Прядь о Халли Челноке

Sneglu-Halla þáttr

1

Начинается эта история с того, что в Норвегии правил Харальд конунг сын Сигурда. Было это в то время, когда Магнус конунг, его родич, уже умер1. О Харальде конунге рассказывают, что человек он был весьма умный и проницательный. Таковы же по большей части были и советы, которые он давал. Он был хороший скальд и всегда осыпал насмешками любого, кого ему заблагорассудится. Да и сам он, когда бывал в хорошем расположении духа, терпеливо сносил дерзости от других. В то время он был женат на Торе, дочери Торберга сына Арни2. Он находил большое развлечение в поэзии и всегда держал при себе людей, которые умели слагать стихи.

Одного человека звали Тьодольв. Он был исландцем и происходил из Сварвадардаля, человек учтивый и большой скальд3. Харальд конунг очень его любил. Он называл его своим главным скальдом и ценил больше остальных скальдов. Тьодольв был из низкого рода, но воспитание получил хорошее. Он питал ревность к приезжим.

Харальд конунг очень любил исландцев. Он послал в Исландию много богатых даров, в том числе отменный колокол для Полей Тинга4. А когда в Исландии случился великий неурожай, равного которому никогда не бывало, он отправил туда четыре корабля, груженные мукой, по одному в каждую четверть, и разрешил выехать из страны множеству бедняков5.

2

Одного человека звали Бард, он был дружинником Харальда конунга. Он отправился в плавание в Исландию, высадился на Гусином Берегу6 и остался там на зиму.

Когда он собрался в обратный путь, с ним вместе уехал человек по имени Халли. Его прозвали Халли Челнок7. Он был хороший скальд и очень остер на язык. Халли был человек долговязый и длинношеий, узкоплечий и длиннорукий — с виду нескладный. Родом он был с Потоков8.

Когда все приготовления были закончены, они вышли в море и долго находились в пути. Осенью они достигли Норвегии и причалили на севере, около Трандхейма, к острову, который зовется Хитра9, а оттуда направились к Агданесу и там заночевали. Наутро они поплыли вдоль фьорда с легким попутным ветром. И когда они добрались до Рейна10, то увидали, как из глубины фьорда им навстречу выплывают на веслах три боевых корабля. На носу корабля, который шел последним, была драконья голова. А когда они проплывали мимо торгового корабля, на корму дракона11 взошел статный, благородного вида муж. Он был в ярко-красной одежде, и его лоб обхватывал золотой шнурок.

Человек этот произнес:

— Кто хозяин этого корабля, где вы были на зимовке, в каком месте пристали к берегу и где стояли на якоре прошлой ночью?

Купцы едва не утратили дар речи оттого, что им было задано зараз столько вопросов, однако Халли ответил:

— Зимой мы были в Исландии, а отплыли мы с Гусиного Берега, а хозяина нашего корабля зовут Бард, а пристали мы у Хитры, а ночь провели у Мыса Агди12.

Человек, который на самом деле был не кто иной, как Харальд конунг сын Сигурда, спросил:

— И что же, Агди не поставил вас раком?

— Покамест нет, — говорит Халли.

Конунг усмехнулся и сказал:

— Так, верно, у вас с ним уговор, что он окажет вам эту услугу в другой раз?

— Нет, — сказал Халли, — и он неспроста не нанес нам никакого бесчестья.

— Это отчего же?

Халли отлично знал, с кем говорит.

— А оттого, государь, если уж вам угодно знать, — сказал он, — что Агди поджидает кое-кого познатнее нас. Он рассчитывает, что вы прибудете туда к вечеру, и тогда он заплатит вам этот долг сполна.

— Сразу видно, что ты большой сквернослов! — говорит конунг.

Неизвестно, было ли ими в тот раз сказано еще что-нибудь. Торговые люди поплыли в Нидарос, разгрузили свой корабль и наняли себе жилье в городе.

Спустя несколько дней конунг воротился в город, а ездил он на острова, чтобы развлечься. Халли просил Барда пойти вместе с ним к конунгу, сказав, что собирается попроситься к нему на зиму. Бард предложил ему остановиться у него. Халли поблагодарил его за приглашение, однако ответил, что, если только представится такая возможность, желал бы быть с конунгом.

3

Как-то раз Бард пошел к конунгу, и Халли с ним. Бард приветствовал конунга. Конунг дружелюбно ответил на его приветствие и принялся расспрашивать его о том, что происходит в Исландии, а еще спросил, не привез ли он кого из исландцев.

Бард ответил, что с ним приехал один исландец:

— Его зовут Халли, и он сейчас здесь, государь, и хотел бы просить вас взять его к себе на зиму.

Затем Халли предстал перед конунгом и приветствовал его.

Конунг принял его приветливо и спросил, не он ли будет тот человек, что отвечал ему во фьорде, — «когда мы с вами повстречались».

— Я тот самый человек, — говорит Халли.

Конунг сказал, что не намерен оставлять его без пропитания, и предложил ему отправиться в какое-нибудь из его поместий. Халли ответил на это, что желает остаться при дворе, а если нет, то собирается искать себе другое пристанище.

Конунг сказал, что, мол, всегда так:

— И меня же станут винить, если наша с тобой дружба не заладится, хотя, сдается мне, навряд ли это случится. Вы, исландцы, своенравны и неуживчивы. Будь по-твоему, но тебе отвечать, если что-нибудь стрясется.

Халли сказал, что так тому и быть, и поблагодарил конунга. С той поры он жил вместе с дружинниками, и они все хорошо к нему относились. Его товарища по скамье звали Сигурд, это был человек старый и покладистый.

У Харальда конунга была привычка есть один раз в день. Конунгу, как водится, приносили кушанья первому, и пока успевали обнести других, он обыкновенно бывал уже сыт. А насытившись, он ударял по столу рукоятью своего ножа, давая знак поскорее убирать со столов. Поэтому многие так и оставались голодными.

Как-то раз конунг шел по улице вместе со своей свитой, и многие из его людей были голодны. Тут с постоялого двора до них донеслась громкая брань. Это пререкались дубильщик с кузнецом. Казалось, еще немного, и они бросятся друг на друга. Конунг остановился и некоторое время наблюдал за ними.

Затем он сказал:

— Пойдем отсюда, я не желаю в это вмешиваться. А ты, Тьодольв, сложи о них вису.

— Государь, — говорит Тьодольв, — не пристало мне это, ведь меня называют вашим главным скальдом.

Конунг отвечает:

— Не такое уж это простое дело, как тебе могло показаться. Ты должен представить их совсем другими людьми. Пускай один из них будет Сигурдом Убийцей Фафнира, а другой — Фафниром13, и придай каждому приметы его ремесла.

Тогда Тьодольв сказал вису:

Кузни князь14 ввязаться
в драку рад с драконом
кож15, — но что ж ничтожный
с луга ног16 дал дёру?
Грозил змей гашпиля17,
плащ подошв18 напялив,
но вон Сигурд горна19
вышиб дух из гада.

— Хорошо сложено, — говорит конунг, — а теперь сочини другую вису, и пусть один из них будет Тором, а другой — великаном Гейррёдом20, и придай каждому приметы его ремесла.

Тьодольв сказал тогда такую вису:

Сени слов21 отверзнув,
Тор зубила22 злобно
метал громы глотки23
в лоб дубила троллю24.
Гейррёд шкур козлиных25
ловил металл с лету
хваткой лапой слуха26
из клети заклятий27.

— Теперь никто не сможет сказать, — говорит конунг, — что тебе недостанет сноровки выполнить трудное задание.

Все расхваливали его за эти стихи. Халли при этом не было.

А вечером, когда люди сидели за брагой, они повторяли эти висы при Халли и говорили, что, хотя он и считает себя хорошим скальдом, ему ни за что так не сочинить.

Халли отвечал на это, что он, мол, знает, что складывает стихи хуже Тьодольва:

— Особенно же, когда я даже и не пытался их сочинять, но всего хуже — если меня и вовсе при этом не было, — говорит Халли.

Об этом тотчас же донесли конунгу и повернули его слова так, будто он считает себя не менее искусным скальдом, чем Тьодольв.

Конунг сказал, что навряд ли это так, — «но может статься, мы это вскоре проверим».

4

Как-то раз, когда люди сидели за столами, в палату вошел карлик. Звали его Тута, и родом он был фриз. Он уже давно жил у Харальда конунга. Ростом он был не выше трехлетнего ребенка, но толстяк, каких мало, да и в плечах широк. Голова у него была большая, лицо старообразное, спина не то чтобы совсем короткая, однако снизу, где ноги, он походил на обрубок.

У Харальда конунга была кольчуга, которую он называл Эмма. Он велел изготовить ее в Миклагарде28. Она была такая длинная, что, когда Харальд конунг вставал во весь рост, она доставала ему до башмаков. Кольчуга эта была целиком сделана из двойных колец и такая прочная, что ее не брало железо. Конунг велел одеть карлика в кольчугу и нахлобучить ему на голову шлем, а затем опоясал его мечом. После этого он вошел в палату, как было написано раньше. Вид у него был чудно́й.

Конунг потребовал тишины и сказал:

— Тот, кто сочинит вису о карлике, да так, что я решу, что она хорошо сложена, получит от меня этот нож и этот ремень, — и выкладывает перед собой на стол эти сокровища. — Только имейте в виду: если я сочту, что виса никуда не годится, тот, кто ее сложил, заслужит мое неодобрение и лишится обоих сокровищ.

Не успел конунг объявить об этом, как человек, сидевший на самой дальней скамье, произнес вису. Это был Халли Челнок:

Зрим, как фриз, обряжен,
пред дружиной княжьей,
малец, колец цепи29
и шелом нам кажет.
Поутру тут Тута,
меч стучит в кольчугу —
от печи добытчик
печива30 ни шагу.

Конунг велел отнести ему сокровища:

— И ты заслужил их по праву, так как эта виса хорошо сложена.

Однажды, когда конунг насытился, он ударил ножом по столу и приказал убирать. Слуги так и сделали. Халли не успел еще тогда наесться досыта. Он ухватил кусок с блюда, припрятал его и сказал так:

Стукнул Харальд, и пусть —
это мне нипочем.
Харч с собой захвачу,
сытым спать завалюсь.

На следующее утро, когда конунг и дружинники расселись по своим местам, в палату вошел Халли и направился прямиком к конунгу. На спине он нес щит и меч. Он сказал вису:

Меч сменять на мясо,
красный, на краюху
хлеба щит потребно
нам, кормилец врана31.
Княжий люд тут ходит
худ, и туго — Харальд
гладом морит скальда —
брюхо подпоясав.

Конунг ничего не сказал в ответ и сделал вид, что не слыхал этого, но все заметили, что он был недоволен.

Некоторое время спустя случилось так, что конунг шел по улице вместе со своей свитой. Халли тоже был с ними. Вдруг он выскочил вперед и пронесся мимо конунга.

Конунг произнес:

Летишь лихо, Халли!

Халли отвечает:

Телку сторговал я.
Сваришь, верно, кашу?

— говорит конунг.

Нет сытнее смачной!

— говорит Халли.

Халли бежит наверх и заворачивает на одно подворье, а там — на кухню. Он велит сварить себе кашу в каменном котелке, садится и принимается за еду.

Конунг видит, как Халли забежал во двор. Он посылает Тьодольва и еще двоих дружинников поискать его. Сам он также заходит на подворье. Они застали его за тем, что он ел кашу. Конунг подошел к нему и увидал, чем он занят. Конунг был вне себя от гнева и спросил у Халли, не для того ли тот приехал из Исландии и явился к знатным хёвдингам, чтобы делать из себя посмешище.

— Полноте, государь, — говорит Халли, — что-то я не видал, чтобы вы когда-нибудь отказывались от лакомого блюда.

Затем Халли встал и швырнул котелок об пол, да так, что цепи на нем зазвенели.

Тьодольв сказал тогда так:

Звенит котел, брошен, —
умял мало ль Халли?
Ложка, знать, обжоре
всех даров дороже.

После этого конунг удалился в сильном гневе.

В тот вечер за ужином Халли, в отличие от других, не принесли никакой еды. А немного погодя, когда все уже сидели и ели, в палату вошли два человека. Они внесли большое корыто, полное каши, и ложку и поставили перед Халли. Он принялся за еду и съел, сколько хотел.

Конунг велел Халли съесть еще. Тот ответил, что больше не может. Тогда Харальд конунг выхватил меч и приказал Халли есть кашу, пока не лопнет. Халли отвечал, что не собирается лопаться от каши, но, говорит, конунг может лишить его жизни, раз уж он так решил. Тогда конунг сел и вложил меч в ножны.

5

Прошло немного времени, и однажды конунг взял со своего стола блюдо с жареным поросенком и велел карлику Туте отнести его Халли:

— И передай ему, что, если он хочет сохранить себе жизнь, он должен сложить вису и закончить ее прежде, чем ты к нему подойдешь. Только скажи ему об этом не раньше, чем дойдешь до середины палаты.

— Не хочется мне выполнять это поручение, — говорит Тута, — потому что мне нравится Халли.

— Похоже, — сказал конунг, — тебе пришлась по душе та виса, что он про тебя сложил, а раз так, ты сумеешь выслушать его как следует. Иди к нему сейчас же и сделай так, как я велел.

Тута взял блюдо, дошел до середины палаты и сказал:

— А ну-ка, Халли, скажи вису, как повелел конунг, и если хочешь сохранить себе жизнь, сложи ее раньше, чем я к тебе подойду.

Тогда Халли встал, протянул руку за блюдом и произнес вису:

Порося без спросу
князь прислал с посыльным
Ньёрду при32 — прет вепря
с вертела на блюде.
Славься, витязь! Вижу
бок румян да рыло
борова. Как скоро
стих наш ладный сложен.

Конунг сказал:

— Теперь я готов позабыть свой гнев, Халли, потому что эта виса хорошо сложена, особенно если учесть, как скоро ты принялся ее сочинять.

6

Рассказывается, что как-то раз Халли пришел к конунгу, когда тот был весел и доволен. Тьодольв тоже был тогда там и многие другие. Халли заявил, что сложил драпу в честь конунга, и попросил выслушать его. Конунг спросил у Халли, приходилось ли ему прежде сочинять хвалебные песни. Халли отвечал, что нет.

— Кое-кто скажет, — говорит конунг, — что ты много на себя берешь, особенно если принять во внимание, какие скальды складывали обо мне песни по разным поводам. А что ты нам посоветуешь, Тьодольв?

— Я не могу давать вам советы, государь, — говорит Тьодольв, — но, скорее всего, я мог бы дать дельный совет Халли.

— Это какой же? — говорит конунг.

— Перво-наперво такой, государь, чтобы он не лгал вам.

— И что же за неправда была в его словах?

— А та, что он заявил, что ему до сих пор не доводилось складывать песней, — говорит Тьодольв. — Я же говорю, что ему уже случалось это делать.

— Что ж это за песнь, — говорит конунг, — и о чем она?

Тьодольв отвечает:

— Мы прозвали ее Висы о Безрогой Корове, и он сложил ее о коровах, за которыми ходил в Исландии.

— Это правда, Халли? — спрашивает конунг.

— Да, это так, — говорит Халли.

— Почему ж ты тогда сказал, что прежде не складывал песней? — говорит конунг.

— Потому, — говорит Халли, — что это совсем пустячная песнь, и если ее послушать, то едва ли кому-нибудь захочется ее похвалить.

— Мы хотели бы сперва выслушать ее, — говорит конунг.

— Раз так, у нас должна быть и другая забава, — говорит Халли.

— Это еще какая? — говорит конунг.

— Пускай Тьодольв исполнит тогда Висы о Кухонном Корыте33, которые он сложил в Исландии, — говорит Халли. — И, по мне, вовсе неплохо, что Тьодольв напал на меня и попытался унизить или опорочить, ведь у меня уже успели вылезти клыки и коренные зубы, так что я наверняка сумею ответить ему по достоинству.

Конунг усмехнулся и решил, что будет куда как забавно натравить их друг на друга.

— Это еще что за песнь и о чем она? — говорит конунг.

Халли отвечает:

— Она о том, как он выносил золу вместе со своими братьями и сестрами, и в то время считалось, что за недостатком ума он ни к чему больше не пригоден, да и то приходилось присматривать за тем, чтобы в золе не оставалось горящих угольев, таким несмышленым он тогда был.

Конунг спросил, правда ли это.

— Правда, государь, — говорит Тьодольв.

— Почему же ты выполнял такую презренную работу? — спрашивает конунг.

— Потому, государь, — говорит Тьодольв, — что мне не терпелось идти играть, а никаких обязанностей по дому у меня не было.

— Это оттого, — говорит Халли, — что все считали, что ты так глуп, что работник из тебя выйдет никудышный.

— Ну-ка, прекратите браниться, вы двое! — говорит конунг. — А теперь мы желаем послушать обе песни.

Так и было сделано, и каждый из них исполнил свою песнь. А когда обе песни были досказаны до конца, конунг говорит:

— Обе эти песни ничтожны, под стать темам, на которые они были сложены, но все же та из них, которую сочинил ты, Тьодольв, самая ничтожная.

— Так и есть, государь, — говорит Тьодольв, — а Халли уж больно остер на язык. Только сдается мне, что ему бы больше пристало отомстить за своего отца, чем пререкаться со мной здесь, в Норвегии.

— Это правда, Халли? — говорит конунг.

— Правда, государь, — говорит Халли.

— Как же это ты уехал из Исландии встречаться с хёвдингами, раз ты не отомстил за своего отца? — говорит конунг.

— Я поступил так оттого, государь, — говорит Халли, — что, когда мой отец был убит, я был еще совсем мал, и мои родичи уладили это дело в моих интересах. У нас же в стране считают, что дурно быть прозванным вероломным нарушителем мира.

Конунг отвечает:

— Долг каждого — хранить перемирие и не нарушать уговора. Ты хорошо ответил и полностью снял с себя обвинение.

— Я и сам так думаю, государь, — говорит Халли, — и все же нетрудно понять высокомерие Тьодольва, когда он заводит речь о подобных вещах, потому что я не знаю никого, кто отомстил бы за своего отца столь же свирепо, как он.

— Следовало ожидать что Тьодольв проявит при этом большую отвагу, — говорит конунг. — Но что же он такого совершил, чтобы считать, что он превзошел в этом деле других?

— А то, государь, — говорит Халли, — что он съел убийцу своего отца.

Тут поднялся гвалт, ведь все сочли, что им никогда еще не доводилось слыхать о таких чудовищных вещах. Конунг улыбнулся и потребовал от своих людей, чтобы они угомонились.

— Докажи, что ты сказал правду, Халли, — говорит конунг.

Халли сказал:

— Кажется, отца Тьодольва звали Торльот34. Он жил в Сварвадардале в Исландии и был очень беден, да вдобавок имел кучу детей. В Исландии же есть такой обычай, что бонды собираются осенью на тинг обсуждать дела бедняков, и в тот раз не нашлось никого, кто был бы упомянут прежде Торльота, отца Тьодольва. Один бонд так расщедрился, что дал ему годовалого теленка35. Забрал он этого теленка, накинул на него веревку, а на другом ее конце был силок. И вот возвращается он домой, подходит к своей ограде и поднимает на нее теленка, а изгородь была очень высокая, и особенно с внутренней стороны, потому что оттуда для нее выкапывали дерн. Потом он перелез через изгородь, а теленок не удержался и скатился назад, так что силок на другом конце веревки затянулся у Торльота на шее, и он не смог дотянуться ногами до земли. Так они и повисли по обе стороны изгороди и были оба мертвы, когда их обнаружили. Дети притащили теленка домой и приготовили из него обед, и, сдается мне, Тьодольв должен был получить свою долю сполна36.

— Это было бы разумно, — сказал конунг.

Тьодольв обнажил меч и хотел нанести Халли удар, однако люди бросились между ними. Конунг сказал, чтобы ни один из них не смел причинить другому вред:

— Ты сам, Тьодольв, первым принялся задирать Халли.

Было сделано так, как пожелал конунг. Халли исполнил драпу, и все очень ее хвалили. Конунг щедро наградил его за эту песнь.

Шла зима, и все было спокойно.

7

Одного человека звали Эйнар по прозвищу Муха. Он был сыном Харека с Тьотты37. Эйнар был лендрманном и управлял сюслой в Халогаланде38, а еще конунг передал в его руки всю торговлю с финнами39. Он пользовался большим расположением конунга, однако у них то и дело возникали разногласия: такой это был неуживчивый человек. Он убивал тех, кто не выполнял всего, что он хотел, и никогда не платил виры. Ожидали, что Эйнар приедет к конунгу на Рождество.

Халли и его товарищ по скамье Сигурд беседовали об Эйнаре. Сигурд рассказывал Халли о том, что никто не решается перечить Эйнару или идти против его воли и что он никогда не платит возмещения за учиненные им убийства или грабежи.

Халли говорит в ответ:

— У нас в стране таких хёвдингов называют злодеями.

— Думай, прежде чем сказать, приятель, — говорит Сигурд. — Он не терпит, когда о нем плохо отзываются.

— Хотя вы все так напуганы, что не решаетесь и слова сказать ему наперекор, — говорит Халли, — уверяю тебя, что, если он нанесет мне обиду, я призову его к ответу и добьюсь того, что он уплатит мне возмещение.

— Почему тебе должно повезти больше других? — говорит Сигурд.

— Он сам поймет, что так для него же будет лучше, — отвечает Халли.

Они поспорили и после всех препирательств договорились до того, что Халли предложил Сигурду побиться об заклад. Сигурд поставил золотое кольцо весом в полмарки40, а Халли — свою голову.

Эйнар приезжает к Рождеству и сидит рядом с конунгом, а его люди отдельно от него. Ему прислуживают, как самому конунгу.

В первый день Рождества, когда все насытились, конунг сказал:

— А теперь мы хотим развлечься чем-нибудь помимо браги. Ты, Эйнар, должен рассказать нам, что произошло во время твоих поездок.

Эйнар отвечает:

— Не о чем рассказывать, государь: не о стычках же с финнами да рыбаками.

Конунг отвечает:

— Вот и расскажи, как было дело. Мы тут не избалованы новостями, так что нас может позабавить и то, что вам самим кажется безделицей, вы-то ведь все свое время проводите в походах.

— В таком случае, государь, — говорит Эйнар, — пожалуй, надо рассказать о том, как прошлым летом, когда мы плыли на север, нам повстречался исландский корабль. Его отнесло непогодой, так что этим людям пришлось там зазимовать. Я выдвинул против них обвинение в том, что они вели торговлю с финнами, не имея на то ни вашего, ни моего разрешения, однако они не пожелали сознаться и все отрицали. Нам показалось, что им нельзя доверять, и я потребовал обыскать корабль, но они наотрез отказались пускать нас на борт. Тогда я сказал, что им же будет хуже и они получат по заслугам, и велел моим людям вооружиться и напасть на них. У меня было пять боевых кораблей. Мы встали по оба борта их корабля и сражались до тех пор, пока не очистили его от людей. Там был один исландец по имени Эйнар, который так отважно защищался, что, признаюсь, я никогда не встречал ему равных, и, конечно, он нанес нам немалый урон. Нам ни за что не удалось бы захватить этот корабль, если бы все на нем бились так, как он.

— Ты плохо поступаешь, Эйнар, — говорит конунг, — когда убиваешь ни в чем не повинных людей только за то, что они не во всем тебе повинуются.

— Я не могу все время подвергать себя риску, — говорит Эйнар. — К тому же поговаривают, государь, что и вы не всегда поступаете так, как угодно Богу. Что же касается этих людей, то мы их заподозрили не напрасно: у них на корабле оказалось множество финских товаров.

Халли слышал, о чем они говорили. Он швырнул свой нож на стол и перестал есть. Сигурд спросил, уж не заболел ли он. Он отвечает, что здоров, но что это — хуже болезни.

— Эйнар Муха рассказал о гибели Эйнара, моего брата. Он сказал, что сразил его прошлым летом на торговом корабле, — сказал он. — Вот и представился случай потребовать у него возмещения.

— Не вздумай и упоминать об этом, приятель, — сказал Сигурд. — А то тебе не поздоровится.

— Нет, — говорит Халли, — мой брат бы так со мной не поступил, если бы ему пришлось вести дело о моем убийстве.

Он перепрыгнул через стол, подошел к почетному сиденью и сказал:

— Вы, господин Эйнар, рассказали новость, которая не могла не привлечь моего внимания, — об убийстве Эйнара, моего брата, которого вы, по вашим словам, сразили на торговом корабле прошлым летом. Я хочу знать, собираешься ли ты заплатить мне возмещение за моего брата Эйнара.

— Ты разве не слыхал, что я никому не плачу возмещений?

— Я не обязан верить всему плохому, что о тебе говорят, — отвечает Халли.

— Убирайся-ка ты подобру-поздорову, — говорит Эйнар, — пока тебе же не стало хуже.

Халли идет к своей скамье. Сигурд спрашивает, как дела. Он отвечает, что вместо денег получил одни угрозы. Сигурд просит его больше не возвращаться к этому делу и освобождает его от данного ему слова.

Халли говорит, что это очень благородно с его стороны, — «но я это так не оставлю».

На другой день Халли подошел к Эйнару и сказал:

— Я хотел опять спросить у тебя, Эйнар, намерен ли ты заплатить мне возмещение за моего брата.

Эйнар отвечает:

— Я вижу, от тебя не так-то просто отделаться, но коли ты сейчас же не уберешься, тебя постигнет такая же судьба, что и твоего брата, если не хуже.

Конунг просит его не говорить так, — «это слишком большое испытание для родичей, и никогда нельзя знать, кому что может взбрести в голову. А ты, Халли, больше не возвращайся к этому делу, потому что людям и позначительнее, чем ты, приходилось сносить от него подобное».

Халли отвечает:

— Будь по-вашему.

Он идет и садится на свое место. Сигурд приветствует его и спрашивает, как обстоит дело. Халли отвечает, что вместо возмещения получил от Эйнара одни только угрозы.

— Так я и думал, — говорит Сигурд. — Я освобождаю тебя от слова, которое ты мне дал.

— Ты поступаешь благородно, — говорит Халли, — но я все же собираюсь попытаться в третий раз.

— Я хочу отдать тебе это кольцо, — сказал Сигурд, — чтобы ты наконец успокоился, потому что я чувствую свою долю ответственности за то, что ты ввязался в это дело.

— Ты показал, какой ты достойный человек, но в том, что произошло, нет твоей вины. А я еще раз попытаю счастья.

На следующее утро, когда конунг и Эйнар Муха мыли руки, Халли подошел к ним и сказал, обращаясь к конунгу:

— Государь, — говорит Халли, — я хотел бы рассказать вам мой сон. Мне приснилось, что я — это не я, а совсем другой человек.

— Кем же ты был?

— Мне привиделось во сне, будто я — Торлейв скальд, а Эйнар Муха — Хакон ярл, сын Сигурда41, и будто я сочинил о нем нид42, и кое-что из этого нида мне даже удалось запомнить.

Тут Халли поворачивается к ним спиной и что-то бормочет себе под нос, так что никто не может разобрать ни слова.

Конунг сказал:

— Это был не сон, просто он решил сравнить одно с другим. И с вами может случиться то же, что произошло с Хаконом ярлом из Хладира и Торлейвом скальдом. Халли на это и намекает, и не похоже, чтобы он отступился. Мы знаем, что нид обращали и против более могущественных людей, чем ты, Эйнар, — Хакон ярл тому примером, и память об этом будет жить, пока люди населяют Северные Страны. Что и говорить: хулительные стишки, сложенные о знатном человеке, если они останутся в памяти людской, стоят горсти монет. Я советую тебе откупиться от него чем-нибудь.

— Вам решать, государь, — говорит Эйнар. — Скажите ему, чтобы он взял у моего казначея три марки серебра, те самые, что я недавно вручил ему в кошельке.

Это передали Халли. Он нашел казначея и сказал ему, как было велено. Тот ответил, что в кошельке четыре марки серебра. Халли ответил, что ему причитается три. Он пошел к Эйнару и сказал ему об этом.

— Можешь взять себе то, что лежит в кошельке, — говорит Эйнар.

— Нет, — отвечает Халли, — тогда ты сможешь обвинить меня в краже своего имущества и потребовать моей головы, а я вижу, что именно это ты и собирался сделать.

Так оно и было, и Эйнар думал, что Халли возьмет кошелек и не станет в него заглядывать, и этого будет достаточно, чтобы вчинить ему иск.

Халли возвращается на свою скамью и показывает Сигурду деньги. Сигурд снимает кольцо и говорит, что Халли его выиграл.

Тот отвечает:

— Оставь себе это кольцо и носи его на здоровье, потому что я не хочу ни в чем тебе уступать. По правде говоря, я никогда не состоял в родстве с человеком, которого убил Эйнар, мне только хотелось проверить, смогу ли я вытянуть из него деньги.

— Ну ты хитрец, каких мало, — говорит Сигурд.

После Рождества Эйнар уехал на север в Халогаланд.

8

Весной Халли попросил у конунга разрешения отправиться в торговую поездку в Данию. Конунг сказал, что он волен уехать, если ему хочется:

— Однако возвращайся поскорее, потому что ты нас забавляешь. И остерегайся Эйнара Мухи: надо думать, он затаил против тебя злобу. Не припомню, чтобы ему прежде случалось так оплошать.

Халли уехал вместе с торговыми людьми на юг в Данию, а там добрался до Йотланда. В одной сюсле управителем был человек по имени Рауд, и Халли у него остановился.

Как-то раз Рауд созвал тинг, и на него явилось множество народу. А когда люди стали решать свои тяжбы, поднялся такой гам и гвалт, что никто не смог изложить своего дела, и в тот вечер все так и разошлись по домам ни с чем.

Вечером, когда люди собрались за брагой, Рауд сказал:

— Только у очень дошлого человека хватило бы смекалки придумать, как заставить этот народ замолчать.

Халли отвечает:

— Стоит мне только захотеть, и я вмиг устрою так, что умолкнет каждая живая душа.

— Тебе, мужлан, с этим ни за что не справиться.

Наутро люди пришли на тинг, и поднялся такой же крик и гам, что и накануне, так что опять ни одно дело не было решено. С тем все и отправились по домам.

Тогда Рауд сказал:

— Ну что, Халли, готов ты теперь побиться об заклад, что сможешь водворить тишину на тинге, или нет?

Халли отвечает, что готов.

Рауд говорит:

— Раз так, ты ставишь свою голову, а я — золотое обручье весом в марку.

— Идет, — говорит Халли.

Наутро Халли спрашивает Рауда, в силе ли еще их уговор. Тот отвечает, что намерен сдержать свое слово.

И вот люди собрались на тинг, и опять поднялся такой же гам, что и в предыдущие дни, если не еще больший. А когда они меньше всего этого ожидали, Халли вскочил и завопил что есть мочи:

— Слушайте все! Дайте мне высказаться. У меня пропали точило и смазка и сума со всею оснасткой — все, без чего не обойтись мужу!

Все смолкли. Одни решили, что он помешался, другие — что он, верно, собирается говорить по поручению конунга. А когда наступила тишина, Халли уселся и получил обручье. Однако как только люди сообразили, что их попросту дурачат, они загалдели, как прежде, а Халли спасся бегством, потому что Рауд счел, что его провели, и захотел убить его. Халли нигде не останавливался, пока не прибыл в Англию.

9

В Англии в то время правил Харальд сын Гудини43. Халли тотчас же отправляется на встречу с конунгом, объявляет, что сложил драпу в его честь и просит выслушать ее. Конунг дает на это свое согласие. Халли уселся у ног конунга и исполнил песнь. А когда она была произнесена до конца, конунг спросил у своего скальда, который находился при нем, как ему понравилась эта песнь. Тот ответил, что считает, что она хорошо сложена. Конунг предложил Халли погостить у него, однако Халли ответил, что он уже успел снарядиться и вот-вот уедет в Норвегию.

Конунг сказал, что раз так:

— Тебе полагается такое же вознаграждение за песнь, какую мы получили от нее пользу, поскольку нам не будет никакой славы от хвалебной песни, которую никто не знает. Садись-ка на пол, а я прикажу осыпать твою голову серебром, и только то, что пристанет к волосам, — твое. Сдается мне, что одно другого стоит, ведь и у нас не больше возможностей заполучить твою песнь.

Халли отвечает:

— И то правда: небольшую я заслужил награду, но все же кое-что получу, хотя бы и самую малость. Позвольте мне только, государь, отлучиться по нужде.

— Иди, раз тебе приспичило, — говорит конунг.

Халли пошел к корабельным мастерам, вымазал себе голову дегтем и уложил волосы так, что они стали подобны блюду. Затем он вошел в палату и попросил, чтобы его осыпали серебром. Конунг сказал, что он большой хитрец. И вот его принялись осыпать серебром, и ему досталось много серебряных монет.

После этого он отправился туда, где стояли корабли, которые отплывали в Норвегию. Оказалось, что все они уже вышли в море, кроме одного-единственного корабля, да и тот был занят множеством народа, перевозившего тяжелый груз. У Халли было очень много денег, и ему хотелось уехать во что бы то ни стало. А все из-за того что хвалебная песнь, которую он сложил в честь конунга, на самом деле была никакая не песнь, а околесица, и поэтому он не смог бы никого ей обучить. Кормчий корабля велел ему придумать, как вынудить купцов из южных стран покинуть корабль, и сказал, что тогда он охотно возьмет его с собой в плавание. Уже приближалась зима. Халли некоторое время ночевал в одном доме вместе с этими людьми.

Как-то раз Халли вел себя беспокойно во сне, и они долго не могли его добудиться. Они спросили, что ж такое ему снилось.

Халли сказал, что с этих пор он больше не будет добиваться, чтобы его увезли оттуда:

— Мне привиделось, будто ко мне подошел ужасный с виду человек, и вот что он сказал:

Донный дланью навьей
схвачен хвощ44 в хоромах
Ран45 — попал не рано ль
скальд в приют омаров46?
У трески гостим мы
в море, брег не мреет,
водоросль мне цепко
выю обвивает,
выю обвивает47.

Когда люди из южных стран услыхали об этом сне, они покинули корабль, решив, что им грозит гибель, если они отправятся на нем в плавание. Халли тотчас же занял место на корабле и сказал его владельцу, что это был никакой не сон, а всего лишь уловка. Снарядившись, они вышли в море и осенью достигли Норвегии. Халли сразу же пошел к Харальду конунгу. Тот принял его хорошо и спросил, не сочинял ли он хвалебных песней в честь других конунгов.

Халли произнес такую вису:

Худо хвалу
сложил я ярлу48,
драпу дрянней
дарили ль данам49?
Четырнадцать раз
в ней метр хромает
да рифм с десяток;
пятится задом50.
Так неумеха
свой стих слагает.

Конунг усмехнулся и решил, что с Халли не соскучишься.

10

Весной конунг поехал на Гулатинг51. Однажды конунг спросил у Халли, как на тинге у того обстоят дела с женщинами. Халли отвечает:

Тинг задался нынче —
блудим себе во благо.

Оттуда конунг отправился на север в Трандхейм. Когда они проплывали мимо мыса Стад52, подошла очередь Тьодольва и Халли стряпать на всех, но тут у Халли случилась морская болезнь, и он лежал под лодкой, так что Тьодольву пришлось одному выполнять все обязанности. А когда Тьодольв нес еду, он споткнулся о ногу Халли, которая торчала из-под лодки, и упал.

Тьодольв сказал:

Чан подошв53 под днищем
зрим. Блудишь там, что ли?

Халли отвечает:

Стал тут скальд слугою —
нехай кухарит Тьодольв.

Конунг следовал своим путем, пока не прибыл в город54.

Тора, конунгова жена, была вместе с ним в той поездке. Халли не пользовался ее расположением, однако конунг к нему благоволил и считал, что с Халли не соскучишься.

Рассказывается, что как-то раз конунг шел по улице, и с ним его свита. Халли тоже был там. В руках у конунга была секира. Она была вся сплошь выложена золотом, рукоять же ее была обвита серебром, а навершие рукояти украшено большим серебряным кольцом, и в него вставлен драгоценный камень. Это было отменное сокровище. Халли глаз не сводил с секиры. Конунг сразу же заметил это и спросил у Халли, нравится ли ему секира. Халли отвечал, что еще как нравится.

— Случалось ли тебе встречать секиру лучше этой?

— Не думаю, — говорит Халли.

— Может, ты не прочь встать раком, чтобы получить ее? — говорит конунг.

— Нет, — говорит Халли, — но мне понятно ваше желание продать ее за ту же цену, какую вы за нее заплатили.

— Так и быть, Халли, — говорит конунг, — забирай секиру и владей ею себе на радость. Она была мне подарена, и я поступлю с ней так же.

Халли поблагодарил конунга.

Вечером, когда все сидели за брагой, конунгова жена сказала конунгу, что куда как удивительно с его стороны «и несправедливо наделять Халли за его непотребные речи сокровищами, которыми едва ли пристало владеть незнатным людям, и это при том, что другим мало что достается за их верную службу».

Конунг отвечал, что ему решать, кому он раздает свои сокровища:

— И я вовсе не склонен придавать дурной смысл тем словам Халли, которые можно толковать и так и этак.

Конунг распорядился позвать Халли, и это было исполнено. Халли поклонился ему.

Конунг велел Халли сказать что-нибудь двусмысленное о Торе, конунговой жене:

— Поглядим, как она это стерпит.

Тогда Халли отвесил Торе поклон и сказал:

Тороватей Торы
усладить на ложе
Харальда кто ж сможет? —
В том ей равной нету.

— Схватите его и убейте! — говорит конунгова жена. — Не желаю выслушивать его дерзости.

Конунг повелел, чтобы никто не смел прикасаться к Халли:

— Выходит, по-твоему, какой-нибудь другой женщине больше чем тебе пристало делить со мною ложе и быть женой конунга! Ты никак не возьмешь в толк, что тебя восхваляют.

Тьодольв скальд отправился в Исландию в то время, когда Халли был в отъезде. Тьодольв привез из Исландии доброго жеребца и решил поднести его конунгу. Тьодольв распорядился привести коня в конунгову усадьбу, чтобы конунг на него поглядел. Конунг вышел взглянуть на жеребца, а был он крупный и жирный. Халли случился рядом, когда жеребец выставил напоказ свой детородный орган.

Халли сказал тогда:

Грязен, аки хряк,
жеребца тесак,
видно, господин
забавлялся им.

— Ну уж нет, — говорит конунг, — за такую плату он мне не будет принадлежать никогда.

Халли сделался дружинником конунга и попросил разрешения уехать в Исландию. Конунг велел ему остерегаться Эйнара Мухи.

Халли уехал в Исландию и поселился там. Деньги у него закончились, и он стал промышлять тем, что выходил в море рыбачить. Как-то раз ему пришлось с таким усилием грести против ветра, что он и его спутники насилу добрались до берега. В тот вечер Халли принесли кашу, но он успел съесть лишь самую малость, а потом повалился навзничь и умер.

До Харальда дошли вести о смерти в Исландии двух его дружинников, Болли Горделивого55 и Халли Челнока.

В ответ на известие о Болли он сказал:

— Должно быть, смельчак пал, сраженный копьями.

А о Халли он сказал так:

— Видать, бедняга лопнул, объевшись каши.

И на этом я заканчиваю рассказ о Халли Челноке.

Примечания