Это был грустный вечер — за окно мело и было промозгло, в гостиной владельца усадьбы едва-едва горела свеча, так что в ее тусклом свете с трудом можно было различить кое-какие китайские безделушки, большое зеркало в старинной позолоченной раме и перешедший моему хозяину по наследству серебряный кувшинчик. В гостиной было только два человека — мой знакомый и я. Я сидел в углу дивана с книгой в руках, но вскоре не выдержал и встал.
— Хочу пойти послушать истории, которые сейчас рассказывает на кухне кузнец.
Из дверей кухней струился свет, там было весело и слышались громкие голоса. В печи в дальнем углу кухни потрескивал огонь. Рядом с ней восседала домоправительница, а на печной приступке расположились ребятишки. Они смеялись и грызли орехи.
В сенях раздевались работники. Они отряхнули с сапог снег, вошли на кухню и сели за длинный стол, на котором кухарка уже приготовила для них ужин — молоко и кашу в мисках.
У камина стоял кузнец, прислонившись спиной к горячей стенке, и курил длинную трубку. На лице его, слегка испачканном в кузне, застыло самое серьезное выражение. Я уже знал — это свидетельство того, что он только что закончил рассказ, да и слушатели были в восторге.
— Добрый вечер, кузнец, — сказал я. — Что это ты рассказал такое, что вызвало такой смех?
— Хи-хи-хи, — прыснули ребятишки, глаза их сияли от восторга. — Кристен рассказал нам о черте и кузнеце. И о парне, который посадил черта в орех, и еще он обещал рассказать о Пере Саннуме, у которого горные жители схватили лошадь на горе Асмюрбакк.
— Да, так оно все и было, — начал рассказ кузнец. — Этот Пер Саннум был с того хутора, что рядом с церковью в Саннуме. Был он известным колдуном, и его частенько приглашали на хутора и в усадьбы. Какой уж он был колдун, я не знаю, но вот то, что он был глуп, мне доподлинно известно. Потому что горный народец однажды связал его, и ему прошлось простоять со свернутой шеей всю ночь напролет в собственном саду, да не о том сейчас речь. Этот Пер никак не хотел жить в мире с людьми, как бы его назвать поточнее — хм, хм, — он был редкий ворчун и в каждой бочке затычка. И вот однажды надо было ему явиться ровно в десять в суд в Кристиании.
Решил он выехать с вечера, чтобы не опоздать. Времени у него было, как он считал, достаточно. Да и то сказать — верно, времени было достаточно, кабы на горе Асмюрбакк лошадь его не схватили под уздцы горные жители. Дело в том, что на горе той задолго до той его поездки повесился один человек. Да и музыку там слышали многие — и скрипку, и кларнет, и флейту и всякие такие инструменты, в которые дуть надо. Да об этом лучше моего знает старая Берта, она сама слышала и говорит, что краше музыки не слышала — почти как та музыка, что играли у ленсмана в 1814 году? Правда, Берта?
— Правда-правда, истинную правду говоришь, батюшка, — отвечала ему домоправительница.
— Так вот, — продолжал кузнец, — схватил кто-то его лошадь под уздцы, и не могла она сдвинуться с места, как он не стегал и не кричал на нее, не хотела она идти дальше, хоть тресни. Вернее, двигаться-то она двигалась, но лишь по кругу, и не хотела идти ни назад, ни вперед. Так и прошла вся ночь, и было совершенно очевидно, что лошадь кто-то по кругу водит. Саннум ругался и кричал, но все зря, а когда чуть забрезжила заря, слез он с лошади и отправился пешком в усадьбу неподалеку и попросил кого-нибудь подпалить лошади хвост. Тут уж лошадь припустила что есть мочи в город, а Саннум с трудом удерживался в седле. Но когда прибыл он в город, лошадь пала.
— Я тоже об этом слышала, — заметила Берта, — но никогда я не могла поверить, что Пер Саннум так глуп, но если ты, Кристен, говоришь, что это правда, то не могу я тебе не верить.
— И правильно делаешь, — отвечала кузнец, — ведь историю-то эту я слышал от самой Ингебрет Асмюрбакк, которая и подпалила хвост лошади Пера Саннума.
— А как ты думаешь, Берта, он ведь должен был посмотреть через хомут, кто это водит его лошадь по кругу? — спросил один из мальчиков.
— Ну, конечно, — отвечала Берта. — Ведь когда посмотришь через хомут, то увидишь, кто там из горных жителей вышел в наш мир. И тогда нечисть должна от тебя отступиться. Об этом слыхала я от одного человека, который лучше других знает все повадки нечистой силы. Звали его у нас дома в Халланде Ханс Смельчак, а вот в округе прозвали его Ханс-с-Разумением, потому что было у него любимая присказка — «Все надо делать с разумением». Его похитили горные жители и долгое время держали в горе. Но он все надеялся освободиться, и когда зазвонили по нему во всех церквях — а тогда уж не могут горные жители силы удерживаться крещеного человека, — то схватили они его и бросили через самую высокую гору с круглой вершиной прямиком в деревню, и, как говаривал Ханс, показалось ему в тот миг, что долетит он аж до самого фьорда. С тех пор стал он дурачком. Ходил он по хуторам и деревням и рассказывал удивительные истории, но после рассказа всегда принимался хихикать и говорил: «Хи-хи-хи, Кари Карина, я тебя вижу!». Значило это, что все время ходила за ним хюльдра.
Когда же был он у горных жителей, всегда брали они его с собой, когда выходили в наш мир воровать молоко и еду, потому что не может нечисть взять ничего, что сделано во имя Господа нашего и над чем сотворен крест Господень. И заставляли они Ханса воровать для них еду, но всегда он клал в ведра с молоком какую-нибудь пакость и портил еду горных жителей; а когда раздавался удар грома, то бросалась нечистая сила бежать в гору так быстро, что не поспевал за ними Ханс. И приставили к нему одного из горных жителей по имени Мокрый, и был тот Мокрый так силен, что, когда гремел гром, нес он и самого Ханса, и ведра с молоком.
Однажды повстречался им в горной долине в Халланде фогт из Рингерике. Подошел к нему Мокрый, схватил под уздцы лошадь и стал водить ее по кругу. Фогт ругался и так стегал лошадь, что больно было смотреть. Тогда мальчик-кучер подошел к лошади, посмотрел сквозь хомут, увидел Мокрого, и тому пришлось отпустить бедное животное. «Но, — рассказывал Ханс, — Мокрый на этом не успокоился, и не успел мальчик дойти до саней, как мы громко захохотали, да так, что фогт повернулся в санях и чуть не свернул себе шею».
— Да, разные бывают истории, — заметил один из работников. — Слышал я про одного священника из Лиера. Должен он был как-то раз отправиться на отпевание одной старухи, которая при жизни не отличалась праведностью. И не успел он въехать в лес, как схватили его лошадь под уздцы, но он знал, как помочь делу — умен был тот священник из Лиера. В одно мгновение прыгнул он из саней на спину лошади, посмотрел через хомут и увидал старого страшного мужика. Говорят, что это был сам черт.
«Отпусти лошадь! — крикнул священник. — Она тебе не достанется!»
Черт отпустил лошадь, не мог он противиться приказу священника, но лошадь так припустила с места, что лишь искры летели из-под копыт и долетали до верхушек деревьев. Мальчик-кучер с трудом удержался в санях, а священник в тот раз приехал в деревню верхом.
— Не понимаю, что приключилось с нашими коровами, — сказала Мари-доярка, входя на кухню с ведром молока. — Посмотрите, матушка, как мало молока они дают. Как будто совсем не едят сена.
— Убери сено с пола, — отвечала домоправительница.
— Правы вы, матушка! — воскликнула Мари. — Не успеваю я наложить сена в кормушки, как исчезает оно из них.
— Дам тебе совет, Мари, — лукаво заметил один из мальчишек. — Свари-ка ты сливочную кашу и поставь горшок с кашей на чердак хлева в четверг вечером, вот и поможет тебе ниссе принести сена коровам, когда работники спят.
— Да уж, если живет там ниссе, — доверчиво отвечала старая доярка, — то не пожалею я каши. Но вряд ли тут живут ниссе. Не верят в них наши хозяева. В старые времена, когда была я в услужении у капитана в Несе, вот там-то жил ниссе.
— Откуда тебе это известно, Мари? — спросила старушка. — Неужели ты видала его?
— Видала? — переспросила Мари. — Конечно, видала, можете мне поверить.
— Расскажи! Расскажи! — закричали малыши.
— Могу и рассказать, — согласилась доярка. — Так вот, в те времена была я в услужении у капитана. И сказал мне один из работников как-то вечером в субботу: «Мари, не задашь ли корму лошадям сегодня? А уж я у тебя в долгу не останусь».
«Ну, конечно», — отвечала я, потому что знала, что собирается он на свидание.
Так вот, когда пришло время кормить лошадей, пошла я на конюшню, взяла вилы, подняла на них сено и собиралась дать корм первым коню капитана. Очень холили его, и бока его аж лоснились, да так, что хоть смотрись в них, как в зеркало. Но как только подошла я к стойлу коня капитана, так откуда-то сверху на меня он и свалился.
— Кто? Кто? — закричали мальчишки. — Конь?
— Да нет же, ниссе. И так я перепугалась, что бросила сено и бегом бросилась из конюшни. И когда Пер вернулся домой, сказала я ему: «Дорогой мой Пер, один раз задала я корм лошадям, а больше и не проси. А Гнедой капитана и вовсе корма не получил», — и рассказала я Перу все, как было.
«Да не беспокойся ты за Гнедого,- отвечал мне Пер. — За ним есть кому присмотреть».
— А как выглядел ниссе, Мари? — спросили один из ребятишек.
— А ты думаешь, я разглядела? — усмехнулась Мари. — Да там было так темно, что я ладоней-то своих не видела. Но я его почувствовала, как будто держала в руках.
— А, может, это была кошка? — предположил какой-то мальчишка.
— Кошка? — с гневом переспросила Мари. — Да я почувствовал все пальцы на его руке. Было их всего четыре, и все мохнатые. И не сойти мне с этого места, если то был не ниссе.
— Конечно, то был ниссе. — успокоил ее кузнец. — Потому что нет у него большого пальца, а ладонь у него мохнатая. Никогда не держал я его за руку, но слышал об этом. И знаю, что следит он за лошадьми, и из ниссе выходят самые лучшие конюхи. И много бывает от него хорошего. Но я знаю я, что не один только ниссе помогает хозяевам. Слыхал я, что в горах в Уленнсакере одному парню служили горные жители. Жил он в Рёгли. Вы, должно быть, все знаете, что жила в тех места хюльдра.
Однажды случилось нашему парню по весне по талому снегу по делу в гору. И когда добрался он до ручья Шеллебекк и напоил своих лошадей, на пригорке показалось стадо коров — такими откормленными и пригожими, что любо-дорого было посмотреть. А хозяева коров везли разные скарб на больших телегах, запряженных прекрасными лошадями. А впереди стада шла здоровенная девица с огромным подойником, полным молока, в руке.
«Куда это вы направляетесь в это время года?» — спросил парень из Рёгли.
«Идем мы на сетер в Рёглихагене в Уленнсакере, — отвечала девица. — Там у нас пастбища».
Удивился парень, что чужие люди собираются на его землях пасти своих коров. И самое удивительное — никто больше не видал этого странного стада и не слыхал о нем — а спрашивал парень всех встречных по дороге.
А дома на хуторе у него стали происходить странные вещи. Что бы не сделал днем при свете солнца, ночью все разрушалось. И пришлось ему вскоре работать после захода солнца.
Но та историю, которую я хочу вам рассказать, случилась осенью. Пошел он проверить, высохла ли рожь. Казалось ему, что не подсохла она еще, хотя была уже поздняя осень. И вдруг услыхал он за спиной шепот: «Пора тебе убирать рожь, ведь завтра пойдет снег».
Послушался того совета парень и перевез всю рожь в амбар, хотя и работать пришлось ему до полуночи, а на следующее утро выпал глубокий снег.
— Но всегда горные жители так добры к смертным, кузнец, — заметил мальчик. — Разве не помнишь ты, как повела себя хюльдра, которая крала праздничное угощение на свадьбе в Эльстаде и забыла там свою шапочку?
— Само собой, помню, — отвечал кузнец и тут же принялся рассказывать новую сказку. — Была в Эльстаде, что в Улленсакере, как-то свадьба, но в день свадьбы не оказалось у них свободных печей, потому мясо на жарку пришлось им отослать на кухню на соседний хутор. А вечером должен был за ними съездить работник.
Когда перевалил он через одну из гор, вдруг он услышал отчетливый голос:
Если едешь ты в Эльвестад,
Скажи Дельд поскорей,
Чтоб Дильда спасала быстрей!
Упал он в огонь, бедняга!
Парень принялся так настегивать лошадь, что ветер у него в ушах свистел. А голос несколько раз повторил ему то же самое. Приехал он домой и направился в залу, где стоял праздничный стол, и взял себе кое-что подкрепить силы.
«Ну-ка, парень, признавайся, — сказал ему один из работников. — Либо сам черт за тобой гнался, либо никуда ты не ездил. Что-то быстро ты вернулся».
«Да нет, ездил, — отвечал парень, — вон видишь — сейчас как раз приносят то, что привез. Но так быстро я управился потому, что настегивал лошади что есть мочи. Не успел я подняться на гору, как услышал чей-то голос, который сказал:
Если едешь ты в Эльвестад,
Скажи Дельд поскорей,
Чтоб Дильда спасала быстрей!
Упал он в огонь, бедняга!»
«Да это же мой ребенок!» — закричал вдруг кто-то в зале и с этими словами бросился прочь из дома, сметая все на своем пути. Но в последнюю минуту упала у хюльдры шапочка с голову и все увидела, что это была именно она. Прокралась горная ведьма на свадьбу, чтобы наворовать мяса, сала, масла, пирогов да пива с водкой, ну и разных прочих вкусностей, что готовят люди на празднества. И так она разволновалась из-за своего ребенка, что забыла в чане с пивом серебряный ковш и даже не заметила, что потеряла шапочку. И ковш, и шапочку хозяева спряла на хуторе в Эльстаде. А была у той шапочки такая сила, что каждый, кто надевал ее, становился невидимым для смертного, если только не был он сильнее нечисти. Но хранится ли она до сих пор в Эльстаде, сказать не могу, потому что сам не видал ее и в руках не держал, Силы ее не знаю.
— Да, горные жители очень хитры и бессовестны, — заметила старая Берта. — Об этом я слыхала. Но хуже всего ведут они себя летом, когда народ перегоняет скот на сетеры. Наступает тогда для хюльдр и горных жителей настоящий праздник. Девушки, кто остаются на сетере, думают больше всего о своих ухажерах и забывают перекрестить молоко, сливки и прочую еду, и тут уж хюльдры могут взять все, что пожелают. И случается, что их даже удается увидеть. Происходит это не часто, но бывает. Так и произошло как-то летом на сетере в Неберге.
В горах там были то ли плотники, то ли лесорубы, которые валили деревья. Вот вечером закончили они работу и пошли к озеру искупаться, как вдруг услышали чей-то голос: «Передайте Хильде, что заболели ее сыновья. Обожглись они мясным супом».
Когда вернулись лесорубы на сетер, сказали они девушкам: «Когда возвращались мы домой, то слышали голос в лесу: «Передайте Хильде, что заболели ее сыновья. Обожглись они мясным супом».»
«О, это мои дети», — закричал вдруг кто-то в хлеву, и на пороге показалась хюльдра с полным молока подойником в руке, который она отшвырнула в сторону и припустилась бежать в горы.
— Да, люди много чего говорят, — заметил кузнец, как будто сомневаясь в правдивости историй, но, судя по всему, сказал он это из-за уязвленной гордости, потому что посмели прервать его рассказ.
Вряд ли кто-то в округе знал сказок о хюльдрах и горных жителях больше, чем кузнец, и вряд ли кто-то верил в них больше, чем он.
— Да, люди много чего говорят, — еще раз сказал кузнец, — и всем россказням верить не след, но когда что-то случается в твоей собственной семье, то приходится верить волей-неволей.
Сейчас я расскажу, что приключилось с моим тестем. Он был верующим человеком и очень здравомыслящим. Так что верить его словам можно. Жил он в Скоперюде в Улленсакере, и звали его Йю. Он выстроил себе новый дом, была у него парочка коровы, ухоженные и откормленные, и жеребец, самый лучший в округе. На этом жеребце Йю частенько ездил по делам на большие расстояния и никогда не задумывался, выдержит ли такие расстояния его конь, потому что всегда он был накормлен и ухожен, хотя из людей Йю никто за ним особо не присматривал. Еще был Йю хорошим скрипачом и весельчаком. Частенько приглашали его на свадьбы и разные вечеринки, но дома он скрипку в руки никогда не брал, как просили его домашние.
Но вот однажды пришли к нему парни, принесли с собой вина и водки, а вскоре, когда все уже развесились, подошел еще народ, и Йю, как он не отказывался, пришлось сыграть несколько мелодий. Но вскоре отложил он скрипку, потому как знал, что горные жители неподалеку и вряд ли им весь этот шум особо понравится. Но парни все просили его и просили сыграть еще, и ему пришлось вновь взять скрипку в руки. Так повторилось два или три раза. Наконец Йю повесил скрипку на крючок на стену, сказал, что больше не проведет ни разу смычком по струнам, а затем выпроводил всю веселую компанию за порог. Когда он уже разделся и остался в одной рубашке, то, по обыкновению, подошел к печке в углу, чтобы взять уголек и зажечь трубку. И тут в горницу ввалилась толпа горных жителей — больших и маленьких.
«Ну, — сказал Йо, который решил, что это вернулась загулявшая молодежь, — зачем пожаловали, ведь я же сказал, что играть больше не буду? — Но тут он разглядел, что за гости у него в доме, испугался, встряхнул своих дочерей, которые уже легли спать, а надо сказать, что был он очень силен, и крикнул: — Это еще что за люди к нам пришли? Вы их знаете?»
Дочери его спросонья ничего не поняли и лишь что-то пробормотали в ответ. Тогда Йю схватил ружье, направил его на незваных гостей и крикнул: «Если вы сейчас же не уберетесь прочь из моего дома, то я вас всех перестреляю сей же час».
Нечисть с воем бросилась в рассыпную, кто-то полез в окно, кто-то чуть не застрял в печной трубе, кто-то успел ускользнуть в дверь. Йю в эту минуту показалось, что по дому его прокатилось множество серых комков старой пыли.
Но когда он повесил на место ружье и подошел к печке, чтобы зажечь погаснувшую трубку, на печке сидел старик с длинной бородой, которая свешивалась до пола. Во рту у него была трубка, и он собирался угольком зажечь ее, как это хотел сделать сам Йю.
«А ты что здесь делаешь? — спросил Йю. — Или ты не с этой толпой, а сам по себе?»
«Я живу здесь неподалеку, — отвечал старик. — И я хотел тебя предупредить, чтобы больше такого шума тут не было. Иначе придется тебе пенять на себя».
«И где же ты живешь?» — поинтересовался мой тесть.
«Я живу под твоим овином. И если бы мы жили не там, а здесь, то давно бы тебе пришлось распрощаться с этим хутором, потому что иногда слишком жарко вы топите печь, и нам это не очень-то и нравится. И сдается мне, что не стоит вам больше так шуметь. Так что следи за собой и своими домашними, иначе придется тебе крепко о том пожалеть».
Никогда больше Йю не брал в руки скрипки, и никому больше не удавалось уговорить его сыграть на танцах.
Во время рассказа кузнеца в доме раздавались звуки открываемых и закрываемых дверей и скрежет поворачиваемого в замочной скважине ключа. Это владелец усадьбы вышел на вечерний «обход» своих владений и запирал свои сокровища — серебряные кувшинчики и оловянные табакерки — в шкафы. Как раз когда кузнец закончил свой рассказ, дверь на кухню приоткрылась и в проеме показался сам хозяин со съехавшим на одно ухо ночным колпаком. Он сказал:
— Ну-ну, кузнец, ты, как я погляжу, все врешь и никак не успокоишься со своими сказками?
— Я вру? — возмутился кузнец. — Да я женат на одной из дочерей Йю. И моя жена, Дорте, рассказывала, что видела нечисть своими глазами. Девушки, конечно, были не в себе, спросонья, но разглядели они все очень хорошо.
— Не в себе? — переспросил хозяин. — Ну-ну, могу поверить. Да и ты сейчас явно не в себе, что и говорить. Хорошо еще, что не приложился к бутылочке. Вот тогда уж ты бы точно был в себе. Ложитесь в постель, мальчики, — добавил он, обращаясь к детям. — Уже поздно, и не к чему слушать на ночь вранье нашего кузнеца.
— Дурные это слова, — ответствовал гордо кузнец. — Последний раз, когда я слышал кое-кого, кто был не в себе, было это на 17 мая в Небергхаугере, когда Вы пытались там проповедовать.
— Чертовы сплетни! — завопил хозяин и прошествовал к двери с горящей свечой в высоко поднятой руке и зажав под мышкой стопку счетов и газет.
— Не говорите так, — вскричал кузнец. — А лучше позвольте мальчикам послушать историю о парне, который женился на хюльдре. История эта совершенно правдива, и слыхал я ее от старой Берты. Случилось все это в той деревне, откуда она родом.
Тут помещик вышел из кухни, громко хлопнув дверью, и затопал по лестнице наверх.
— Ну что ж, — заметил кузнец, — если наш хозяин не хочет послушать этой истории, я все равно расскажу ее вам.
Внуки владельца усадьбы совершенно забыли о наказе деда и приготовились слушать рассказ кузнеца.
— Много лет тому назад на хуторе высоко в горах в Халланде жила семья богатых крестьян. Был в той семье сын, из себя пригожий и высокого роста. Был у них и сетер, да не такой, как у других, а с хорошими да крепкими постройками, в которых были и крепкие двери, и нормальная печь, и окна. На сетере жили все лето, но когда хозяева спускались вниз, в долину, на свой хутор, то лесорубы, охотники и рыбаки, которые и зимой ходят в горы, стали примечать, что живет там семейство хюльдр. И говорили, что дочь старшей хюльдры прекрасна и краше ее нет.
Слышал все эти разговоры и сын хозяев, и решил он как-то поздней осенью отправиться на сетер и посмотреть, что там происходит.
Когда поднялся он на перевал, то увидел в доме на сетере яркий свет и понял, что семейство хюльдр уже перебралось туда на зиму.
Спешился тогда парень, привязал лошадь к ели, достал из седельной сумки пистолет, потихоньку подобрался к дому и заглянул в окошко. В доме увидел он старика и старуху, скрюченную возрастом и очень страшную. Но был там еще и девушка, красоты необыкновенной. Влюбился в нее крестьянский сын с первого взгляда и понял, что жить без нее не сможет. Надо сказать, что у всего семейства были коровьи хвосты, и у красотки тоже. Парень понял, что семейство хюльдр только что переехало — так чисто и прибрано там было. Девушка мыла старика, а старуха разводила в печи огонь.
Парень недолго думая ворвался в дом и выстрелил у девушки над головой. Она испугалась и упала на пол, и ту же минута стала страшна, как смертный грех, а нос ее вытянулся и стал похож на дуло пистолета.
«Ну что же, — пробурчал старик, — теперь ты можешь взять нашу дочь себе в жены». Но парень от страха просто оцепенел и не мог двинуться с места или произнести хоть слово.
Старики принялись мыть дочь, и она чуть покрасивела, да и нос уменьшился вполовину, но красивой бы ее никто не назвал, хотя и коровий хвост ей тоже подвязали.
«Теперь можешь отправляться вместе с невестой к себе на хутор, — сказал отец хюльдры, — справь с ней свадьбу по всем правилам, а для нас приготовь комнатку в поварне. Не хотим мы сидеть вместе с остальными гостями, но не забудь прислать и нам чарочку».
Парень побоялся ослушаться ведьмака, взял за руку свою невесту, посадил ее на коня, привез на хутор и отпраздновал с ней свадьбу. Но прежде чем идти в церковь, попросила невеста одну из девушек встать позади нее во время венчания, что не заметили гости, как у нее отвалится коровий хвост, когда положит ей священник руку на голову.
Свадьбу справили по всем правилам, и парень не забывал приносить угощение в комнатку, которую приготовили для родителей невесты. Во время пира никого не видел он в той комнатке, но когда зашел в поварню после свадьбы, то обнаружил там горы злата и серебра и столько денег, сколько не доводилось ему видеть никогда в жизни.
С тех пор так и повелось — когда бывали у молодых гости, для родителей жены накрывали в поварне, и после них оставалось всегда столь денег, что вскоре уж и не знали крестьяне, что с ними и делать.
Но молодая жена как была, так и осталась некрасивой, и не очень это радовало ее мужа, и случалось даже, что изредка он ее поколачивал, когда был особо не в духе.
Один раз спешил он в городе, да слетела у лошади подкова, и надо было ее подковать. Отправился парень на кузню, потому как сам был отличным кузнецом. Но все шло наперекосяк в тот день, и как не старался он, никак не мог подковать лошадь — подкова получалась то слишком большой, то слишком маленькой. Так прошло утро, а затем и полдень. Наступило время ужина.
«Неужто ты так и сможешь подковать сегодня лошадь? — не выдержала молодая жена. — Не очень-то ты хороший муж, но, как видно, еще худший кузнец. И что за трудность такая подковать лошадь — если подкова велика, уменьши ее, а если маловата, так увеличь. Придется мне самой пойти в кузню и закончить твою работу».
С этими словами направилась хюльдра в кузню, взяла в руки подкову и распрямила ее.
«Вот так это надо делать, — сказала она мужу и затем с легкостью согнула ее как было нужно, будто подкова была сделана из масла. — Придержи-ка лошадь», — велела она и подковала животину да так, что лучше не получилось бы и у самого хорошего кузнеца.
«Ну и сильны же твои руки!» — с удивлением проговорил муж.
«Неужто? — отвечала жена. — А как думаешь, я бы себя чувствовала, если бы такая сила была и в твоих руках? Но я слишком люблю тебя, чтобы вымещать на тебе свою обиду».
С того дня стал парень относится к жене с уважением и вниманием.
— Ну что ж, — заметила домоправительница, когда кузнец окончил свой рассказ. — На сегодня довольно разговоров. Пора спать. — И она поднялась со своего места.
— Ты права, — отвечал кузнец, — да и хозяина не след сердить. — Он пожелал всем спокойной ночи и пообещал ребятишкам, что расскажет другие истории на следующий вечер, а они должны приготовить ему четверть табаку в подарок.
На следующий день отправился я к нему в кузню, но он лишь жевал табак, что было верным признаком того, что накануне он выпил слишком много водки. Вечером того же дня отправился он в соседнюю деревню еще повеселиться.
Когда же встретил я его несколько дней спустя, был он мрачен и неразговорчив. И не хотел больше рассказывать историй, хотя ребятишки сулили ему в награду табак и водку. Дворовые же девушки перешептывались, что горные жители отомстили кузнецу за рассказы о них, подкараулили его в лесу и избили. На склоне горы кузнеца, который был явно не в себе и заговаривался, и нашли на следующее утро.
Перевод с норвежского Наталии Будур