорошо вот так вот взять и пропасть, и к тому же, это несправедливо по отношению к тебе: именно ты схлопотал для меня эту работу, и вдобавок отвечаешь за весь проект о первоначальном заселении Исландии, ведь этот проект — твоё любимое детище. Подозреваю, что в последние месяцы ты часто поминал меня «незлым тихим словом» — и имел на это полное право. Ты наверняка думаешь, что я в очередной раз намудрил и всё испортил. В отношении того направления, в котором мне велели двигаться это похоже на правду. Но могу заверить тебя, на самом деле это не так. Я, сверх ожидания, ничего не испортил и не напутал. Попросту события сами по себе приняли оборот, которого ни я, ни кто другой не мог ожидать, и я начал смотреть на своё задание совсем по-иному, чем в начале.

Что правда, то правда, в своё время мне нравилась эта идея: тщательно собрать и записать все топонимы во всех местах, о которых известно, что там проживали исландские первопоселенцы, — а заодно и убедить тамошних фермеров привести свои владения в порядок. Мы были согласны, что такая работа как раз для меня — с моим-то увлечением историей и экологией. А известие, что в качестве поля деятельности мне достаётся хутор Склон, только прибавило мне энтузиазма: ты как будто конфетку для меня из тайника достал, ведь Склон — место действия «Саги об Энунде»1, и к тому же, единственный хутор, появившийся в эпоху заселения Исландии, о котором доподлинно известно, что там с самого начала без перерывов всегда жил один и тот же род. С твоей стороны это был благородный поступок, ведь ты знаешь, как я обожаю «Сагу об Энунде» с тех самых времён, когда мы вместе ходили в школу, и понимал, что в тех местах мне будет, где разгуляться.

Кроме того, хутор Склон уже давно слывёт в нашей стране самым большим и самым знаменитым хутором-хламовником: там повсюду старые, отслужившие своё, автомобили, сломанные трактора, все окрестности в обломках сельхозтехники… На это в течение многих лет неоднократно жаловались и в газетах, в отделе читательских писем, и во всяких передачах, где зрителям и слушателям дают «выплакаться» и «отвести душу». Словом, там меня ждала работа одновременно занимательная и крайне ответственная. Одна из главных целей была — поддержать таким образом мощное развитие турбизнеса в глубинке, памятуя, что лучшая защита — это нападение.

Как ты, вероятно, помнишь, я быстро прибыл на место и рьяно взялся за дело. Возможно, тебе будет непросто в это поверить, ведь ты так долго не слышал от меня никаких вестей. И я ни к чему не отнёсся спустя рукава; я тщательно следовал предписаниям, старался всё делать если не отлично, то хотя бы правильно, с хуторянами был вежлив и приветлив и без затруднений вознаградил за своё двухнедельное бесплатное проживание хозяина хутора — Энунда, вдовца лет семидесяти пяти и его шестерых братьев и сестёр примерно такого же возраста, которые никогда в брак не вступали.

Затем я взялся за местные топонимы, как гласили ваши инструкции. В своей работе я во всём следовал правилам, в которых предписывалось расспрашивать старейших и умнейших местных жителей и тотчас сравнивать предоставленную ими информацию со всеми доступными письменными источниками, а после этого заносить всё на ваши карты и таким образом раз навсегда картографировать каждое место. Наряду с этим собиратель должен использовать предоставленное ему время на завоевание доверия местных жителей, чтоб впоследствии было легче приступить к уборочным работам. Как показывает опыт, на некоторых хуторах подобные вопросы могут оказаться весьма деликатными, эмоционально насыщенными и, мягко говоря, проблемными. В методичках сказано, что местные жители, скорее всего, сильнее ощутят гордость по поводу наследия предков и свою ответственность за него, если предварительно разъяснить им ценность древних топонимов и их живую связь с историей и культурой. В таком случае будет легче под конец получить их согласие на расчистку территории от хлама. Такая стратегия может оказаться более действенной, чем обычная апелляция к природоохранным мотивам, которая далеко не везде «работает».

Я взялся за дело, как тебе несложно догадаться, с большим энтузиазмом. Но, увы, надо признать, что меня тотчас постигло огромное разочарование, а моя работа, как мне показалось, так и не сдвинулась с мёртвой точки. Не то, что бы информации о местных топонимах было мало. Напротив, её было с избытком, и картина выглядела запутанной. Ни об одном из саговых мест нельзя было сказать с точностью, где его искать. А названия были, мягко говоря, текучими. В качестве примера ограничусь таким важным в «Саге об Энунде» месте, как Сырой Луг. Старые братья-хуторяне высказали каждый свою версию о его местонахождении, так что вскоре на моей карте этот знаменитый лог оказался отмечен на семи совершенно разных местах на территории Склона.

В довершение всего выяснилось, что Тоурхатль убеждён, будто изначально это место называлось не Сырой луг, а Сухой лог или даже Сухой рог, и будто бы это засвидетельствовано во множестве письменных источников, а также в самом ландшафте отчётливо виден утёс, похожий на рог. Об этом он когда-то давно написал в воскресный выпуск газеты «Время» отличную статью со множеством убедительных аргументов. Когда же я обратился за разъяснениями к его братьям и сёстрам, дело приняло вовсе уже скверный оборот. Они все сходились на том, что все эти названия верны, потому что речь идёт о четырёх различных местах, а не о вариантах одного и того же топонима. Но, разумеется, их мнения о том, где искать эти четыре места, сильно расходились, и я не успел оглянуться, как на моей карте оказались отмечены двадцать восемь мест, которые назывались то Сырой луг, то Сухой луг, то Сухой лог, то Сырой рог.

И далее в таком духе… Словом, то густо, то пусто: то искомых мест много и они рассредоточены по всему хутору, то их вообще невозможно найти, хотя в источниках они и упоминаются. Через несколько дней такой работы я, можно сказать, впал в отчаяние. У меня было, как мне представлялось, лишь два выбора: либо смириться с существующей неразберихой, либо что-нибудь насочинять. Но ни то, ни другое не виделось мне подходящим фундаментом, на котором можно выстроить мощный успешный турбизнес, для нужд которого как раз и затевался наш проект об эпохе заселения Исландии. Напротив, я представлял себе, как сбитые с панталыку туристы, мечтавшие попутешествовать по саговым местам, посмотрят на такую запутанную карту и будут в полном недоумении метаться между всеми этими Сухими рогами и Сырыми лугами.

И я почувствовал, что затея эта — обречённая как глубинка, упадочная как сельское хозяйство и маразматичная как сама человеческая жизнь.

Я пока что не начал думать, как мне приступить ко второй части задания — вывозу старых машин, и всё же порой, когда я в своём безрезультатном поиске древних топонимов проходил сквозь весь этот кошмар, меня обуревала тревога и даже брала оторопь. Но так получилось, что прежде, чем я смог бы приступить к этому этапу работы, я обратил внимание на одно обстоятельство, вскоре заставившее меня крепко задуматься.

Словом, общаясь с братьями и сёстрами на хуторе, а также слушая их собственные разговоры, я заметил, что большая часть того хлама, который мне предстояло убрать, уже давно превратилась в самые что ни на есть настоящие приметы местности. Например, они говорили, что пойдут «к Лэндоверу» или «под Випон», «до Гаранта» или «в Подавтобусье». Самое рыбное место в речке было в излучине «недоходя Фергюссона», или они спрашивали, что за рыжий жеребец пасётся «в Застудебеккерье».

Также оказалось, что когда местные жители пытались объяснять мне про древние топонимы, то не находили более удобной точки отсчёта, чем все эти старые машины да убитые трактора, и когда я описывал хутор, было очень непросто дать точное расположение саговых мест, не отсылая при этом к самым приметным машинам. Их я также быстро нанёс на карту: пока что для собственных нужд, а там видно будет…

Более того: когда Энунд обходил вместе со мною свои владения в тщетном поиске всех этих необычайно важных, но труднонаходимых или полностью утраченных саговых мест, я обнаружил, что хотя его знания по истории и топонимике минувших веков были ограниченными, он был настоящим кладезем информации обо всём, что касалось этих новых наименований. Некоторые из старых сломанных автомобилей, лежавших там, насчитывали уже без малого полвека в качестве детали ландшафта, а до того могли похвастаться богатой дорожной «биографией».

Например, «Лэндровер» был первым в той местности автомобилем своей марки, а «Студебеккер» — основным средством сообщения в период между мировыми войнами. Автобус не один десяток лет водил прославленный Бьёсси Кекс, а ещё с этим транспортным средством была связана масса всяких историй, в частности, захватывающих рассказов о привидениях. У «Випона» история была драматичная: его привезла сюда американская армия во время войны, а потом он долго ездил по горным дорогам, а вдобавок, его название можно было считать ценным источником об уровне владения английским языком у простых исландцев в определённый период. «Гарант», в наши дни крайне редкий автомобиль, любопытное свидетельство экономических связей Исландии с блаженной памяти ГДР, был, очевидно, первой в нашей стране машиной-домом, а придумал и осуществил эту идею легендарный Кольбьёрн Микаэльссон, сокращённо Колли Микс, и за всем этим таилась трогательно-печальная история любви. Известна была и удивительная повесть о том, как «Гарант» нежданно-негаданно застрял в снегу посреди зимы много-много лет тому назад. А весной, когда снега сошли, машина сама собой села на вершину плоского валуна, стоящего посреди луга. (Раньше он назывался Альвов валун, Гольфов валун, Просто валун, Сырой валун, Сухой валун или даже Бухой валун, — но в последние годы иначе, чем «Гарантовым валуном» его никто не называл). Оттуда ей так и не суждено было спуститься: колёса прочно застряли по обеим сторонам камня и с тех пор не подались ни на сантиметр. После этого «Гаранту» нашли своё применение: в нём размещали случайных летних гостей, и до сих пор внутри машины-дома водилось преотличное пиво, да вот только корпус снаружи обветшал и представлял жалкое зрелище — по крайней мере, для людей, не знакомых с этой историей.

Талант рассказчика у старого Энунда креп на глазах, а я чем дальше, тем меньше мог сладить с, как говорят, культурным шоком. Всё чаще я спрашивал самого себя, что же я делаю. С одной стороны, я пытался с помощью лжи, обмана и смутных догадок вдохнуть жизнь в то, что давно умерло, быльём поросло и всеми забыто, кроме разве что парочки учёных сухарей в Рейкьявике да в Евросоюзе. С другой стороны, я задумал с помощью насилия и произвола стереть с лица земли множество уникальных топонимов, насчитывающих многолетнюю историю, связанных с богатым, бесценным кладезем преданий, ещё живущих на устах местных стариков, отражающих жизнь и труд исландцев в судьбоносный период их истории, который, без сомнения, был не менее важен, чем эпоха заселения земли.

Я стал думать, как бы на этот мой поступок посмотрели потомки. Не следовало забывать, что понятие «историческая эпоха» растяжимо, а прогресс постоянно ускоряет темп. На ту степень технического развития, на которую раньше требовался целый век, теперь уходит десятилетие. Вполне может статься, что далёкие потомки будут относиться к людям, которые отвезли старые машины со Склона на свалку, так же, как мы сейчас относимся к тем, кто в начале XIX века снёс Избушку Эйдюна в Хоулар2 или в 1985 году — кинотеатр «Мышелов»3 в центре Рейкьявика.

Тут начались сильные дожди, и у меня выдалось несколько пустых дней, когда я просто сидел в Автобусе, облачённый в комбинезон, без дела и без надежды, обозревал окрестности и всё больше осознавал бессмысленность моего — и вашего — занятия. Дорогой Тоурд, я думал о тебе очень плохо, считал весь твой проект полной ерундой и ругал тебя последними словами за то, что ты посадил меня в такую галошу, а Евросоюз ругал за то, что он тебя в этом профинансировал. А пуще всего я злился на себя самого за то, что позволил увлечь себя, — и вечером, перед сном, в резном алькове в гостевой комнате я твёрдо решил послать всю эту мишуру к чёрту и на следующий же день вернуться в столицу. По крыше барабанил дождь, и засыпая, я думал: вот, мол, до чего меня довела вся эта саговая романтика…

На следующее утро я проснулся поздно. Погода настала дивная, солнце лучилось на окнах и переборках. И не только оно сияло: когда я спустился в кухню, радостный хозяин Энунд стоял у плиты и делал попкорн. Он приветствовал меня такими словами:

— Тебе ведь уже рассказывали об Энунде?

Я уже готов был сказать, что решил махнуть на эту мохом поросшую сагу рукой и поскорее отправиться восвояси. Но ступив за порог, я тотчас онемел.

— Знакомься: Энунда, сокращённо Энса, моя младшенькая, — продолжил хозяин, высыпая попкорн в миску. И вдруг я очутился перед очаровательной молодой женщиной, которая сидела за столом с чашкой чая и тостом с сыром и лимонным джемом. Она ласково улыбнулась мне, и я, как зачарованный, сел рядом и не обрёл дар речи до тех пор, пока она не начала расспрашивать меня о проекте по эпохе заселения земли, о котором она, впрочем, всё знала и была в нём очень заинтересована: она только что закончила факультет турбизнеса в одном швейцарском вузе. Когда она попросила разрешения пойти со мной «в поле» и познакомиться с методами работы, я, разумеется, не мог отказать. Я не смог признаться, что решил всё бросить. К счастью, не смог.

Мы с Энсой сразу поладили, и вскоре я поделился с ней всеми своими сомнениями насчёт этого проекта. Выяснилось, что она с самого начала придерживалась точно такого же мнения, но до этого момента не смела афишировать его ни перед кем в столице. Мы сидели рядышком в Автобусе, на заднем сидении и смотрели на окрестности, озаряемые закатным солнцем. Лэндровер искрился под лучами, а в Випоне распевали дрозды. Вскоре рука потянулась к руке, уста к устам, а сердце к сердцу, как бы в знак того, что сознание обоих стало единым. Наша первая ночь в Гаранте была пленительнее, чем все мои эротические грёзы на протяжении многих лет.

И вот, теперь меня с полным правом можно назвать жителем хутора Склон. Я стал здесь поселенцем. Это теперь мой проект по заселению земли. Вместо «Саги об Энунде», я нашёл живую Энунду, и скоро у нас родится наследник. Энса иногда шутит, что схватилась за мою эстафетную палочку, чтобы её непрерывающийся род смог бежать дальше в новый век…

Этой зимой мы оба учительствовали. Мне понравилось. Здесь, в деревне, быть преподавателем почётно, что бы там не болтала Учительская Ассоциация, и наши ученики — просто прелесть, причём оба! А по весне мы с Энсой собираемся запустить наш собственный туристический проект. Мы собираемся сделать из хутора Склон музейный центр, главной идеей которого будет сохранение классического исландского хутора-хламовника. Все старые машины будут обреестрены и тщательно отреставрированы под эгидой нескольких крупных столичных авторемонтных фирм. Но, разумеется, не досконально: о том, чтоб поставить их на колёса, речи не идёт!

Перед нами открывается море возможностей. Гарант можно превратить в любовное гнёздышко, в Автобусе и под Випоном мой свёкор с братьями и сёстрами могут рассказывать предания. Энтузиасты могут прогуливаться по хутору и изучать историю развития основных марок джипов, тракторов и сельскохозяйственных машин.

Особая проблема — так называемые «слепые» топонимы. В тех местах когда-то были автомобили или трактора, но по разным причинам потом исчезли, а название так и осталось за местностью. И по сей день здесь сохранился «Бьюиков холм», хотя сам «Бьюик» оттуда давным-давно украли, и сейчас он уже много лет дефилирует по улицам Рейкьявика в качестве ретро-автомобиля и снялся во многих кинофильмах. И все такие пустоты мы собираемся заполнить. А в Сыром логу/Сухом роге у нас будет «советский уголок» — особый участок, призванный хранить память о многолетнем симбиозе двух вымирающих видов: исландского фермера и советского автомобиля. Он охватывает все основные марки машин, от «Победы», «Волги», «ГАЗ-69» — «русского джипа» — до «Москвича» и «Лады Спорт» — а потом у нас уже началась японская эра. К счастью для нас, этой зимой один русский траулер «заморозили» на верфи в Акюрейри за долги; его экипаж прочесал взморье вокруг и обнаружил там большое множество старых «Лад», и мы купили у этих горемык несколько любопытных и редких экземпляров.

Нам очень интересно, и я говорю тебе спасибо, дорогой Тоурд, за то, что ты послал меня в эти края, хотя, очевидно, всё пошло не в ту сторону, в какую хотелось тебе. И я пошёл другой дорогой. Я был мертвецом в услужении у адептов мертвечины — а теперь живу полной жизнью, и всё это благодаря тебе!

Примечания